Обманщики. Пустой сосуд

Иорданская Дарья Алексеевна

Когда жара сошла понемногу на убыль, они снова двинулись в путь. Но спустя несколько часов, когда на севере горизонт сделался неровным и темным из-за излома гор, на юге показалась новая неприятность. Горизонт там побагровел, небо заволокла зловещая тьма.

— Песчаная буря? — Ильян привстал в седле.

— Пока она далеко, — успокоил Цзюрен. — Мы успеем укрыться.

Однако буря вдруг ускорила свой бег, тьма надвинулась, и уже можно было ощутить, как жалят лицо мелкие песчинки. Цзюрен прикрыл лицо рукавом и крикнул:

—

Надо спешиться.

Ратама заозирался, ища возможное укрытие. Один Ильян остался невозмутим и неподвижен. Его звучный голос перекрыл гул бури.

— Это морок.

На взгляд Цзюрена, все было более чем реально.

— Я читал о таком! Пустыня играет с твоими чувствами.

Ах, читал! Цзюрен подавил легкое раздражение и напомнил себе, что молодой лекарь не только прочитал немало книг, но и пропутешествовал изрядно.

— Доверься мне, Цзюрен. Это морок. Не смотри, не слушай. Не верь ему.

Буря приближалась. Ей противостояла спокойная уверенность лекаря. И сложно было сразу сказать, что же победит: собственные глаза и чувства или вера этого хрупкого молодого человека, в седле держащегося на чистом упрямстве.

— Придержи коней, Ратама, — велел Цзюрен и спешился. Закрыл глаза.

Ветер шумел и выл. Песок колол его лицо, оставляя глубокие, саднящие царапины. Цзюрен заставил себя ото всего отрешиться. Представил, как на давно уже позабытых занятиях по медитации, что стоит на скале среди бушующего моря. Цзюрен всегда был человеком слишком активным, медитация давалась ему с трудом, и чувства покоя приходилось добиваться долго и очень упорным трудом. Постепенно море успокаивалось и шторм уходил.

Цзюрен открыл глаза. Небо было чистым, ветер — едва ощутимым, он только пересыпал лениво песок на барханах. В отдалении звучало странное, мучительно назойливое гудение, и оно было единственным ясно различимым звуком.

— Ратама, — приказал Цзюрен, — заткни чем-нибудь уши.

Юноша послушался, не задавая лишних вопросов, и очень быстро лицо его приобрело озадаченное выражение. Звук ушел, а вместе с ним и видения. Цзюрен вскочил обратно в седло.

— И где ты такое вычитал, почтенный мастер Ильян?

— В книге одного путешественника. Там описывались «поющие пески», — Ильян хмыкнул. — Я сперва не поверил. Слишком уж все фантастично звучало, точно сказка. Пески, звук которых сводит с ума. А сегодня услышал это отвратительное зудение и все вспомнил.

Проехав еще немного, они увидели источник странного, назойливого звука. Шесть колоссальных статуй стояли полукругом, наполовину занесенные песком. Сейчас уже сложно было сказать, что они когда-то изображали — богов, правителей или чудовищ. Их лица были изъедены временем. Время же источило тела, понаделав отверстий, в которых гулял ветер, издавая то самое странное, назойливое гудение.

— Каменные великаны, — сказал Ратама, вынимая затычки из ушей. —

Впервые вижу их так близко.

— Странных звуков ты до этого не слышал? — уточнил Ильян.

— Нет, мастер. Но мы бываем в этих краях только осенью, когда дуют верхние ветра Буншу.

Ильян и Цзюрен спешились и подошли к статуям. Песок занес их по пояс, и страшно было представить первоначальные размеры этих гигантов. Даже сейчас, запрокинув голову, можно было увидеть верхушку статуи, точно вершину горы — далекой и неясной.

— Поговаривают, в древности на земле жили великаны… — Ильян приложил руку козырьком к глазам. — Это очень похоже на храм в Катмуне, не находишь?

Цзюрен задумчиво кивнул. В самом деле, пусть все и выглядело чужим, варварским, общий принцип был знаком. Огромные статуи стояли полукругом, головы их были повернуты к центру, словно они высматривали что-то. В Катмуне это были огромные медные ворота, ведущие в святилище. Тут — песок.

— Если где-то здесь и есть вход в город, он давно занесен песком, — Цзюрен подошел и коснулся статуи. Отдернул руку. — Горячо! Ратама, ищи любые признаки входа. Мы должны были прихватить лопаты.

Ильян опустился на песок, положил руки на колени и уставился в одну точку. В медитацию погрузился или уснул, сразу и не скажешь. Цзюрен оставил его в покое и принялся осматривать статуи и пространство между ними. Увы, вокруг не были ничего, даже отдаленно похожего на вход; ни следа. Статуи стояли, одинокие, древние и никому не нужные, коротая здесь вечность. Песок между ними образовывал точно такие же барханы, как и всюду: никаких необычных ям или насыпей.

— Отдохни, мастер Цзюрен, и дай мне подумать.

Цзюрен обернулся. Лекарь сидел все так же неподвижно, только теперь глаз не отводил от неба. Губы его шевелились, точно мужчина что-то высчитывал. Цзюрен взял бурдюк с водой и сел рядом.

— Думай.

Ильян прикрыл глаза и какое-то время просидел молча, сам похожий на статую. Потом вдруг пошатнулся и начал заваливаться на бок. Цзюрен едва успел подхватить его. Заставил выпить воды. Пил Ильян жадно, потом плеснул немного воды себе на руки и смочил лицо.

— Учат сейчас полководцев геомантии?

Цзюрен не удержался от смешка.

— В наш просвещенный век?

— Ее и правда нужно оставить монахам и гробовщикам, — кивнул Ильян. — Но вот лекарей все еще этому обучают. Мой наставник относился к этой науке очень серьезно. Все в его доме и лечебнице было обустроено по правилам, и я эти правила зубрил. Здесь тоже все по правилам. Те столбы были ориентированы по четырем сторонам света. Шесть статуй символизируют шесть направлений.

— Шесть?

Ильян улыбнулся.

— В древней геомантии считали также Небеса и Ад. Вход должен быть связан с одной из статуй, но надо знать, что именно мы ищем: город, храм или, скажем, гробницу.