Обделенные душой
Шрифт:
— Ну, — говорит Риса с абсолютно не характерной для неё неловкостью, — вот такие дела...
— Как сажа бела, — отзывается Кэм, не совсем отдавая себе отчёт, почему он это сказал и что это, собственно, значит. И в то же время он чувствует, что это правда. Он видит, что его с Коннором совместное присутствие по-прежнему не укладывается у Рисы в голове. Она даже не задаёт им никаких вопросов, из чего следует явственный вывод: она ничего не хочет знать.
Они сидят порознь на софе и двух креслах напротив, пытаясь преодолеть растерянность. Только Грейс, похоже,
Как бы Кэму хотелось быть таким непосредственным! Но даже те его части, что происходят от десятин, не настолько наивны, чтобы вести себя раскованно в этой уютной комнате. Фрагменты их памяти содержат по большей части осознание собственного превосходства; поэтому всё, что ему удаётся выжать из них — это отчуждённость. Не годится. Так он симпатий Рисы не завоюет.
— Ханна — учительница, которая спасла нас с Коннором от юнокопов ещё в самом начале, — объясняет Риса.
— О, — отзывается Кэм, не зная толком, что сказать. — Спасибо за информацию.
Все её объяснения лишь подчёркивают, что у Рисы с Коннором за плечами общая история. Лучше бы она вообще ничего не объясняла!
Грейс, не принимающая участия в общей беседе, выкладывает свою сладкую добычу ровным рядком на кофейном столике. Кэм бросает взгляд на вазу с леденцами, и это зрелище рождает в нём абсурдное ощущение разлада. Он называет это чувство «боязнью выбора».
— Что одному здорово, то другому яд, — бормочет он, тут же соображает, что сказал это недостаточно тихо, и пускается в разъяснения: — Члены моего внутреннего сообщества вечно не могут договориться о вещах вроде этих конфет. Одни любят «зелёное яблоко», другие «виноград», третьи «персик», которые сейчас вообще не выпускают, а кое у кого сама концепция ассорти вызывает тошноту. — Кэм вздыхает, пытаясь прогнать свою бессмысленную «боязнь выбора». — Всяческие смеси — проклятие моего существования.
Коннор смотрит на него пустым взглядом зомби, очевидно, хорошо натренированным.
— Распинаешься, как будто кому-то есть дело до твоих проблем.
Риса снова улыбается Кэму той же неопределённой улыбкой.
— Разве может быть людям интересно, что происходит у тебя в мозгах, Кэм, когда они не могут разобраться в своих собственных?
Эту реплику можно понять как завуалированный выпад в сторону Коннора, но тут девушка ласково гладит Коннора по руке, превращая упрёк в игривую подначку.
— Может, тывыберешь для меня конфетку? — спрашивает Кэм, тоже пытаясь подпустить в свой тон игривости, но Риса уклоняется:
— Роберта приложила столько усилий, чтобы наделить тебя великолепными зубами, а ты вот так запросто хочешь их испортить?
— Я выбрала свои любимые, но это неважно, — объявляет Грейс. Она указывает на аккуратный, ровный ряд леденцов и кладёт конец спору: — Я всегда ем их в алфавитном порядке.
Кэм решает прислушаться к голосу того из членов своего внутреннего сообщества, который не любит леденцов, и не прикасается к сластям.
— Как там поживают твои друзья из «Граждан за прогресс»? — осторожно спрашивает Риса.
— Они мне не больше друзья, чем тебе, — отвечает Кэм. Ему хочется сказать Рисе, что он против них, что хочет помочь ей, но Коннор перехватывает инициативу.
— Камю представил мне кое-какую информацию, которую можно использовать против них.
Кэм раскаивается, что вообще поделился этими сведениями с Коннором. Если бы он знал, что встретит здесь, в Акроне, Рису, то сохранил бы их для неё. Чёрт бы побрал этого Коннора!
— Ты ещё не всё видел, — говорит он Коннору. А потом Рисе: — Мы с тобой поговорим позже.
Коннор ёрзает в кресле и переводит своё внимание на фотографии на стенах.
— Я так думаю, что Ханна разведена или недавно овдовела — на некоторых снимках, в том числе вместе с Дирдри, с ней рядом мужчина. Но обручального кольца у неё нет.
— Она вдова, — говорит Грейс, любуясь ровным рядом своих леденцов. — Фоток бывших мужей не хранят.
Коннор пожимает плечами.
— Во всяком случае, она растит Дирдри как свою собственную дочь.
— Так и есть, — признаёт Риса. — Мы правильно поступили, оставив девочку у Ханны. Правда, у нас особенного выбора-то не было.
От такого поворота в их разговоре Кэму становится не по себе.
— А собственно, чей это ребёнок?
Коннор высокомерно усмехается и обнимает одной рукой Рису за плечи.
— Наш. Не знал?
Кэм верит, потому что ему известно: у Рисы много тайн. К счастью, его отчаяние длится недолго — в один миг девушка ловко выскальзывает из-под руки Коннора.
— Мы нашли Диди на чужом пороге, куда её подкинули, — произносит она. — Некоторое время мы заботились о ней, а потом Ханна предложила забрать её — как раз перед тем, как нас перевезли в следующее убежище.
— И как тебе опыт материнства — понравился? — осведомляется Кэм. Его облегчение так велико, что он позволяет себе немного развлечься с этой мыслью.
— Да, — говорит Риса, — но я не тороплюсь его повторить. — Она встаёт и отходит от обоих парней. — Пойду-ка наведаюсь в холодильник. Вы, должно быть, не против закусить?
В её отсутствие поведение Коннора резко меняется. Он мрачнеет, словно грозовая туча.
— Не смей на неё пялиться и попробуй только тронь её хоть мизинцем! Уразумел? Ты и так причинил ей достаточно горя.
— О! «Ревности остерегайтесь, Зеленоглазой ведьмы, генерал, Которая смеётся над добычей!» [37] Риса говорила мне, что ты ревнив, но куда тебе до Отелло — слаб и... бледноват.
— Я тебя собственными руками расплету, если будешь к ней приставать, понял?!
37
У. Шекспир, «Отелло», перевод Б. Пастернака.