Образ жизни

Тублин Яков

* * *

Было в жизни и легко, и туго. Приходилось самым близким врать. Никогда так не боялся друга Верного навеки потерять. Столько вместе радости и горя. Да ужели это наяву? Никогда так не любил я море, Небо, и деревья, и траву. Никогда так утро голубое Не вдыхал до самого нутра. Никогда так не был сам собою, Как огонь вечернего костра. …Сердце разрывается на части Точно в марте снег на льду пруда. Никогда я не был так несчастен, Счастлив так я не был никогда. Пляшут вместе ангелы и черти, Отвлекают от привычных дел. Никогда так не был близок к смерти, Никогда

так жизни не хотел.

* * *

Море близкое — в раме оконной. На высоком своём рубеже, Как, мой друг, поживаешь в окопе — На сквозном, на восьмом этаже? Ниже — все. Выше — только Всевышний. Между Ним и тобой — облака. Шестикрылую звёздочку вышил В синем небе апрельский закат. Тыщи лет — этой Песне из песен, И мотив её неповторим. Как тоскливо, когда бы не Песах, Беспросветно, когда б не Пурим. Как прискорбно, когда б не апрели И в пустынях, и в тёмных лесах. Типографскою нонпарелью Всё написано на небесах. Что-то прожито. Что-то прожито. Но по-прежнему хочется — ввысь. И свинцовою строчкой прошита Наша светло-печальная жизнь.

Вахтанги

Вахтанги, мой знакомый, — Он божий человек. Он книг, священных кроме, Не читывал вовек. Неужто, в самом деле, Как сам мне рассказал, Он даже Руставели Ни строчки не читал? И Пушкина — ни разу (С чего бы это вдруг!) Георгий Саакадзе — Пустой ненужный звук. Стоит под небом синим — Сам царь и господин. Лишь только Бог единый, Лишь только Он один! Не признаёт чего-то Ликов при мольбе. Возьмёт мамаши фото — И молится себе. Ему — иные ранги. Святыни — смех и грех. Вот он такой — Вахтанги — Божий человек. Не любит пышной службы, Он сам себе — пророк. Посредников не нужно — Лишь только сам и Бог.

Новообращённый

Вот мой знакомец давний, Почти что бывший брат, Казался парнем славным Лет семь тому назад. Но вдруг нежданно веру Мгновенную обрёл. Он с юных пионеров До этой веры шёл. По Иерусалиму, По утренней росе, Идёт он, хмурый, мимо, Стараясь быть как все. Идёт он на рассвете По камню и траве. И круглый «партбилетик» Несёт на голове. И, шляпою маяча, С Торой едва знаком, Идёт он к стенке Плача, Как раньше шёл в райком. Тщедушный, впалогрудый, Недавно снявший крест, Меня он учит чуду И воздевает перст. Но истин разных много В молитве и в вине. А зрение у Бога Хорошее вполне.

* * *

Нет времени писать о пустяках: О птичках, о былинках и цветочках. Когда вокруг Земля в ракетных точках, Когда над ней витают страх и прах. Нет времени о птахе рассказать, Которая свила гнездо на крыше. Бери серьёзней, и бери повыше — Негоже в эту лирику сползать. Нет времени о пустяках писать, Когда пересыхает даже море, Когда горят столетние леса. А власть вершат разбойники и воры. Но вдруг проснёшься в утренней тиши, Увидишь бабочку в наряде ярком И каждый листик ощутишь подарком Существованья. Это и пиши. Тогда отступят прах и тлен, и страх И счастье бытия подступит жарко. К чертям — парламент, цены на солярку! — Нет времени писать о пустяках.

Предпочтение

Как

прекрасно, что я не читаю газет, Предпочтя на закатное небо глазеть, Предпочтя дрожь листвы и рассвета Жёлтым сплетням, кровавым вендеттам. Всё же кажется мне: безусловно я прав, Что не покупаю бумажных отрав, Предпочтя этим страхам и сказкам Развороты небесной раскраски. И в кармане останется всё же деньга — Мне она пригодится в теченье денька: Если пивом согрею я душу — Божьей заповеди не нарушу. Жёлтым сплетням, кровавым вендеттам Предпочту росный воздух рассвета, Предпочту на осеннее небо глазеть. Как прекрасно, что я не читаю газет!

Под Прокрустом

Мы выросли под знаменем Прокруста: Кто не дорос, А кто — наоборот. Ещё в ушах визжит пила, И хрусты Костей, которые на части рвёт. Ещё пока не смолкли эти трубы, Они зовут Его короновать. Кто вырос слишком, Тех слегка подрубим. Кто не дорос — растянем. На кровать — Не по размеру — Всё равно уложим. И будешь там как миленький лежать. Подгримируем, коль не вышел рожей — Такая это точная кровать. Она тебя когда-нибудь обнимет Объятием последним навсегда. …Мы жили под Прокрустами, Под ними Уходим постепенно в никуда. Прощай, Земля — Моя родная матерь! Мы более не встретимся с тобой. Ты мне была прокрустовой кроватью, Прокрустовой любовью, И — судьбой.

Химический туман

А это, кроме шуток, Что скоро грянет бой. Осталось двое суток До Третьей мировой. Он вождь или мошенник, Разбойник — что с того? Мы все — его мишени, Заложники его. Железная проказа, Химический туман. А мы, в противогазах — Подобья обезьян. Злодейскою отравой Уже нас извели. И встали дыбом травы На голове Земли. Есть повод, цель и принцип. Кто здесь герой, кто плут? Морские пехотинцы В последний бой идут. А всё это придумал За весь двадцатый век, Разумный и безумный, Животный — Человек.

Монолог матроса подлодки «Курск»

На исходе кроваво-жестокого века Это я задохнулся в девятом отсеке. Только не потому, что торпедой ударен, — Потому, что мой царь так преступно бездарен. Плачет матушка бедная где-то под Лугой — Оттого, что на троне российском ворюги. И причина трагичного инцидента Только в том, что паханы идут в президенты. Водонепроницаема переборка. Но покуда в Кремле продолжались разборки, Я сдыхал в вашем грёбаном трижды отсеке — И проклятья вам шлю, задыхаясь навеки. И в последней, предсмертной, безвыходной пене Посылаю вас всех на понятной вам фене! Воды Баренца пусть отпоют меня тихо — Я свободен теперь от российского лиха. И, не зная отныне позора и страха, Посылаю Отчизну родимую на…

Подрезка деревьев

За то, что были слишком гордыми, Шумели над дорожной пылью, Деревьям отрубили головы И руки им укоротили. Но корни их теперь упрочены, И ветер листьев не касается. А главное — они от прочего Ничем пока не отличаются. Ни даже от столба бетонного, Ни даже от забора белого, И ни от камня многотонного, И ни от тротуара серого. И стала улица пугливою, Как будто разума лишается. Но только птахи сиротливые В их смерть поверить не решаются.