Обманщик
Шрифт:
– Если она сумела зажечь шесть свечей, то почему не зажгла все восемь? – спросил Зейнвел Амстердам.
– Не знаю, не знаю. Я тоже задавал себе этот вопрос. Но факт остается фактом. Немного погодя у меня возникли точно такие же сомнения: почему она не зажгла все восемь? Но шесть свечей, сгоревшие дотла, пока я спал, – событие неординарное.
Некоторое время все молчали.
– Казалось бы, духи усопших ужасно ограниченны и скованны, – заметил Минскер. – Умирая, человек захлопывает за собой дверь. Иначе никакой свободной воли вообще бы не было. Прочтите «Фантазмы жизни». Таких случаев тысячи.
Альберт Крупп поднял палец:
– Я все равно уверен, что в мастерской гулял ветер и одна свеча зажгла другие. Вы же сами говорите, что на улице было холодно и шел снег. Вероятно, и ветер дул. В мастерской обычно много окон. Вы говорите, что не топили. Вот ветер и залетел внутрь.
– Насколько я помню, ветра не было.
– Вы, конечно, можете помнить, что происходило, пока вы бодрствовали, но вряд ли вам известно, что происходило, пока вы спали мертвым сном.
– Согласен, однако здесь бы потребовался совершенно особенный ветер, который бы и свечи не задул, и одновременно направил их пламя в нужную сторону. Я потом несколько раз пробовал.
– Больше вы ничего от нее не слышали? – спросил Зейнвел Амстердам.
Манера, в какой он задал вопрос, вызвала смех. Никто не сумел сдержаться, Аарон Дейхес и тот улыбнулся. Правда, глаза его при этом увлажнились. Женщины хихикали и виновато отворачивались. Не смеялась только Броня – она уснула.
Минна кивнула на нее:
– Минскер, ваша лучшая половина спит.
Секунду Минскер смотрел на жену.
– Она устала. Счастливы те, кто может спать.
Глава четвертая
1
Герц Минскер знал, что все это надувательство. Он никогда не верил в оккультные силы Бесси Киммел. Несчетно раз ловил ее на вранье. Эта женщина – сплошная истерия, самообман и безумие.
«Можно верить в духов, но не верить в Бесси Киммел», – думал Герц Минскер. Даже если Бесси когда-то обладала некой силой, она давным-давно ее растранжирила и свела на нет ложными теориями, пустым бахвальством и мегаломанией, внушившей ей уверенность, что владыки небесные, ангелы-наставники постоянно поддерживают с нею связь. Она даже говорила Минскеру про свои визиты на Марс. Совершенно очевидно, что сеансы, которые она для него устраивала, и происходившее там было от начала и до конца надувательством. Но сам факт, что Бесси Киммел зашла так далеко и, возможно, даже не скупилась на расходы, с психологической точки зрения безусловно не мог не вызывать интерес.
Минскер соглашался со Спинозой в одном: в природе нет лжи. За каждой ложью таится правда. Идеи могут быть фрагментарными и искаженными, но никак не ложными, ведь откуда возьмется ложь, если Сам Бог есть истина? В данном случае Спиноза прикрывался каббалой.
Нет, Бесси Киммел не поддерживала связи с духами, но страсть номер один у нее – соединиться с ними. Нет, лицо, что открылось Минскеру в темноте, принадлежало не Фриде, да почиет она с миром, а какой-то молодой женщине, которую Бесси, вероятно, наняла на эту роль. Но почему Бесси шла на такие хлопоты? Какую прибыль надеялась получить? Само это занятие, мотивы, стремление устроить розыгрыш – все это, безусловно, являло собой глубинную человеческую истину, древнюю, как само человечество.
Участвуя в этих смехотворных сеансах, Минскер, как никогда, стыдился себя. Это же надругательство над Фридой. Если Бесси Киммел полагала, что он верит в мнимый призрак, она явно считала его идиотом. Кроме того, Минскер опасался, что девица, нанятая Бесси на роль Фриды, станет его шантажировать. Кто знает, что они способны замыслить насчет него? С тех пор как он приехал в Америку, его не оставляло предчувствие, что он угодит здесь в какую-нибудь ловушку: попадет под суд, сядет в тюрьму, будет депортирован.
Но когда Броня легла спать, а Бесси Киммел постучала в дверь и пригласила его заняться столоверчением или помочь ей с доской уиджа, он не сумел отказаться. Ну не мог он ложиться в постель в такую рань, как Броня. Здесь, в Нью-Йорке, ему совершенно расхотелось читать. Интерес к оккультизму был у него страстью номер два, и нередко он думал, что эта страсть вот-вот займет первое место. Романы с женщинами и те были связаны с этим. Он всегда искал в женщине иррациональное. Подобно каббалисту, находил в любви и в стремлении совокупиться тайну высших миров.
Пока сеанс не начался, торшер оставался включен, и Бесси принесла ему чай, кофе, содовую с соком и всякие закуски. Однако едва они с Бесси положили руки на столик, тот загадочным образом затрясся, закачался и задвигался. Конечно, Минскер понимал, что все это имело касательство к подсознательному, но ведь и подсознательное являло собой глубокую тайну.
Бесси была старше Минскера – на его взгляд, ей перевалило за шестьдесят, – маленького роста и круглая, как бочка. Почти без шеи, голова сидела прямо на плечах – большая, квадратная, с растрепанными волосами, которые от неумеренной покраски и завивки совершенно утратили блеск. Нос приплюснутый, с широкими ноздрями, губы толстые, поджатые, обнажающие фальшивые зубы. На подбородке пробивалась борода. Лицо в рябинах, маленькие карие глаза широко расставлены, веки тяжелые. Весь ее облик дышал обманом, упорством, одержимостью человека, обуреваемого навязчивой идеей и пойманного в западню, откуда нет выхода.
За свою жизнь Бесси Киммел четыре раза побывала замужем. И получала от страховой компании ежегодную пенсию. Она по-любительски играла на бирже и всякий раз, когда они с Минскером занимались столоверчением, задавала вопросы о том, пойдут ли котировки вверх или вниз и покупать ей или нет. Зачастую Бесси спрашивала о каждой акции в отдельности, и стол неустанно выстукивал ответы. Порой Минскеру даже казалось, будто стол теряет терпение. Начинает стучать слишком быстро и вопреки установленным правилам. Как-то раз Бесси обронила, что стол – или дух, который его двигал, – обманул ее. Предсказал бум, а на деле оказался спад. Минскер даже слышал, как Бесси крикнула столу: «Ты врешь! Обманываешь меня!» – и обозвала его грязным словом, никак не подходящим для эмиссара небесных ангелов.
После сессии со столиком Бесси предложила сеанс.
В ходе сеанса Минскер прикидывал, как все это работало. Девица – кто бы она ни была – имела ключи от квартиры. Она спокойно проскальзывала внутрь, пока Бесси пела псалом и барабанила на фортепиано, и прокрадывалась в ванную. Переодевалась там и ждала, когда ее вызовут. На Фриду она ни фигурой, ни голосом не походила, но бегло говорила по-польски, наверно, была польской беженкой. Она целовала Минскера, нашептывая, как ей хорошо в ином мире. Эта мнимая Фрида якобы встречалась там со своим отцом, с матерью, с сестрой, братьями и бесчисленными друзьями. Утверждала, что сделалась там наставницей, учила новоприбывшие души, как им воссоединиться с духовным миром. Сама она поднималась во все более высокие сферы рая. В Варшаве она оберегала Лену. Да, Лена была жива, с ней все хорошо, и она по-прежнему девственна. Герцу незачем о ней тревожиться. Обстановка в Польше тяжелая, но Лена благополучно все преодолеет. Минскер привезет ее в Америку, где ее ожидает предназначенный супруг.