Обманщики. Пустой сосуд
Шрифт:
Спустя пару часов на горизонте показалось алое пожарное зарево, а потом на его фоне видно стало стоянку кочевников. Кругом располагались шатры из пестрых тканей и шкур, в центре горел огонь. Приблизившись, Шен затаился за барханом, оценивая обстановку. Лагерь был хорошо устроен: часовые по краям, укрепления из каких-то повозок. За этой «крепостной стеной», кроме палаток и костра, Шен разглядел несколько клеток; в таких перевозили обычно заключенных.
Работорговцы.
Официально рабство осудили, как неугодное Небу, еще при деде нынешнего короля. Соответствующий указ высекли на скалах, его передавали до сих пор из уст в уста.
Шен Шена передернуло. Он высоко ценил свою свободу. На секунду он взглянул на происходящее совсем иными глазами. Лин угодила в руки работорговцев, и судьба ее виделась совсем ужасающей. Сидя на песке, залитом лунным светом, Шен все никак не мог решить, должен ли он сам рискнуть свободой и жизнью ради этой девчонки.
1 Ага — здесь: господин
2 Яр-ага — молодой господин, также можно перевести как княжич или принц
Глава 7
В которой свершаются добрые дела и воздаются по заслугам дурные
Сентиментальная часть его натуры какое-то время боролась с практической и проиграла. Шен Шен трезво оценивал свои силы. Он не был вооружен, да и владел оружием скверно, предпочитая избегать сражений. Лагерь разбойников был хорошо укреплен и охранялся дозорными. Это была верная смерть. Шена с юной Иль’Лин ничто не связывало, значит, он не обязан был ради нее рисковать жизнью.
В этих рассуждениях, Шен признавал сам, был изъян. Они больше напоминали самооправдание. Но, так или иначе, у него был законный повод уйти. Он не мог умереть из-за едва знакомой девчонки и тем самым обречь свою семью на гибель.
Шен Шен поднялся с песка и поспешил скрыться от взгляда дозорных за барханами.
Ночь была очень тихой. Где-то в отдалении гулял ветер, пересчитывая песчинки, но здесь стояла полнейшая, даже жуткая тишина. Луна и звезды удивительно ярко освещали плавные изгибы барханов, и видно было на многие ли вокруг. Учитывая это, Шен предпочел уйти от лагеря как можно дальше. Он шел вперед, по возможности придерживаясь северо-западного направления. Он давно отклонился от первоначального курса, но надеялся, что загадочная земля Акаш достаточно велика, а не размещется, как в сказках, на маковом зернышке.
Спустя пару часов, отойдя на достаточное расстояние, Шен Шен устроил привал. Ему повезло отыскать укрытие: руины какого-то древнего строения, — быть может, часть очередного давно разрушенного города, а может быть, просто чей-то оставленный из-за бурь дом. Шен раскопал занесенный песком вход пошире, протиснулся внутрь и устроился у дальней стены, испещренной то ли знаками, то ли щербинками. Здесь было достаточно тепло и не слишком душно. Огонь зажигать он не стал, это было слишком опасно, можно было задохнуться дымом или привлечь нежеланное внимание; поэтому он завернулся в верхний халат, как в одеяло, нахохлился, точно птица, и прикрыл глаза. Спать он не собирался, только вздремнуть немного, чтобы набраться сил. Однако события последних дней
Сперва — возможно, из-за духоты — ему снились кошмары, череда тех жутких снов, что заставляют подскакивать в холодном поту, но забываются в то же мгновение, оставив после себя только липкий страх. Затем ему приснилась женщина в красном платье с золотыми шпильками в волосах. Шен все пытался разглядеть ее лицо, во сне это отчего-то казалось очень важным, но женщина раз за разом ускользала, пока не исчезла совсем. Шен остался один, в пустоте, и сон снова превратился в кошмар. Того особенного сорта кошмар, когда вокруг ничего не происходит, а беспричинный страх пожирает изнутри.
Когда Шен наконец проснулся, причины этого страха нашлись.
Над ним склонился оборванец. Одежда висела уродливыми лохмотьями, волосы — грязными, свалявшимися патлами. Лицо неряшливо заросло бородой. Из-под кустистых бровей смотрели вяло, сонно и оттого особенно жутко маленькие глаза, и взгляд у них был совершенно бессмысленным. От опасно короткого факела на лицо монстра ложились алые блики.
Пустыня стала вдруг пугающе обитаемой.
Шен попытался отползти, дикарь придвинулся вновь, лишая пространства для маневра. В нос ударила застарелая вонь. Дикарь раззявил рот, полный отличных зубов, и издал странный звук. От его «Ы-ы!» все тело Шена отчего-то похолодело.
В Дзинчене рассказывали всякие истории. Людям, живущим под надежной защитой стен и двух мощных гарнизонов, нравится слушать об опасностях, подстерегающих кого-то другого. И потому мир в тех рассказах, что гуляли из таверны в таверну, населяли чудовища, ведьмы, демоны и людоеды. И Шен Шен не мог отделаться от ощущения, что с одним таким и свела его жизнь. Будь он религиозным человеком, решил бы, что это расплата за брошенную на произвол судьбы Иль’Лин. Но Шен был реалистом, он не верил в Небеса и в божеское возмездие, потому отодвинулся, извернулся и вскочил на ноги, готовый бежать так быстро, как это только позволит песок под ногами.
Его остановил сильный удар по затылку. Последним, что Шен увидел, была миниатюрная фигурка в ярко-алом одеянии, появившаяся за спиной людоеда.
Их поселили в быстро установленном гостевом шатре. Не прошло и получаса, как он появился на почетном месте рядом со временным жилищем вождя. Внутри все было устроено не хуже, чем в дорогой гостинице для чиновников. От ветра защищали плотные войлочные стены, а от холода — расстеленные на земле ковры и шкуры. В центре была установлена жаровня, полная углей, и дым от нее поднимался вверх и исчезал в отверстии в потолке. Юная дочь вождя бросила на угли щепоть благовонных трав и тихо вышла. Ильян обессиленно опустился на ковер.
— Что мы будем делать?
— Вождь отправил людей на поиски Лин’эр, — сказал Цзюрен ровным, уверенным тоном. — Эти люди честны. Он не лгал, когда пообещал приложить все усилия, чтобы найти твою ученицу.
Ильян покачал головой.
— Я не сомневаюсь в намерениях почтенного вождя. Но пустыня оказалась слишком обитаема. Я несу за Лин ответственность, и я подвел ее. Кроме того, мы сбились с пути.
Сказав это, Ильян недовольно поморщился. Так прозвучало, словно он обвиняет в том свою ученицу. Усталость, должно быть, взяла свое. И боль. Посидев немного, Ильян поднялся и принялся готовить себе лекарство.