О смысле жизни

Иванов-Разумник Р. в.

Все и во всемъ? едоръ Сологубъ и только едоръ Сологубъ: мы не хотимъ утверждать, чтобы именно такова была скрытая мысль нашего автора. Весьма возможно, что для того и пестритъ онъ такъ этими личными мстоименіями съ прописной буквы, чтобы подчеркнуть общее значеніе этого единичнаго «я»; возможно, что онъ желаетъ только внушить своимъ слушателямъ, какъ каждый изъ нихъ долженъ относиться къ своему «я»: совершенное самоутвержденіе? задача каждаго и всхъ. Но если и таковъ взглядъ . Сологуба, то онъ еще сгущаетъ т противорчія, изъ которыхъ соткано все творчество этого автора. Какъ? Каждый можетъ примнить къ себ это сологубовское Я? «Каждый»? а значитъ и Клеопа и Лука? Но вдь это именно то разъединеніе, то раздленіе, отъ котораго . Сологубъ бжалъ къ солипсизму! Вдь это снова возвращеніе къ тому міру дйствительности, который можно не принять, но уже нельзя не признать! И опять съ прежней силой возникаютъ старые карамазовскіе вопросы, опять міровое зло является не фата-морганой, но реальнымъ фактомъ, отъ котораго не зачураешься никакими словами; не «личины», а реальные, живые люди «горятъ живьемъ на дьявольскомъ огн земного мучительства»… Если же отъ этихъ выводовъ . Сологубъ укроется на вершинахъ послдовательнаго солипсизма

и объявитъ, что все есть едоръ Сологубъ и едоръ Сологубъ есть все, то и это не подвинетъ ни на одинъ шагъ ршеніе карамазовскихъ вопросовъ. «Благословенно все и во всемъ,? утшаетъ насъ . Сологубъ,?…ибо все и во всемъ? Я, и только Я, и нтъ иного, и не было, и не будетъ»… Очень благодарны, благодаримъ покорно, но отъ такого утшенія отказываемся, такъ какъ логика такого утшенія намъ кажется очень подозрительной… Благословенно все и во всемъ, ибо все и во всемъ? Я; но если это «все» включаетъ въ себя и міровое зло, съ которымъ не можетъ примириться Иванъ Карамазовъ, то не отвтитъ ли послдній обратной фразой: проклинаю все и во всемъ, проклинаю и самое Я. И если даже я, Иванъ Карамазовъ, только состояніе сознанія какого-то всеобъемлющаго Я (будь то Господь Богъ или едоръ Сологубъ? безразлично), то и въ такомъ случа я не принимаю окружающаго меня міра. Я проклинаю его.

Одно изъ двухъ: или послдовательнйшій солипсизмъ, или признаніе бытія другихъ людей. Солипсизмъ, послдовательно проведенный, является логически неопровержимымъ, какъ уже давно извстно; но онъ совершенно безсиленъ разршить карамазовскіе вопросы. Если жизнь другихъ людей и объясняется, какъ состояніе моего сознанія, то зато вдь моя жизнь, жизнь единаго сознающаго, остается совершенно необъяснимой и неосмысленной; если страданія людей оказываются только тнью, видимостью, такъ какъ и людей-то этихъ не существуетъ, то зато вдь мои страданія, мои безвинныя муки остаются неоправданными! Мы видли однако, что такой точки зрнія чистаго солипсизма . Сологубъ не выдерживаетъ до конца: кром «я» у него появляется и сознающее «ты», которое длаетъ солипсизмъ . Сологуба уязвимымъ даже логически. На вершинахъ чистаго солипсизма человка съ еще большей силой охватываетъ ужасъ одиночества; и поистин искать отъ одиночества спасенія въ солипсизм не боле цлесообразно, чмъ, укрываясь отъ проливного дождя, броситься въ воду.

IX

Но если не солипсизмъ, то? признаніе бытія другихъ людей: это вторая и по-слд-няя возможность; признаніе бытія другихъ, а значитъ признаніе дйствитель-нос-ти всего того міра человческой муки, безсмысленной жизни, безцльной смны явленій, отъ котораго такъ безрезультатно всегда убгалъ . Сологубъ и отъ котораго тщетно пытался зачураться всякими громкими словами. Мы видли, сколько выходовъ изъ этого жизненнаго тупика перепробовалъ . Сологубъ? и все безрезультатно; остался одинъ, послдній выходъ? и его надо испробовать. Этотъ выходъ? не отверженіе, а принятіе міра во всей его сложности, исканіе цли не въ будущемъ и трансцендент-номъ, а въ имманентномъ и настоящемъ. Вмсто того, чтобы убгать отъ жизни, искать выхода на разныхъ необитаемыхъ вершинахъ, надо остановиться и посмотрть жизни въ глаза; вмсто того, чтобы обольщать себя иллюзіями и вмсто Альдонсы видть Дульцинею, надо Альдонсу обращать въ Дульцинею; а кром того? и Альдонса, по свидтельству Сервантеса, была молодой и хорошенькой… И . Сологубъ ршается испробовать такой выходъ; этимъ объясняются т примирительные мотивы, которые мы находимъ въ его творчеств.

Кстати, небольшое отступленіе: надо замтить, что вс т попытки . Сологуба, о которыхъ мы говорили выше, вовсе не шли въ отмчавшемся нами порядк и послдовательности: почти вс он были у него одно-временны, хотя въ разныя времена та или иная и выступала на первый планъ. Это надо особенно подчеркнуть, такъ какъ это характерная для . Сологуба черта, которой онъ рзко отличается, напримръ, и отъ Л. Шестова и отъ Л. Андреева. Развитіе міровоззрнія послднихъ можетъ быть условно представлено одной длинной и послдовательно развивающейся нитью; у . Сологуба, наоборотъ, мы имемъ цлый рядъ отдльныхъ нитей, развивающихся одновременно и то переплетающихся, то расходящихся. Вотъ почему съ самыхъ первыхъ его произведеній намчаются т мотивы, которые потомъ, въ одинъ изъ моментовъ его творчества, длаются временно главенствующими; вотъ почему на предыдущихъ страницахъ намъ часто приходилось возвращаться къ истокамъ его творчества и повторять: «еще въ первомъ сборник стиховъ . Сологуба»…, «еще въ одномъ изъ первыхъ его произведеній»… и т. п.; вотъ почему, наконецъ, у . Сологуба такая масса противорчій, быстрой смны настроеній и взглядовъ. Въ этомъ отношеніи онъ, быть можетъ, наиболе перемнчивый и «текучій» изъ нашихъ поэтовъ, хотя критика и читатели чаще всего считаютъ его неизмннымъ и установившимся. Такое мнніе основано на аберраціи зрнія: элементы этихъ «текучихъ» взглядовъ . Сологуба можно встртить у него такъ давно, что дйствительно создается иллюзія, будто одинъ . Сологубъ въ быстрой смн нашихъ литературныхъ теченій «яко с-толпъ, невредимъ стоитъ»…

Мотивы «пріятія жизни», проявляющіеся у . Сологуба въ творчеств послдняго времени, тоже встрчались еще въ самомъ начал этого творчества; уже давно онъ стремился не отринуть міръ, а сказать ему «да», не измышлять Дульцинею, а взглянуть на Альдонсу. «Благословляю, жизнь моя, твои печали»? этотъ примирительный мотивъ идетъ въ творчеств . Сологуба отъ самыхъ первыхъ его произведеній. Его сердце

…жаждетъ воли Ненавидть и любить, Изнывать отъ горькой боли, Преходящей жизнью жить;

поэтъ «доволенъ настоящимъ? полднемъ радостнымъ и тьмой»; онъ увщаваетъ насъ любить жизнь, «дней тоской не отравляя, все вокругъ себя любя», онъ «съ міромъ тсне сплетаетъ печальную душу свою»… (изъ второй книги стиховъ). И мотивы эти проходятъ черезъ все творчество . Сологуба, рядомъ съ мотивами отрицанія міра, рядомъ съ настроеніями скорби и отчаянья; любовь къ жизни и ко всему земному такъ же присуща . Сологубу, какъ и другія уже знакомыя намъ настроенія. Въ третьей и четвертой книг стиховъ мы снова и неоднократно встрчаемся

съ этими мотивами пріятія міра и жизни. Вольный втеръ поеть нашему автору «про блаженство бытія»; поэтъ чувствуетъ свою неразрывную связь съ землею и со всмъ земнымъ, ибо

Возставилъ Богъ меня изъ влажной глины, Но отъ земли не отдлилъ. Родныя мн? вершины и долины, Какъ я себ, весь міръ мн милъ.

Онъ принимаетъ весь міръ въ его цломъ, не отвергая ничего, онъ торопится принять его, пока еще есть время:

Я люблю мою темную землю, И въ предчувствіи вчной разлуки Не одну только радость пріемлю, Но, смиренно, и тяжкія муки. Ничего не отвергну въ созданьи…

Такъ говорилъ поэтъ еще на рубеж между девяностыми и девятисотыми годами, до періода своего воинственнаго солипсизма и абсолютнаго самоутвержденія. Теперь, стоя въ конц этого періода, въ самое послднее время . Сологубъ снова выдвигаетъ впередъ этотъ мотивъ своего творчества, это пріятіе міра и жизни. Конечно, это не значитъ, чтобы поэтъ отказался творить легенду: романтическія черты творчест-ва . Сологуба настолько опредленны, что онъ не погаситъ ихъ въ себ никакимъ пріятіемъ міра; никогда поэтъ не разстанется со своей Дульцинеей Тобозской… Но въ то же время онъ не отвергаетъ, а принимаетъ и реалистическую Альдонсу, онъ не хочетъ ограничиться однимъ рзкимъ «нтъ», однимъ категорическимъ отрицаніемъ міра. «Я хочу быть покорнымъ до конца,? говоритъ . Сологубъ въ знакомой уже намъ стать „Демоны поэтовъ“,? я влекусь нын къ тому полюсу поэзіи, гд вчное слышится да всякому высказыванію жизни. Не стану собирать въ одинъ плнительный образъ случайно-милыя черты, не скажу:? „нтъ, не козломъ пахнетъ твоя кожа, не лукомъ несетъ изъ твоего рта, ты свжа и благоуханна, какъ саронская лилія, и дыханіе твое слаще духа кашмирскихъ розъ, и сама ты Дульцинея, прекраснйшая изъ женщинъ“. Но покорно признаю: „да, ты Альдонса“. Подойти покорно къ явленіямъ жизни, сказать всему да, принять и утвердить до конца все являемое? дло великой трудности»… Это уже не тотъ Сологубъ, который утверждалъ когда-то: «я съ тмъ, что явлено, враждую»; теперь онъ, не отказываясь отъ міра своей фантазіи, въ то же время не отвергаетъ и окружающаго его міра. Всякое истинное творчество, по мннію . Сологуба, должно быть сочетаніемъ «да» и «нтъ», реализма и романтизма или, какъ ихъ называетъ . Сологубъ, ирояическихъ и лирическихъ моментовъ. «Лирика всегда говоритъ міру нтъ, лирика всегда обращена къ міру желанныхъ возможностей, а не къ тому міру, который непосредственно данъ»; «иронія», наоборотъ, всегда говоритъ міру да и всегда обращена лицомъ къ міру непосредственно даннаго; лирика рисуетъ намъ Дульцинею, иронія описываетъ Альдонсу. Сочетаніе этихъ элементовъ является признакомъ всякой истинной поэзіи; въ вид примра . Сологубъ указываетъ на героиню своего романа «Тяжелые сны»? Нюту Ермолину, которая «приняла міръ кисейный и міръ пестрядинный» и стала «дульцинированной Альдонсой»… И . Сологубъ тоже хочетъ принять оба эти міра. Онъ продолжаетъ говорить нтъ данному міру для того, «чтобы восхвалить міръ, котораго нтъ, который долженствуетъ быть, который Я хочу»; онъ не отвергаетъ Дульцинею, но въ то же самое время онъ не отвергаетъ и Альдонсу. Онъ стремится къ сочетанію обоихъ элементовъ. И если въ своей Нют Ермолиной онъ хочетъ видть, по его же выраженію, «дульцинированную Альдонсу», то въ одномъ изъ послднихъ своихъ произведеній, въ трагедіи «Побда смерти», онъ выводитъ на сцену «альдонсированную Дульцинею»… Въ пролог къ этой трагедіи, озаглавленномъ «Зминоокая въ надменномъ чертог», мы имемъ передъ собою въ качеств дйствующаго лица съ одной стороны «Альдонсу, именуемую королевою Ортрудою», а съ другой? «Дульцинею, именуемую Альдонсою»… Дульцинея эта носитъ воду, моетъ полы и вс считаютъ ее крестьянской двкой Альдонсой и бьютъ ее; а она все ждетъ поэта, который «увнчаетъ красоту и низвергнетъ безобразіе»… Донъ Кихотъ въ Альдонс видлъ Дульцинею; здсь, наоборотъ, Дульцинею принимаютъ за Альдонсу… И поэтъ долженъ увнчать красоту, не видную подъ маской обыденности, онъ долженъ увнчать, воспть, полюбить «истинную красоту этого міра, очаровательницу Дульцинею во образ зминоокой Альдонсы»… [5] .

5

Этотъ же циклъ идей мы находимъ въ любопытномъ предисловіи . Сологуба къ его переводамъ изъ П. Верлена, въ его стать «Мечта Донъ-Кихота» («Золотое Руно», 1908 г., н. 1) и др.

. Сологубъ? типичный романтикъ, а потому не трудно предсказать, что вс его попытки примириться съ Альдонсой раньше или позже обречены на неудачу; но любопытно уже то, что нашъ авторъ видитъ теперь невозможность остаться при одной Дульцине, при одномъ мір своей фантазіи,? такъ или иначе, но этотъ міръ надо дополнить міромъ реальнаго, пріятіемъ Альдонсы. Надо принять данный міръ. И . Сологубъ уже не считаетъ свое «я» единымъ въ мір; онъ уже не утверждаетъ, какъ прежде: «я обманъ личинъ отвергъ», «раздленные и многообразные лики? вс они только личины Мои»… Наоборотъ, онъ признаетъ теперь эти «личины», признаетъ существованіе многообразныхъ «ты», которые казались ему раньше только насмшкой надъ нимъ дьявола; онъ преодолваетъ былое свое горделивое юродство и снова входитъ человкомъ въ человческій міръ:

Преодоллъ я дикій холодъ Земныхъ страданій и невзгодъ, И снова непорочно молодъ, Какъ въ первозданный майскій годъ. Вернувшись къ ясному смиренью, Чужіе лики вновь люблю, И снова радуюсь творенью, И все цвтущее хвалю,?

говоритъ намъ поэтъ въ одномъ изъ послднихъ своихъ стихотвореній (кн. «Пламенный Кругъ»). И, какъ видимъ, это дйствительно возвратъ къ тому настроенію и тмъ мотивамъ, которые мы слышали отъ . Сологуба еще въ начал его творчества.