Образ жизни

Писать о себе и легко, и трудно. Потому буду по возможности краток, тем более что подробностей моей биографии достаточно в этой книге избранных стихотворений и поэм.

Я родился 13 октября 1935 года в городе Николаеве, что стоит на берегах двух рек — Южного Буга и Ингула. И совсем рядом — Чёрное море.

Порог наш, у которого росла белая акация, выходил на Привозную улицу, где на шестом году жизни меня и застала Война. От неё мы надеялись спастись в Сталинграде. Нашли место!.. Что там было, рассказывать не стоит — это знают все.

Осенью 1942 года нам с мамой чудом удалось вырваться из пекла и добраться до Урала. В 1943 году погиб отец. В Николаев возвратились только в 1949 году.

Окончил Николаевский судостроительный техникум и Одесский государственный университет. Строил корабли, занимался отраслевой наукой. Много ездил по бывшему Союзу Четыре года служил на Балтийском флоте минёром.

Пишу

с детства. Первые стихи напечатал в 17 лет. С тех пор печатался в газетах и журналах Москвы, Ленинграда, Киева, Одессы, Николаева и других городов Союза; в многочисленных коллективных поэтических сборниках и антологиях.

Издал три книги стихов: «Каждый день»(1971 г.), «Теплоход» (1979 г.), «Час прилива» (1987 г.). Стихи переводились на украинский, осетинский и другие языки. Дважды был премирован на поэтических конкурсах «Комсомольской правды».

С благодарностью вспоминаю тёплые отзывы о моих стихах Ярослава Смелякова, Сергея Наровчатова, Валентина Катаева и особенно Аделины Адалис.

С 1991 года живу в Израиле, в древнем и молодом городе Ашкелоне, на берегу Средиземного моря. Много путешествовал по странам Европы, побывал в США. Новый этап жизни — новые впечатления, ощущения, мысли.

Но и прошлое, тем не менее не отпускает.

В настоящую книгу вошли избранные стихи последних полутора десятилетий, стихи прошлых лет, включённые и не включённые в ранее изданные книги, и две поэмы, опубликованные на Украине и в Израиле.

Понимая, что стихи, по большей части, — дело личное, надеюсь всё же, что Читателю хоть в какой-то мере будет интересен мой «Образ жизни».

Яков Тублин апрель 2007 г.

Тронулась, и отошла навсегда Эта земля. Как душа, отлетела. Первую родину покидать — Горькое дело. Небезразлично и не всё равно, Кто его знает — Где больше покоя? Небо едино и солнце одно, Но — другое. То ли темнеет, то ли блестит Море внизу. И какая-то птица Встречная обратно летит, Пересекая без визы границу. Туча набухла, до края дойдя, Небо на две половинки распалось. Новое солнышко улыбалось Сквозь слёзы дождя. Стынет апельсиновая роща, Небеса февральские темны. Думаю: «А может, было б проще Не менять ни жизни, ни страны?» Позади российские просторы, Украины степи и поля. Годы. Годы счастья и позора, Ближних предков горькая земля. Что ж меня подвигнуло оставить Эту землю и сюда лететь? Кто меня осмелится ославить, Что я выбрал место умереть? Только помирать как будто рано Под таким приветным небом мне, В этой, для меня пока что странной, Иудейской вечной стороне. Кипяток крикливого иврита Обжигает слух, но я молчу. Разве мова [1] прежняя забыта? Разве я забыть её хочу? Но не запою и не заплачу: Не за что и некого винить. Сам решил судьбу переиначить, Сам решил я жизнь переменить. Это всё — нелёгкая наука, Это — нешутейная игра: Мост построить для детей и внуков — Гешер [2] в этот Богом данный край. Да хранят их здесь, под светлым флагом Доброта, любовь и красота — Даже пусть костьми навечно лягу При постройке этого моста. Голубое рассветно-холодное пламя Так сияет, что нет ни мелодий, ни слов. Изумрудно-отчётливо

смотрится пальма Здесь — на фоне высоких и белых домов. Постою, помолчу, но недолго, немного, На рассвет полюбуюсь из-под руки. Просыпается старая синагога, Муэдзину крикливому вопреки. Я стою, ошарашенный и потрясённый, Посреди апельсиновой ворожбы, Где на древнем иврите картавят вороны И на идиш чирикают воробьи. Чайки смело взлетают с высокого мола И сливаются с облаком вдалеке. А волна Средиземного тёплого моря Не стесняется петь на родном языке. Нет, душа не виновата В том, что на сердце слеза. В эту ночь перед Шабатом Отпустило тормоза. Напустил я в комнату озона — Хватит мне теперь на целый день. Сердца моего штрафная зона На душу отбрасывает тень. И пусть катится слеза — Отпустило тормоза. Нет, душа не виновата В эту ночь перед Шабатом, Что не спит она, не спит, А телегою скрипит. Отпустило тормоза — И пусть катится слеза… Как долго и трудно Я шёл к Иудейской пустыне. Мой след затерялся, И здесь к рассвету простынет. Карельские сосны, озёра, Украинский тополь… Я вдоволь и всласть Насмотрелся, испил и протопал. Дышал вашим воздухом, Жил вашей болью и верой — И вот я на склоне стою, Перед рыжей пещерой. А в Мёртвое море, как соль, Оседает и эта минута. Я не виноват, Что родился в долине Галута. За всё заплатил я сполна, И не требую сдачи. Я в центре пустыни стою, Не молюсь и не плачу. О чём попросить, Если я не умею молиться? Оазис внизу — Там, в тени, подадут мне напиться. Чего ещё надо, Чтоб выйти опять на дорогу! У Бога не просят, А благодарят только Бога. За серо-зелёное море Под куполом синим, За то, что стою Посреди Иудейской пустыни. За то, что Исход — Хоть и поздно — всё же случился; Что жив до сих пор, Не разбился, не спился. Особо за то, Что, ни слова молитвы не зная, Уже я, по сути, допущен В приёмную Рая. Мне так на душе Не бывало спокойно доныне, Как в этих невзрачных горах Иудейской пустыни. Уже и смех, и слёзы Остались позади — Сибирские морозы, Балтийские дожди. И местные евреи Нам говорят: «Смотри, Как медленно светлеет Израиль изнутри.» Движенье и слиянье — Великий «никайон» [3] . Уже его сиянье Видать со всех сторон. Мы «пашем» с интересом С утра и до утра. Совсем другая пьеса Здесь шла ещё вчера. Мы стали выше ростом — Совсем иной полёт. А завтра на подмостках Другой спектакль пойдёт.