Обманщики. Пустой сосуд
Шрифт:
— Как будем действовать, ага?
— Это зависит от многих обстоятельств. Хорошо бы напугать их, застав врасплох.
— Батунов? — усомнился Абаш.
— Бандиты трусливы, — покачал головой Цзюрен.
Абаш остался при своем мнении, и тут нельзя было его винить. Его племя предпочитало вести мирную жизнь, и, хотя боги выделили им не лучший кусок земли, бремя свое кочевники несли с достоинством. Бандиты налетали и сметали все на своем пути, забирая без жалости, что пожелают. Сложно было их не бояться. И еще сложнее было представить, что и бандиты испытывают страх.
— Батуны, — доложил вернувшийся Ратама. — Лагерь укрепленный, дюжина часовых. Остальные, судя по всему, пьют.
Цзюрен усмехнулся. Типично. В большинстве своем подобные разбойничьи шайки — сброд, не имеющий ни малейшего понятия о порядке и дисциплине. Не требуется много ума и труда, чтобы с ними справиться.
Лишь один раз Цзюрену довелось столкнуться с по-настоящему грозной силой. Но их предводителя, Пятихвостого Лиса, следовало называть мятежником, а не разбойником.
— Ваша главная задача по-тихому снять часовых, — распорядился Цзюрен. — После этого мы нападем с четырех сторон одновременно. Если в лагере есть пленные, они не должны пострадать.
— Я видел нескольких женщин, — кивнул Ратама. — А еще клетки. В таких батуны перевозят рабов. Пленные должны быть в них.
Цзюрен посмотрел на юношу и одобрительно кивнул. Сообразительный и ловкий малый.
— Для тебя особое задание.
Ратама мгновенно подобрался и принял самый важный вид.
— Когда мы войдем, лошадей там быть не должно. Сведи их, распугай, действуй как угодно. Наши противники должны быть пьяными и пешими.
Спустя полчаса, ворвавшись во всполошенный лагерь, Цзюрен похвалил мысленно и Абаша с его людьми, и ловкого Ратаму, а еще больше свою удачу. Разбойники хоть и превосходили числом, были не просто пьяными. Их словно опоил кто-то, они едва соображали, что происходит. Тех же, кто стоял твердо на ногах и был способен дать отпор, было немногим больше, чем людей Цзюрена.
Промчавшись под крики «Тревога! Тревога!» сквозь лагерь, Цзюрен впервые столкнулся с настоящим противником только в самом его центре. Молодой человек, полуобнаженный, вооруженный тяжелым, грубой работы мечом, вышел из палатки. Он был худ и бледен, торс его покрывали страшные язвы, словно незажившие раны, блестя от пота или жира, но двигался мужчина с грацией убийцы.
Цзюрен спешился и отбросил за спину волосы. Противник с усмешкой повторил этот жест.
Двигался молодой человек стремительно, играючи орудуя своим уродливым тяжелым мечом. Словно дрова рубил, наносил удар за ударом, а Цзюрен только уклонялся, вытанцовывая сложный танец. Своим мечом он удары старался не парировать. По сути, в руках у молодца была металлическая палка, болванка, но и она могла при неблагоприятном стечении обстоятельств сломать великолепный меч Цзюрена. Потому приходилось ускользать, ища у противника слабое место.
— Мастер!
Ратама, как всегда это водится у мальчишек, появился не вовремя.
— Займись пленными, — приказал Цзюрен, уходя от очередного удара.
Его противник, несмотря на страшные язвы, был силен и вынослив и мог, кажется, еще долго размахивать своей болванкой. На стороне Цзюрена были опыт, скорость и мастерство. И терпение. То, что Цзюрен не нападал, слишком многие безрассудные мальчишки принимали за слабость и трусость. Оставалось только дождаться, пока противник совершит ошибку. Он молод, он непременно ее сделает. Уже сделал, когда недооценил врага и принялся размахивать мечом, как оглоблей, пытаясь его достать.
— Ма-мастер Цзюрен!
Лин’эр. Голос ее прозвучал одновременно и радостно, и обреченно, словно девушка простилась со всякой надеждой. Цзюрен не позволил себе отвлечься. Его противник тоже не обернулся, лишь на долю секунды собрался это сделать, но и того хватило. Это была та самая ошибка, которую Цзюрен ждал. Противник отвлекся от поединка, отвел глаза, и тогда Цзюрен сделал быстрый выпад. Его собственный меч был легким, но острым, он рассек руку до кости, перерубая сухожилия, а после вонзился в тело чуть выше ключицы. Юноша медленно разжал пальцы, и его клинок упал на песок. Еще мгновение разбойник стоял, а потом повалился на колени, уцелевшей рукой упираясь в землю. Замер, глядя перед собой пустыми, невидящими глазами. Только теперь Цзюрен повернул голову и посмотрел на Иль’Лин.
Девушка стояла у входа в шатер, держась рукой, сведенной судорогой, за полог. Казалось, только это одно не давало ей упасть. Грязно-серая ткань под ее пальцами окрасилась кровью.
— Лин’эр! — Цзюрен убрал меч в ножны и быстро подошел. — О, Небо!
Платье девушки превратилось в лохмотья, а ее спина… Цзюрен впервые за долгое время ощутил настоящую беспомощность, усугубленную чувством вины. Он никак не мог защитить Ин Ин от болезни, но Лин… он мог хотя бы прийти раньше.
Иль’Лин пошатнулась, скрюченные пальцы ее разжались, и Цзюрен едва успел подставить руки.
— Ратама! Принеси воды, вина и разыщи чистую ткань!
Осторожно, стараясь не причинять лишнюю боль, Цзюрен перенес девушку в палатку и уложил на постель. Колебался мгновение, прежде чем отбросить с израненной спины остатки одежды. Не до приличий было.
Ратама с кувшином воды и ворохом тряпья замер в дверях, не решаясь войти внутрь. Пришлось подойти, чтобы все у него забрать.
— Тут две дюжины женщин, — сказал Ратама, старательно глядя в сторону. — Очень напуганы. Мы пытаемся их успокоить. И собрать лошадей.
— Отлично, — похвалил Цзюрен и похлопал юношу по плечу. Обернулся назад. Лин лежала совершенно неподвижно. — Что с бандитами?
— В живых осталось человек десять да еще их главарь, — Ратама указал на все еще неподвижного мужчину. Кровь с рассеченной руки и из раны над ключицей текла на песок. — Мы их связали. Что делать дальше?
Цзюрен достал меч из ножен, подошел и одним быстрым движением отсек главарю голову.Вернулся и обтер лезвие краем полога.
— Убейте их, пока они не выбрали нового главаря.
И, отложив меч в сторону, Цзюрен склонился над израненной Лин.
Ильян пробудился от боли и некоторое время просто пытался снова научиться дышать. Помогла короткая медитация. Он посидел немного, сконцентрировавшись на этом нехитром действии — вдох, выдох, снова вдох — и постепенно боль прошла, пусть и не до конца. Она теперь всегда была с ним.
Собрав растрепавшиеся за ночь волосы в пучок, Ильян поправил одежду и вышел. Над пустыней занималось утро. Солнце еще не показалось над горизонтом, но ночной холод уже сменился рассветной свежестью, которая пробудила его окончательно. И первым делом Ильян отправился проведать раненых. К его немалой радости, все вчерашние пациенты шли на поправку. Благодаря травам и благовониям сон их был безмятежен, и требовалось только сменить повязки через пару часов. Уходя из палатки, Ильян зажег свежие благовония.