О смысле жизни

Въ настоящемъ изданіи, кромe многочисленныхъ мелкихъ поправокъ, вставокъ и сокращеній, дополнена глава o Л. Андреевe. Все остальное не подверглось какимъ-либо значительнымъ измeненіямъ.

Очень цeня письменное обращеніе ко мнe многихъ читателей по вопросамъ, затронутымъ въ этой и другихъ моихъ книгахъ, я, къ сожалeнію, не имeю возможности отвeчать каждому непосредственно. Въ статьe «Еще o смысл жизни», помeщенной въ книгe «Литература и общественность», читатели найдутъ, быть можетъ, отвeты на нeкоторые вопросы, затронутые въ настоящей книгe лишь мимоходомъ.

Ивановъ-Разумникъ.

 «И вы можете принимать эти страшные результаты свирпйшей имманенціи и въ вашей душ ничего не возмущается?

— Могу, потому что выводы разума независимы отъ того, хочу я ихъ или нтъ…»

(Герценъ, «Былое и Думы», гл. XXX).

Для

чего человкъ живетъ? Въ чемъ смыслъ существованія каждаго отдльнаго человка и всего человчества? Есть ли вообще этотъ смыслъ, или же исторія жизни человка и жизни человчества равно безсмысленны? Всемірная исторія не есть ли только «діаволовъ водевиль», въ которомъ вс мы жалкія маріонетки? Можетъ ли быть объяснено? и если можетъ, то какъ? «міровое зло», возмущающее насъ своей явной безсмысленностью? И являются ли такимъ объясненіемъ, а значитъ отчасти и оправданіемъ міра, т теоріи прогресса, которыя пользуются въ настоящее время наи-большей распространенностью? Если нтъ, то чмъ и какъ живетъ еще современный человкъ со своей изъязвленной совстью? Чмъ оправдываеть онъ, чмъ онъ можетъ оправдать окружающее его «безуміе и ужасъ»?? «оправдано» должно быть все окружающее,

Міръ долженъ быть оправданъ весь, Чтобъ можно было жить…

Однимъ словомъ? въ чемъ смыслъ, цль и оправданіе отдльной жизни человка? Въ чемъ смыслъ, цль и оправданіе общей жизни человчества, всемірной человческой исторіи?

Этотъ рядъ вопросовъ, старыхъ и вчно-юныхъ какъ міръ, неотъемлемо присущъ человческому сознанію. Нтъ и не было человка, который бы не ршилъ для себя такъ или иначе эти вопросы; и если не у каждаго это ршеніе лежитъ въ пол яснаго сознанія, то за порогомъ сознанія оно лежитъ несомннно у каждаго. Нтъ и не было религіи, системы, теоріи, міровоззрнія, которыя бы не пытались дать общеобязательное ршеніе этихъ вопросовъ; и если такого общаго ршенія до сихъ поръ еще нтъ (и никогда не будетъ), то это показываетъ только, что такое ршеніе не можетъ быть сведено къ логическимъ и этическимъ нормамъ. Вопросы эти? метафизическаго порядка, и поскольку метафизика не есть наука и невозможна, какъ наука, постольку же невозможно, къ счастью, и «научное» ршеніе этихъ вопросовъ. Наук и смежнымъ съ нею философскимъ дисциплинамъ, въ родъ теоріи познанія, здсь нечего длать; здсь область философіи въ широкомъ смысл, область интуитивнаго творчества, область совмстной работы Шекспира и Лейбница, Гете и Фихте, Достоевскаго и Вл. Соловьева; здсь область взаимодйствія спекулятивной мысли и художественнаго созиданія, здсь соприкасается творческая интуиція художника и философа. И если великимъ художникомъ въ этой области можетъ считаться, напримръ, Фихте со своей системой этическаго пантеизма, то геніальнымъ философомъ является и Достоевскій, создавшій Ивана Карамазова, впервые въ русской литератур такъ резко, ребромъ поставившаго т «проклятые вопросы», которые мы повторили выше.

Не съ Карамазова, конечно, это началось и не имъ кончилось: еще за сорокъ лтъ до Ивана Карамазова Блинскій бросалъ вызовъ «Молоху, пожирающему жизнь», и весьма непочтительно возвращалъ Егору едоровичу (Гегелю) билетъ на право входа во вселенскую гармонію, требуя отчета? каждомъ изъ братій по крови; и черезъ тридцать лтъ посл Ивана Карамазова мы имемъ передъ собою то ршеніе карамазовскихъ вопросовъ, съ которымъ мы познакомимся, изучая творчество Леонида Андреева, едора Сологуба, Льва Шестова. Во всякомъ случа несомннно, что эти три писателя могутъ сказать про себя: «вс мы вышли изъ Ивана Карамазова», подобно тому какъ Достоевскій въ свое время утверждалъ, что вся русская «гуманическая» литература вышла изъ «Шинели». Иванъ Карамазовъ настолько рзко и непримиримо поставилъ свои жгучіе вопросы, что ршеніе ихъ отнын навсегда будетъ связано съ его именемъ.

Этотъ рядъ карамазовскихъ вопросовъ является той общей осью вращенія, которая проходитъ черезъ центры творчества Л. Андреева, . Сологуба и Л. Шестова: вотъ та точка зрнія, къ которой мы придемъ и съ которой будемъ изучать творчество этихъ трехъ столь различныхъ и столь близкихъ другъ другу писателей. Соединеніе этихъ трехъ именъ не случайно и объясняется именно тмъ, что во всей современной русской литератур только эти три писателя поставили во главу угла своего художественнаго и философскаго творчества вопросъ? смысл жизни. Конечно, вопросъ этотъ не отведенъ въ монопольное владніе Сологуба, Андреева и Шестова; его пытаются ршать такъ или иначе разные второстепенные и третьестепенные «таланты» нашей современной литературы; его касаются мимоходомъ и такіе крупные выдающіеся таланты, какъ Валерій Брюсовъ (въ своей драм «Земля» и во многихъ стихотвореніяхъ), его категорически ршаетъ Мережковскій и родственная ему группа писателей. Но только три писателя, изученіе которыхъ является цлью настоящей книги, кладутъ этотъ вопросъ? смысл жизни въ основу всего своего миропониманія, являясь въ то же самое время одними изъ наиболе выдающихся представителей современнаго русскаго художественно-философскаго творчества.

Эта точка зрнія? обоснованіе которой явится результатомъ настоящей книги? ясно показываетъ, что разборъ названныхъ писателей отнюдь не будетъ обычнаго критическаго характера: пусть читатель не ждетъ найти въ дальнйшемъ эстетическую, психологическую или соціологическую критику произведеній этихъ авторовъ; онъ найдетъ только критику философско-этическую, цль которой не психологическій или эстетическій анализъ (это только попутное средство), но раскрытіе того, что составляетъ «душу живу» каждаго произведенія, опредленіе

«философіи» автора, «паоса» его творчества, говоря словами романтиковъ тридцатыхъ годовъ. Это стоитъ выше всякаго утилитарнаго или эстетическаго критерія и это, думается намъ, единст-венная цль, достойная критики, достойная литературы.

Прежде чмъ перейти къ знакомству съ художественно-философскимъ творчест-вомъ . Сологуба, Л. Андреева и Л. Шестова, вернемся на минуту къ Ивану Карамазову и къ тмъ міровымъ вопросамъ? въ томъ числ и вопросу? смысл жизни,? которые были имъ такъ геніально поставлены и на которые такъ безнадежно плоско отвчали вс наши «теоріи прогресса». Вдь всякая теорія прогресса есть въ конечномъ счет отвтъ на вопросъ? смысл жизни; съ главнйшими изъ этихъ отвтовъ намъ и слдуетъ прежде всего познакомиться.

Иванъ Карамазовъ пришелъ со своими міровыми вопросами въ русскую литературу и слишкомъ рано и слишкомъ поздно. Онъ опоздалъ на тридцать-сорокъ лтъ, такъ какъ вопросы эти были мучительно близки только сверстникамъ Блинскаго и Герцена; посл нихъ, въ эпоху шестидесятыхъ и семидесятыхъ годовъ, эти вопросы были сведены на нтъ, признаны слишкомъ простыми и легкими. Да и не до нихъ было. На первый планъ выступила общественная, практическая, созидательная и разрушительная работа; Иванъ Карамазовъ со своими запросами былъ неумстенъ въ эпоху судебныхъ реформъ и дарвинизма, земскихъ учрежденій и соціологіи, всеобщей эмансипаціи и народовольческаго террора. Но, придя слишкомъ поздно, Иванъ Карамазовъ пришелъ и слишкомъ рано. Кто былъ его единственнымъ слушателемъ? Алеша, этотъ сюсюкающій младенецъ, по ядовитой характеристик Михайловскаго и Л. Шестова… Потомъ пришли восьмидесятые годы со своимъ однобокимъ эстетиз-момъ и идеалами «трансцендентальнаго чиновничества»; пришло толстовство, для котораго вс проклятые вопросы были уже ршены безапелляціонно и безповоротно. Потомъ пришелъ марксизмъ съ разъ навсегда готовыми ршеніями всхъ вопросовъ, съ идеаломъ своего Zukunftstaat'a, стремленіе къ достиженію котораго упраздняетъ вс карамазовскіе вопросы… И только во второй половин девяностыхъ годовъ карамазовскіе вопросы вновь воскресли, вновь нашли свой откликъ въ русской литератур, вновь были поставлены съ прежней страстностью и силой.

Оставимъ въ сторон и эстетизмъ и трансцендентальное чиновничество съ ихъ ршеніемъ карамазовскихъ вопросовъ; вспомнимъ только, какъ ршались и, главное, какъ ставились эти вопросы до и посл Ивана Карамазова той частью интеллигенціи, которая составляла большинство русскаго культурнаго общества.

Взгляды этого большинства вполн опредляются формулой: позитивная теорія прогресса, и подъ эту формулу одинаково подходятъ и семидесятникъ-народникъ, и восьмидесятникъ-толстовецъ, и девятидесятникъ-марксистъ, какъ ни различны и даже ни противоположны они въ остальныхъ частяхъ своего міровоззрнія. Чтобы не возбуждать лишнихъ споровъ, не будемъ говорить? толстовств, хотя и несомннно, что толстовское «царство божіе на земл» является вполн раціоналистическимъ по-строеніемъ и раціоналистической теоріей прогресса; ограничимся только народничествомъ и марксизмомъ, позитивное построеніе теоріи прогресса которыхъ врядъ ли кто будетъ оспаривать. Сущность этой теоріи прогресса общеизвстна; ея основная и характернйшая черта заключается въ томъ, что цль историческаго процесса признается имманентной? цлью этой являются грядущія человческія поколнія. Мы боремся, мы умираемъ за счастье нашихъ далекихъ потомковъ, мы страдаемъ и гибнемъ для достиженія золотого вка на земл: въ этомъ отвтъ на вс карамазовскіе вопросы, въ этомъ смыслъ, цль и оправданіе и отдльной человческой жизни и всемірной человческой исторіи. Цль всемірной исторіи? «la grande conception d'Humanit^e», говоря словами О. Конта; смыслъ всемірной исторіи? постепенное приближеніе этого Человчества къ идеалу, будь то толстовское Добро или марксистскій Zukunftstaat; оправданіе всемірной исторіи? грядущее счастье этого Человчества, хотя бы въ далекомъ будущемъ. Мы смертны? но человчество безсмертно; мы несчастны? но человчество будетъ счастливо; мы страдаемъ и гибнемъ? но «страданія наши перейдутъ въ радость для тхъ, кто будетъ жить посл насъ, счастье и миръ настанутъ на земл»… (Чеховъ, «Три сестры»).

Такъ отвчаетъ на вопросы? смысл жизни позитивная теорія прогресса, такъ отвчала на нихъ почти вся русская интеллигенція восьмидесятыхъ и девяностыхъ годовъ, такъ отвтила и русская художественная литература этой эпохи въ лиц Чехова и Горькаго. Чеховъ искалъ спасенія отъ карамазовскихъ вопросовъ въ своей «вр въ прогрессъ»; какъ утопающій за соломинку, онъ хватался за мысль, что «черезъ двсти-триста лтъ настанетъ новая, счастливая жизнь», что «черезъ триста-четыреста лтъ вся земля обратится въ цвтущій садъ», что «черезъ двсти-триста лтъ жизнь на земл будетъ невообразимо прекрасной, изумительной»… Отвтъ ли это на вопросы? смысл жизни, мы скоро увидимъ. М. Горькій даетъ на эти вопросы такой же отвтъ: цль для него? въ будущемъ, мы живемъ для грядущихъ поколній, для лучшаго будущаго, для «лучшаго человка»… «Всякъ думаетъ, что для себя проживаетъ, анъ выходитъ, что для лучшаго! По сту лтъ… а, можетъ, и больше для лучшаго человка живутъ»… («На дн»). И когда-нибудь этотъ сверхъ-человкъ, эти лучшіе люди найдутъ «гармонію между собой и міромъ», создадутъ эту гармонію въ самихъ себ, озарятъ «весь мрачный хаосъ жизни на этой изстрадавшейся земл» и сметутъ съ нея «всю злую грязь? въ могилу прошлаго»… («Человкъ»). Все это является только преломленіемъ въ художественномъ творчеств Чехова и Горькаго той общепринятой позитивной теоріи прогресса, основныя положенія которой достигли крайней степени развитія въ марксистскомъ ученіи? государств будущаго, Zukunftstaat'е, какъ? такой форм общежитія, которое установитъ на вчныя времена на земл миръ и въ человцхъ благоволеніе…