Образ жизни

Тублин Яков

Улетаю в Мадрид

Вечерами закат по-иному горит — Жёлтым цветом сменился зелёный. Завтра утром я улетаю в Мадрид. Ожидай меня из Барселоны. Далее кругом идёт в эти дни голова. Не юнец — поспокойней бы надо. Но как сладко катаются в горле слова: Барселона, Севилья, Гранада! Кастаньеты стучат, и коррида орёт, И фламенко — сердечное средство. Завтра утром — туда, лишь один перелёт До мечты и до сказки из детства. По-испански любой карапуз говорит Там — в красивой стране, непреклонной. Завтра утром я улетаю в Мадрид. Ожидай меня из Барселоны.

Покидал Кордову

Дай мне слово, Кордова, Что ты не забудешь меня, Охранишь моё слово От тления и огня. Благодарен проулкам И

патио в древней пыли, Мостовым твоим гулким, Которыми предки прошли. И морозит, и греет Той жизни исчезнувшей свет. Тех столетий евреи Как будто бы смотрят вослед. И мне кажется, снова Подают запоздалую весть. Обнимаю, Кордова, Тебя — лишь за то, что ты есть. Это древняя драма — Гордиться, что сам ты еврей. …Я, как сын Авраама, Иду по Кордове своей.

Скандинавия

Дождь в Копенгагене

В Копенгагене — дождь. В шесть утра закрывают кабак. Ночь окончилась, но Не унять загулявших никак. Вдоль канала датчанка угрюмо метет Мостовую. А дождик с похмелья За нею идёт. В Копенгагене — утро. Промокли на мачтах флажки. Элегично в душе, Ноги так непривычно легки. Это утро. И — август… Прохлада врывается в грудь. Этот дождик, душа, Сохрани, охрани, не забудь! Прояснилось. И шхуны, Еще не проснувшись, стоят. А у окон — промытый, спокойный И радостный взгляд. Подгулявший, пропивший Последнюю крону матрос, Задаёт мне по-датски Какой-то невнятный вопрос. To ли время спросил, То ли денежку он попросил? Улыбнулся и дальше поплёлся, Как видно, без сил. Я шатаюсь без цели Вдоль мачт. И тихонько пою Про заморскую гавань Недатскую песню свою. И никто тут не спросит, О чём эта песня моя, Да и как занесло меня, грешного, В эти края. Стрельнул парус, И рядышком где-то плеснуло весло… Слава Богу — на склоне житейском И мне повезло! И вернуться на этот причал Я, пожалуй, — не прочь. Склянки пробили семь. В Копенгагене кончился дождь.

«Вечерний звон» в Данни

По пешеходной уличной реке, Вдоль лавок Копенгагенских гуляем. В разноязыком гуле различаем «Вечерний звон» на русском языке. Печален звук. Кому они поют — Кокошник, сарафан и балалайка? — И только голубей панельных стайка Их слушает, пока зерно клюют. Певица, подувядшая давно, Три музыканта в расписных рубахах Стоят на тротуаре, как на плахе, О чём поют — прохожим всё равно. Что я могу на этом берегу, Турист, делами не обременённый? — Ну разве что в коробку бросить крону. Вот, собственно, и всё, что я могу. Бреду в свою гостиницу пешком, И думаю с какой-то горькой страстью: «Как счастлив я, и вместе — как несчастен С родным своим российским языком!» «Вечерний звон»… А, может, это крик, Звенящий крик, протяжный и усталый? Каким огромным взрывом разметало Тебя по свету, мой родной язык! Хоть и неплохо это, в самом деле, Но горько, что стоишь ты на панели.

Размышления у водопада

Немного бы в Норвегии пожить, Не выгоды — Души спасенья ради. Не для того, чтоб троллей ублажить, А для того, чтоб с эльфами поладить. На фоне снежных шапок и озёр Тебя обнимут истины и сказки Какой бы ни был клоун и позёр — Останешься без позы и без маски. Примерно тыщу лет тому назад Селение здесь ледником слизало. Нет, это не прекрасный водопад — А скалы плачут чистыми слезами. Из этих слёз рождается река, И в ней вскипает водопада брага. Напейся ею досыта, пока В груди твоей не прорастёт отвага. На белой высоте замрёт душа, На ленте цирковой дороги чёрной. И долго будешь думать, не спеша Вдыхая этот чистый воздух горный. Отчётлив гор голубоватый лик, Где обитают ангелы и черти. А сроки знает разве что ледник — Рождения, цветения и смерти.

Рыбный рынок в Бергене

Что

болтаться по рыбному ряду зазря И в охотку? Золотисто-копчёного купим угря И селёдку. Отпускают сомненья, уходит тоска, Как сквозь сетки. Возлежат на прилавках минога, треска И креветки. Краб краснеет, как будто зардевшийся принц Под короной. И торговки весёлые с блюдцами лиц Прячут кроны. Я хожу, на халяву креветки жую, Так, на пробу, Ублажая тем самым и душу свою, И утробу. И на этом, не знамом досель берегу, Этом бреге, Я ни ног и ни денег не берегу. Утро. Берген…

* * *

Над фьордами — Чреда гранитных лбов, И небо — Из простой суровой ткани. Норвегия! — последняя любовь В моём на белом свете пребываньи. С души сползает серой льдиной грим, И кажется: Сейчас над гладью водной Возникнет на крутом откосе Григ — Трагический и, вместе с тем, свободный. Я столько раз влюблялся в те края, Куда меня волна судьбы бросала. О жизнь неутолимая моя! — Любви с избытком, Но и зла — немало. Над фьордами Понятно всё без слов, И можно в чувствах признаваться молча. Норвегия — последняя любовь — Ты — словно луч закатный Перед ночью.

Если бы…

Были б деньги — купил бы в Норвегии дом, Поселил бы друзей в этом доме своём, Да и сам проводил бы там лето. Вдалеке от бензиновых смрадных дорог Жил да жил бы себе точно вольный стрелок, Но пока нету денег на это. На скале я над фьордом повесил бы флаг Из полотнища белого в синих кругах, В озарении солнечных бликов. А в подвале бы винная бочка была, И скамейки сосновые вдоль стола — Всё удобно, без лоска и шика. Мы ловили бы рыбу, собирали грибы Рядом с домом, если бы да кабы… Чай хлебали с малиною свежей. А с утра бы писали такие стихи, Что все прошлые наши огрехи-грехи Вспоминались бы реже и реже. Там звенела бы чисто любая строка, Как вода с поднебесного ледника, И как ветер над Северным морем. А над лесом бы занималась заря, Нескончаемый день дружбе нашей даря Без тревог и тем более — горя. Только море и небо. Зарница и гром. Были б деньги — Купил бы в Норвегии дом.

Из американского блокнота

Просыпайся, Америка!

Как же это, друзья, получается: Я, считая, все пальцы загну. Но, когда Тель-Авив просыпается, То Нью-Йорк лишь отходит ко сну. Так охота, попив утром кофию, «Бокер тов» [9] прокричать в телефон. Но зачем вам моя философия? — Над Америкой темень и сон. Прёт волна с европейского берега, Воет ветер, как дьявол в трубе. Просыпайся скорее, Америка! — Мы такое расскажем тебе. Здесь, покуда тебе отдыхалось — Нашей общей свободы оплот, — Мы такого уже нахлебались — Всё с Востока, с Востока идёт. Разве ты позабыла: Восток — Нашей веры и вашей исток. Ведь на хлебе Востока возрос Этот мальчик, который — Христос.

9

Бокер тов — доброе утро (ивр.).

После 11 сентября 2001 года

Над Гудзоном воздух горький Под великим звёздным флагом. Призадумались в Нью-Йорке, В Вашингтоне и в Чикаго. Даже, если ты летишь На Лас-Вегас — развлекаться, В аэропорту — стриптиз: Заставляют раздеваться. Лучиком проткнет меня, И просветят всё — до точки: Даже слышно, как звенят Все застёжки и крючочки. Гвоздиком прибит каблук — Гвоздик может быть оружьем. Это тоже лишний звук, Подозрительный, ненужный. До чего обманчив вид Всех, когда в умах разруха! Может, террорист-бандит — Эта, в чепчике, старуха. Истина всегда во тьме — Голубем глядится кобра. Как узнаешь, что в уме Юноши с улыбкой доброй. …В самолёте стюардесса Угощает свежей прессой. Нефть, газопровод, эмбарго — Мне ни холодно, ни жарко: Всё — газетная фигня. Может, вся эта фигня Целит именно в меня.