Обезличенные
Шрифт:
«Смотрите, Гурий, — неожиданно вырвалось у Гошки, когда вдалеке мелькнула неясная вспышка, очень напомнившая свет фар, — здесь невозможно проехать, здесь разобраны рельсы.»
«Спокойно, Гоша, — усмехнулся Гурий, — это не поезд, это обычное подземное освещение. Кажется, мы с вами на верном пути. Вы обратили внимание, что в городе безглазых никогда не включали электричество? Заметили, правда? Сейчас я вижу вполне современное освещение, это лампочки, видите, их несколько, и они горят. Я боюсь делать однозначные выводы, но кажется мы нашли настоящую цивилизацию, Гоша»
Их путь еще немного причудливо попетлял под пугающими темными сводами, пока наконец двое бродяг, оборванных и теряющих сознание от усталости, не вышли на обычную, новую и действующую линию подземки.
Мигающий
«Вот тут-то как раз существует опасность угодить под движущийся состав, — занудно предупредил он, — и потом, не забывайте, Гоша, линия под напряжением, старайтесь не наступать на рельсы.»
Озвученные предосторожности только подхлестнули Гошку, и он, больше не прислушиваясь к зануде-доктору, резво добрался до эвакуационной лестницы и, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания, метнулся в сторону, оставляя Гурия Грошика в тоскливом одиночестве.
Глава 7.
Я брел по сырым питерским улицам, от души проклинал свою неумеренную сентиментальность, так не вовремя заявившую о себе, и, мысленно усмехаясь, возвращался к событиям пятилетней давности, положившим начало всем моим сожалениям и ошибкам.
Тогда, закончив с отличием медицинский университет и подчиняясь воле своего много значимого родителя, я занял кресло участкового терапевта и принялся продолжать знаменитую династию, о которой не уставал твердить мой отец, являясь по сути ее основателем и родоначальником. Ежедневно, с восьми до пяти, мой кабинет осаждали пациенты, трепетно и доверительно излагающие мне щемящие истории своей жизни. Изредка разбавляя их невнятными жалобами на свое расшатанное здоровье. Я исправно мерил им давление, выписывал до отвращения одинаковые назначения и отправлял домой, мысленно желая им провалиться в ад. В один из таких дней на моем пороге объявился очередной страдалец, желающий поболтать. Я заученно кивнул пациенту и приготовился к долгой и предсказуемой беседе. Тот важно поклонился, демонстрируя мне свои лучшие качества, и присел на стул, сохраняя внешнее достоинство и проявляя вежливое любопытство.
«На что жалуетесь, молодой человек? — неожиданно озвучил он совершенно чужую реплику. В первую минуту я откровенно подумал, что ослышался и, сохраняя нейтральное выражение, переспросил:
«Что вы сказали?»
Мой посетитель снисходительно усмехнулся, приосанился и, поклонившись еще раз, завел длинную речь, странно модулируя голосом.
«Вам до отвращения тошно сидеть целыми днями в этом загоне и заученно кивать в ответ на давно известные фразы, вам ненавистна сама мысль о том, что отныне ваша жизнь связана со скучными пенсионерами, большей частью, от безделья навещающими ваш кабинет. Вы выписываете им назначения и раздаете рекомендации, в которых они сами разбираются в сотню раз лучше вас самих. Я могу продолжать перечислять ваши обязанности и дальше, но я думаю, что и без этого вам все ясно. Вы ошиблись в выбранной специальности и отчаянно ненавидите отца за навязанное будущее. Поправьте меня, если я в чем-то неправ»
Высказавшись подобным образом, пациент присел обратно на стул и выжидательно уставился на меня.
«К чему это ваше выступление? — недоуменно поинтересовался я, в душе соглашаясь с каждым произнесенным звуком. — кто вы такой и с какой целью пришли ко мне? Если вы жалуетесь на здоровье, назовите симптомы и не будем тянуть время, а если нет, то покиньте кабинет, не мешайте работать.»
Человечек снова подскочил и приготовился озвучить мне еще одну репризу, но почему-то осекся и задумчиво принялся разглядывать пейзаж за окном. Когда я почти свыкся с мыслью, что пациент ошибся выбором специалиста, тот снова ожил и наконец-то заговорил.
«Я хочу предложить вам работенку поинтересней, — прошептал он, воровато оглядываясь на дверь, — ваше право отказаться, но подумайте сами, что вы будете иметь от вашей нынешней деятельности? Грошовую зарплату и неизменный геморрой, это же несомненно.»
«А что я буду иметь от работенки поинтересней?» — с долей иронии поинтересовался я, предполагая явную умственную неполноценность своего собеседника. Человечек, почуяв мою заинтересованность, оживился и принялся нести мне невероятный бред про вечную жизнь и власть над миром, украшая свое повествование дополнительными преференциями в виде несметных богатств. Прослушав основную часть, я выставил его за дверь, посоветовав обратиться в регистратуру.
«Там вам подберут подходящее время для визита к психиатру,» — не слишком вежливо напутствовал я нестабильного посетителя.
Через неделю он пришел снова и принялся рассказывать мне новую версию своей истории. Теперь в ней звучали тревоги относительно занедужившей родственницы, которой требуется срочная медицинская консультация. В процессе изложения щемящего повествования, его беспокойство странным образом передалось и мне, разливаясь по венам широкими волнами. Я, забывая о своих основных обязанностях, об ожидающих меня пациентах, о врачебной этике и обо всем на свете, торопливо сложил в стол исписанные документы и, повесив на крючок халат, рванул следом за невнятным человечком. Из его непрекращающегося монолога я понял только одно, родственница проживает на окраине города, и чтобы добраться до ее жилища, нам следует воспользоваться метро. Почему мы не могли воспользоваться моей вполне приличной машиной, я не стал даже спрашивать, поскольку начисто забыл про ее существование. Выскочив на какой-то незнакомой мне станции, мы немного попетляли по темным коридорам и оказались на мало оживленной чистенькой улочке, окруженной аккуратными рядами не в меру ярких домов. Мой сопровождающий привел меня к просторному темноватому зданию, состоящему из одних сплошных коридоров и дверей, и, открыв одну из них, втолкнул в сумеречную комнату. Заявленной ранее родственницей оказался крепкий мужик, неподвижно лежащий на металлическом ложе, пугающе напомнившим мне прозекторский стол. Мужик был откровенно и непоправимо мертв, о чем я догадался, только переступив порог.
Человечек, предвидя мою реакцию, тут же всунул мне в руку какой-то прибор и озвучил подробный алгоритм моих дальнейших действий. Эти негласные команды прозвучали прямо у меня в мозгу, не вызвав у меня ни единого вопроса, сомнения и любых других эмоций, неизбежных при подобных ситуациях. Я осторожно надрезал кожу на лице пациента, после чего моя память благоразумно решила избавить меня от остальных подробностей пугающей операции. Спустя неопределенное время, я, совершенно мокрый от пота и едва держащийся на ногах, оказался возле высоких тяжелых дверей питерской подземки. Некоторое время я стоял в полной неподвижности, пугая прохожих своим растерянным видом, пока наконец, ко мне не вернулась способность совершать привычные движения. О возвращении в поликлинику не могло быть и речи — мой непрезентабельный вид в сочетании с совершенной невозможностью здраво оценивать реальность навсегда бы отвратил от меня моих пациентов, а моих руководителей заставил бы расторгнуть со мной все договоры. Добравшись до дома, я стянул с себя провонявшие насквозь шмотки и повалился на диван, не находя в своем организме энергии придать себе более достойный облик. До самого рассвета я провалялся, восстанавливая силы, и стараясь не вспоминать устрашающие эпизоды, к утру показавшиеся мне алкогольным бредом.
«Возможно, всему виной моя невоздержанность в употреблении крепких напитков,» — убеждал я себя, собираясь в поликлинику и готовя текст объяснительной.
Мои литературные способности мне не пригодились, поскольку никто из руководства даже и не обратил внимания на мой спонтанный уход, а мои пациенты увидели в моих движениях некую героическую составляющую.
«Ох, уж эта работа, — сокрушалась моя первая пациентка, не дождавшаяся вчерашнего приема, — прямо рвут на части докторов, ни минуты покоя. Говорят, там авария со жмурами, али нет?»