О смысле жизни

Иванов-Разумник Р. в.

III

Въ теченіе долгаг? времени такой отвтъ на вопросы? смысл жизни считался единственно возможнымъ и неопровержимымъ. Но мало-по-малу стали слышаться и единичные голоса протеста, впослдствіи объединившіеся въ хор отщепенцевъ марксизма, въ томъ критическомъ теченіи, которое въ конц девяностыхъ и начал девятисотыхъ годовъ пришло «отъ марксизма къ идеализму». Идеализмъ рзко возсталъ противъ позитивной теоріи прогресса, противъ «великой концепціи Человчества», являющагося цлью прогресса, противъ всей этой шигалевщины, считающей людей средствомъ для блага немногихъ избранныхъ; и надо признать, что эта борьба идеализма съ позитивной теоріей прогресса не могла не быть побдоносной: слишкомъ слабы были опорные пункты этой теоріи, слишкомъ много было въ ней мстъ minoris resistentiae. Ha эти мста и обрушила свои удары идеалистическая критика. Одинъ примръ: человкъ смертенъ, но человчество безсмертно, слышали мы отъ позитивной теоріи прогресса.«…Но что же такое это человчество и отличается ли оно своими свойствами отъ человка?? слышимъ мы возраженія одного изъ представителей идеалистическаго теченія (въ сборник „Проблемы идеализма“).? Нтъ, оно ничмъ отъ него не отличается, оно представляетъ просто большое неопредленное количество людей, со всми людскими свойствами, и такъ же мало получаетъ новыхъ качествъ въ своей природ, какъ куча камней или зерна по сравненію съ каждымъ отдльнымъ камнемъ или зерномъ. То, что позитивизмъ называетъ человчествомъ, есть повтореніе на неопредленномъ пространств и времени и неопредленное количество разъ насъ самихъ со всей нашей слабостью и ограниченностью. Иметъ наша жизнь абсолютный смыслъ, цну и задачу, ее иметъ и человчество; но если жизнь каждаго человка, отдльно взятая,

является безсмыслицей, абсолютной случайностью, то такъ же безсмысленны и судьбы человчества. Не вруя въ абсолютный смыслъ жизни личности и думая найти его въ жизни цлаго собранія намъ подобныхъ, мы, какъ испуганныя дти, прячемся другь за друга; логическую абстракцію хотимъ выдать за высшее существо…» (С. Булгаковъ, «Основныя проблемы теоріи прогресса»). Какъ бы ни относиться къ крайнему номинализму такого взгляда, но во всякомъ случа несомннно, что возраженіе это попадаетъ въ одно изъ больныхъ мстъ позитивной теоріи прогресса: отсылать отъ Понтія къ Пилату, отъ человка къ человчеству? значитъ только обнаружить свое безсиліе въ ршеніи вопросовъ? смысл жизни.

Еще безнадежне положеніе врующихъ въ позитивную теорію прогресса въ томъ случа, когда они пытаются на вопросъ? цли человческой жизни или цли всемірной исторіи отвтить ссылкой на будущее: «цль въ будущемъ», «мы живемъ и работаемъ для блага грядущихъ поколній»… Сознаніе этого должно приносить намъ, якобы, высшее нравственное удовлетвореніе: вдь «черезъ двсти-триста лтъ» будетъ рай на земл, а все міровое зло будетъ сметено съ нея «въ могилу прошлаго»… Мы знаемъ, какъ настойчиво пытался загипнотизировать себя Чеховъ этой трогательной врой въ то, что наши страданія перейдутъ въ радость грядущихъ поколній, что счастье и миръ настанутъ на земл; но ему никогда не удалось довести до успшнаго конца этотъ добросовстный самообманъ. Грустныя, тоскливыя ноты остались до конца доминирующими въ творчеств Чехова, такъ какъ никогда не могъ онъ заглушить въ себ протеста живой личности противъ бездушной теоріи. Счастье и миръ настанутъ на земл, а изъ меня лопухъ расти будетъ; ну, а дальше?? спрашиваетъ себя каждый изъ насъ словами Базарова, спрашивалъ себя, несомннно, и Чеховъ. И такъ говоритъ въ насъ не эгоизмъ, а тотъ глубочайшій этическій индивидуализмъ, который признаетъ въ каждой человческой личности? цль, который не можетъ удовлетвориться миромъ и счастьемъ немногихъ за счетъ страданій и гибели большинства; въ каждомъ изъ насъ протестуетъ Иванъ Карамазовъ: «не для того же я страдалъ, чтобы собой, злодйствами и страданіями моими унавозить кому-то будущую гармонію»…

И передъ лицомъ такого протеста стушевывается всякая вра въ прогрессъ, эта растянутая на сотни и тысячи лтъ шигалевщина, это признаніе современныхъ поколній только средствомъ для поколній грядущихъ, это оправданіе безсмысленности нашего существованія осмысленностью существованія нашихъ потомковъ. «Народы представляли бы нчто жалкое, если бъ они свою жизнь считали только одной ступенью неизвстному будущему; они были бы похожи на носильщиковъ, которымъ одна тяжесть ноши и трудъ пути, а руно несомое другимъ»? это говорилъ Герценъ въ начал сороковыхъ годовъ. И еще: «…для кого мы работаемъ? Кто этотъ Молохъ, который, по мр приближенія къ нему тружениковъ, вмсто награды, пятится на-задъ и въ утшеніе изнуреннымъ и обреченнымъ на гибель толпамъ, которыя ему кричатъ morituri te salutant, только и уметъ отвтить насмшкой, что посл ихъ смерти будетъ прекрасно на земл?»… («Съ того берега»). Герценъ ясно видлъ то, чего не сознавалъ Чеховъ: утшеніе, что «черезъ двсти-триста лтъ» на земл будетъ рай? не утшеніе, а насмшка; пусть черезъ двсти-триста лтъ вся злая грязь будетъ сметена съ лица земли «въ могилу прошлаго», какъ утшаетъ насъ М. Горькій? что же это, какъ не злая насмшка надъ современнымъ живымъ человкомъ, изнуреннымъ и обреченнымъ на гибель черезъ пять? десять? двадцать лтъ? И если, по крылатому выраженію того же М. Горькаго, въ карет прошлаго далеко не удешь, то грядущія похороны мірового зла въ «могил прошлаго» не являются ли попыткой утшить насъ «каретой будущаго»? Вдь и въ карет будущаго далеко не удешь…

IV

Сторонники позитивной теоріи прогресса пытаются уврачевать настоящую боль картиной далекаго будущаго, иллюзіей безболзненнаго и мирнаго житія въ будущемъ земномъ ра; но человческое сознаніе, не затемненное догматическими предпосылками, не мирится съ такимъ признаніемъ реальнаго человка средствомъ для сверхъ-человка будущаго, что и выразилъ геніально въ русской литератур Иванъ Карамазовъ, а задолго до него? Герценъ. Представители идеалистическаго теченія конца XIX вка въ своей борьб съ позитивной теоріей прогресса только повторяли т аргументы, которые за полъ-вка до того были исчерпывающимъ образомъ развиты авторомъ «Съ того берега» и поздне? авторомъ «Легенды о Великомъ Инквизитор». Чмъ однако нео-идеалисты замнили эту еще разъ разбитую ими теорію?? Теоріей до извстной степени противоположной и которая можетъ быть обозначена нами какъ мистическая теория прогресса. Согласно этой теоріи, цль историческаго процесса является трансцендентной? эта цль есть Богъ. Міромъ и исторіей правитъ «абсолютный разумъ», онъ же является мощнымъ объективнымъ выраженіемъ добра, т.-е. уже Добра съ прописной буквы. Зло же является имманентнымъ исторіи, что не мщаетъ намъ признавать «трансцендентную раціональность всего сущаго» (см. указанную выше статью С. Булгакова). Мы боремся, страдаемъ и умираемъ не за счастье будущихъ поколній, не для достиженія золотого вка на земл, а для достиженія нкоторой трансцендентной намъ великой цли, великаго идеала? осуществленія нкоего премірнаго плана Создателя міра. А потому абсолютный смыслъ и значеніе иметъ и жизнь человка и жизнь человчества. «Что значитъ найти смыслъ исторіи? Это значитъ, прежде всего, признать, что исторія есть раскрытіе и выполненіе одного творческаго и разумнаго плана, что въ историческомъ процесс выражена міровая провиденціальная мысль. Поэтому все, что только было и будетъ въ исторіи, необходимо для раскрытія этого плана, для цлей разума»… (ibid.). Все, что только было и будетъ въ исторіи? значитъ, и вс возмущавшія Блинскаго жертвы условій жизни и исторіи, вс жертвы случайностей, суеврія, инквизиции, Филиппа I I и проч., и проч., все это необходимыя ступени для раскрытія плана и цлей верховнаго Разума, являющагося въ то же время и абсолютнымъ Добромъ…

Такова эта мистическая теорія прогресса. Нельзя не прійти къ заключенію, что въ ней не меньше пунктовъ minoris resistentiae, чмъ въ уже знакомой намъ позитивной теоріи. Одинъ изъ самыхъ слабыхъ пунктовъ сразу бросается въ глаза? это какъ-разъ тотъ пунктъ, въ который бьютъ вс карамазовскіе вопросы: чмъ могутъ быть оправданы человческія страданія не съ нуменальной, а съ феноменальной точки зрнія? И боле того: какъ примирить «существованіе зла и страданія съ признаніемъ разумнаго, благого и мощнаго начала» (ibid.), какъ примирить Абсолютный Разумъ и Добро съ безвинной человческой мукой, благія божественныя предначертанія съ гибелью и страданіями людей? «Нельзя отрицать, что это едва ли не самый трудный вопросъ всего теистическаго міровоззрнія»,? признается тотъ же С. Булгаковъ, типичный представитель мистической теоріи прогресса. Какъ же отвчаетъ онъ на этотъ «едва ли не самый трудный вопросъ»? Слдуя за Вл. Соловьевымъ, онъ даетъ на этотъ вопросъ слдующіе три отвта. Первый: человку предоставлена Богомъ свобода выбора добра и зла; с лишкомъ сто лтъ тому назадъ Шиллеръ заявлялъ, что «Богъ попускаетъ злу свирпствовать въ мір, чтобы не уничтожить восхитительное явленіе свободы»… Этотъ старый, изъденный молью отвтъ не удовлетворилъ бы Ивана Карамазова. Свобода выбора? очень хорошо, отвтилъ бы Иванъ Карамазовъ, а за него отвчаемъ мы: но вотъ передъ нами ребенокъ, затравленный собаками звря-помщика (вы помните этотъ потрясающій разсказъ въ «Братьяхъ Карамазовыхъ»?); вотъ смерть въ мученіяхъ отъ безсмысленной случайности; вотъ упалъ кирпичъ съ домоваго карниза? и «молодое, полное жизни, надеждъ на будущее, веселое, прекрасное, радостное существо вдругъ обращается навсегда въ негоднаго калку» (съ этими словами Л. Шестова мы еще встртимся); вотъ Шешковскій пытаетъ въ застнк Радищева и т. д., и т. д. Гд здсь свобода выбора добра и зла? Она есть у звря-помщика, но гд она у затравленнаго собаками ребенка? А вдь весь вопросъ именно въ этихъ неповинныхъ страданіяхъ. Возмездіе? Но гд, въ чемъ и кому возмездіе въ случа съ камнемъ, изуродовавшимъ человка? Да и никакое возмездіе не можетъ уравновсить предсмертной тоски разрываемаго псами ребенка… На все это намъ даютъ слдующій второй отвтъ: проблему зла невозможно индивидуализировать. Взятые въ отдльности, частные случаи неизбжнаго зла являются совершенно ирраціональными. Но и это не отвтъ на мучительные вопросы Ивана Карамазова, это лишь отказъ

отъ отвта. Только въ томъ случа этотъ отвтъ имлъ бы нкоторое значеніе, если бы предварительно уже была установлена и доказана разумность зла не въ частныхъ случаяхъ, а въ общемъ; но это какъ-разъ то, что мы подвергли выше сомннію и на что сторонники мистической теоріи прогресса не дали намъ еще удовлетворительнаго отвта. Тогда мы слышимъ оть нихъ третій отвтъ: всеблагость Бога и міровое зло примиримы лишь на почв трансцендентнаго сознанія… Иными словами это значитъ, что когда мы воскреснемъ изъ мертвыхъ и узримъ воочію вселенскую гармонію, то тогда только мы поймемъ смыслъ безвинной человческой муки и воскликнемъ «правъ Ты, Господи!..» «И самъ я, пожалуй, воскликну со всми,? говоритъ Иванъ Карамазовъ,?…но я не хочу тогда восклицатъ… (и) отъ высшей гармоніи совершенно отказываюсь. Не стоитъ она слезинки хотя бы одного только… замученнаго ребенка»… Это во-первыхъ. А во-вторыхъ: примиреніе Ормузда и Аримана на трансцендентной почв? это уже дло религіозной вры, ни для кого изъ насъ въ этомъ направленіи необязательной. Сторонники мистической теоріи прогресса религіозно врятъ, что «въ мір царитъ разумъ и потому событій абсолютно ирраціональныхъ нтъ» и что въ этомъ случа религіозное сознаніе велитъ «идти противъ эмпирической очевидности, отрицать ее во имя высшаго знанія»… (слова того же С. Булгакова). Блаженъ, кто вруетъ; но мы предпочитаемъ остаться при эмпирической очевидности и не жертвовать ею трансцендентной неочевидности. А такъ какъ вся мистическая теорія прогресса построена на почв вры, то мы и предоставляемъ ее въ полное владніе врующихъ, да благо имъ будетъ…

V

Итакъ, отвтъ на вопросы о смысл жизни въ обоихъ случаяхъ оказался мало удовлетворительнымъ, въ обоихъ случаяхъ основаннымъ на религіозной вр: мистическая теорія прогресса требуетъ слпой вры во всеблагого Бога, позитивная теорія прогресса покоится на догматической вр во всеблаженное Человчество. Но кром того об эти теоріи недостаточно выдвигаютъ на первый планъ ту живую, страдающую человческую личность, отъ имени которой Иванъ Карамазовъ ставилъ свои гнетущіе вопросы и которая для насъ дороже всего въ мір; об эти теоріи построены на почв универсализма и считаютъ невозможнымъ индивидуа-лизировать поставленныя человческимъ сознаніемъ проблемы. Возможны однако и другіе отвты, возможна и другая постановка самихъ вопросовъ; и въ русской художественной и философской литератур послдняго десятилтія мы какъ-разъ встрчаемся съ тремя глубоко интересными попытками еще и еще разъ отвтить на неотъемлемые человческому сознанію этическіе запросы. Художественное творчество . Сологуба и Л. Андреева и философское творчество Л. Шестова взаимно дополняютъ другъ друга въ этомъ отношеніи, тмъ боле, что художественное творчество двухъ первыхъ настолько же является философскимъ, насколько философ-ское творчество послдняго является художественнымъ. И вс трое они стоятъ передъ во-просомъ о смысл жизни, и вс трое мучительно ищутъ они отвта, то сближаясь другъ съ другомъ, то расходясь въ этихъ своихъ поискахъ въ разныя стороны. Мы прослдимъ за творчествомъ этихъ писателей, наиболе ярко и цльно переломившихъ въ своемъ художественномъ сознаніи т тяжелыя проблемы, которыя мучали и Блинскаго, и Герцена, и Достоевскаго и разршить которыя одинаково не смогла и позитивная и мистическая теорія прогресса.

Такъ взглянемъ мы на творчество Л. Андреева, . Сологуба и Л. Шестова. Мы увидимъ, что карамазовскіе вопросы отравили ихъ душу своимъ ядомъ, что каждый изъ нихъ пытался спастись противоядіемъ, у каждаго изъ нихъ различнымъ и мнявшимся съ теченіемъ времени; мы увидимъ откуда они вс трое вышли и къ чему пришли или приходятъ; мы попробуемъ подвести нкоторый общій итогъ ихъ нравственнымъ и идейнымъ скитаніямъ и постараемся сами прійти къ нкоторому опредленному выводу, къ одному изъ возможныхъ отвтовъ на вчные вопросы о смысл жизни. Мы убдимся тогда въ тсной преемственной связи русской художественно-философ-ской мысли всего ХІХ-го столтія, мы убдимся, что трагическія проблемы, мучившія Блинскаго и Герцена и съ потрясающей силой поставленныя Достоевскимъ, вновь неотвязно стоятъ передъ нашимъ сознаніемъ, вновь преломляются въ художественномъ и философскомъ творчеств талантливйшихъ изъ современныхъ писателей? Льва Шестова, едора Сологуба и Леонида Андреева. Познакомившись съ ними, мы вернемся назадъ? къ русской литератур минувшаго вка и къ ршенію въ ней вопроса о смысл жизни; въ результат всего этого читателю станетъ яснымъ нашъ отвтъ на поставленные выше вопросы. Отвтъ этотъ? скажемъ заране? заключается въ одинаковомъ отрицаніи и позитивной и мистической теоріи прогресса и въ указаніи третьяго возможнаго пути, пути имманентнаго субъективизма. Намтить въ общихъ чертахъ эту систему міровоззрнія? такова въ конечномъ счет задача и цль этой книги.

Все это выяснится попутно съ изученіемъ художественно-философскаго творчест-ва Сологуба, Андреева, и Шестова. Къ нимъ мы теперь и переходимъ.

едоръ Сологубъ

І

Остановимся прежде всего на чисто-фактическомъ перечн главныхъ произведеній . Сологуба, мало извстныхъ въ широкой публик. И это очень жаль, такъ какъ талантъ этого писателя заслуживаетъ боле внимательнаго отношенія; вплоть до «Мелкаго Бса» къ таланту Сологуба относились? а большинство относится и до сей поры? не такъ, какъ онъ того заслуживаетъ. А между тмъ сильный и своеобразный талантъ этого писателя, скрывающагося подъ псевдонимомъ «едоръ Сологубъ», проявился уже съ самаго начала его литературной дятельности? съ первой книги его стиховъ, вышедшей еще въ І895-мъ году. Годъ спустя вышла вторая книга его стиховъ, вмст со сборникомъ его разсказовъ, подъ общимъ заглавіемъ «Тни»; въ 1903 г. вышелъ большой томъ его стиховъ (книги третья и четвертая, кн?ство «Скорпіонъ»); въ 1906 и 1907 гг. вышли небольшими брошюрами книги пятая и шестая его стихотвореній; недавно вышли седьмая книга стиховъ (переводы изъ Верлена) и восьмая («Пламенный Кругъ»).

Мы имемъ въ ряд перечисленныхъ книгъ около пятисотъ стихотвореній; за пятнадцать лтъ это не такъ много, но боле чмъ достаточно для того, чтобы опредлился «удльный всъ» поэзіи. Въ этомъ отношеніи не можетъ быть двухъ мнній: . Сологубъ дйствительно «Божіею милостью поэтъ», одинъ изъ первыхъ посл Бальмонта и Брюсова за все послднее десятилтіе. Тоскливая и больная, но великолпная поэзія . Сологуба займетъ въ исторіи русской литературы узкое, но высокое мсто; своеобразное и нсколько однообразное поэтическое творчество его всегда будетъ находить звучащія ему въ униссонъ родственныя души. Но художественное творчество . Сологуба далеко выходитъ за предлы чистой лирики; повсти и романы . Сологуба замчательны не мене его стихотвореній. Надо замтить, что далеко не вся проза . Сологуба собрана въ его книгахъ; многое и чрезвычайно характерное остается разбросаннымъ по разнымъ сборникамъ и журналамъ (особенно въ «Золотомъ Рун», въ «Перевал», въ «Всахъ»): таковы вс критико-философскія статьи . Сологуба, крайне любопытныя для выясненія его литературной физіономіи. Зато его беллетристика собрана имъ почти вся. Уже въ 1896-мъ году вышелъ упомянутый выше сборникъ его разсказовъ (и стиховъ)? «Тни». Почти въ то же время вышелъ его романъ «Тяжелые сны», не обратившій на себя тогда ничьего вниманія, а теперь заслоненный отъ насъ вторымъ романомъ . Сологуба? «Мелкимъ Бсомъ» (1907 г.), этимъ, безспорно, лучшимъ произведеніемъ . Сологуба. Въ 1904-мъ году вышелъ сборникъ разсказовъ . Сологуба «Жало Смерти», а въ 1905 и 1906 гг. вышли его «Сказки» и «Политическія сказочки» (кн?ства Грифъ и Шиповникъ); наконецъ, уже въ 1907 г. вышелъ сборникъ его разсказовъ «Истлвающія личины» и мистерія «Литургія Мн», въ 1908 г.? его трагедія «Побда смерти» и сборникъ разсказовъ «Книга Разлукъ», и въ начал 1909 г.? новеллы и легенды «Книга очарованій». Вотъ и вс семнадцать вышедшихъ до сихъ поръ брошюрокъ, книжекъ и томовъ его произведеній; и что бы ни далъ намъ еще . Сологубъ въ будущемъ, но его прошлое уже достаточно ясно и опредленно: оно можетъ поэтому подлежать нашему изученію. Изученіе это покажетъ намъ, что дйствительно ось творчества . Сологуба проходитъ черезъ т проклятые вопросы, которые были формулированы выше. Чтобы убдиться въ этомъ, намъ необходимо пройти шагъ за шагомъ по вершинамъ творчества . Сологуба.

II

Уже въ первой книжк стиховъ . Сологуба намчаются т мотивы, которые впослдствіи стали преобладающими въ творчеств этого автора и съ которыми мы еще познакомимся; лучшимъ эпиграфомъ къ книжк было бы взятое изъ нея же дву-стишіе:

Эти больныя томленья? Передъ бдою!

И бда пришла «тихими стопами» въ образ того страха передъ жизнью, того страха жизни, который впервые проявился въ русской литератур у Лермонтова и достигъ апогея своего художественнаго развитія у Чехова. Страхъ этотъ психологически объясняется безсиліемъ, неумніемъ или невозможностью осмыслить жизнь, а жизнь безсмысленная? страшна, страшне самой смерти.