Образ жизни

Тублин Яков

Над Дунаем

Не мечтал я о такой награде: Оторвавшись от рутинных дел, Над Дунаем, в граде Вышеграде, Под сентябрьским солнышком сидел. Эту тишину и эту ясность Сохранить бы в сердце про запас. …Что там — меж Лубянскою и Красной Происходит в этот самый час? Может быть, не стоит думать вовсе На венгерском берегу о том, Что такая же сегодня осень Над Москвой-рекою и Днепром? Я покинул те края навеки, Старыми ногами семеня. Даже не спросили эти реки, Что в душе творилось у меня. Я теперь не сгину ненароком, Не уйду ко дну и не сгорю — И за это Родине жестокой Я «спасибо» говорю. …И чего я здесь распелся ради? — Знаю сам, что словоблудье — зло. И

зачем мне в граде Вышеграде Это только в голову пришло?

Сегодня и вчера

Разговор на прощанье

Окраинное русское село Заброшено, крапивой заросло, Но в том лесном, занюханном селе Абрам играет «фрэйлехс» [10] на пиле. Но в тех заледенелых лагерях Пиликает на скрипочке Ицхак. И Янкель, наподобие брахи [11] Читает уркам Пушкина стихи. …Деревня. Полусгнивший грустный клуб. Похож на пейсу тот хохлацкий чуб. Он самогонку пить с тобой готов, А завтра на рассвете бить жидов. — Эх! Однова живём, працюєм, пьём! — Сегодня мы вдвоём, а завтра — бьём? — Куды, пытаю, прётесь вы, жиды? Всего достигли здесь! Зачем — туды? Но ты меня не слушай и налей. Умеешь пить — какой же ты еврей! — Спасибо, друг хохол, И друг кацап. Сегодня пить — невмочь, Видать, ослаб. Сегодня корешуй, дружок, с другим. А завтра я — на Иерусалим… — Вот видишь — стало быть и ты хорош, А нашу самогонку с салом жрёшь! Вселился и в тебя иудин бес! Как волка ни корми — он смотрит в лес… Что позабыл ты на Земле Святой? — Не богатей, а человек простой? — Да, это так. Спасибо за совет. Но нынче ты мне друг, А завтра — нет, А послезавтра… Господи спаси! — Да будет! Лучше выпей-закуси. Ты отменил бы лучше свой отлёт. Послушай: птаха русская поёт… И что ты напоследок здесь шумишь?! Послушай лучше, как шумит камыш, Послушай, как берёзонька вопит: «Не покидай меня, российский жид!» — Такую «ласку», друже, понимать Обрыдло. Нелегко мне посылать Ко всем чертям свою Рассею-мать! Но завтра я билет себе куплю, Что равносильно — я её пошлю. С её вождями и с её Кремлём!.. …А по остатней, так и быть, нальём. За то, что всё же русских баб любил, И русским моряком на флоте был. За то, что я отстаивал за двух, За трёх, за четырёх российский дух! Но не хочу я боле ничего — Лишь, чтоб здесь духу не было мово… Мы кончили бутылку. Прощавай! Давай мне лапу — и не провожай. Я подустал спасать Святую Русь. Прости! Прощай! Я вряд ли возвращусь…

10

Фрэйлехс — веселая танцевальная мелодия (идиш).

11

Браха — благословение (ивр.).

Воспоминания о флоте

Я в жизни кое-что видал, И кое-где бывал, однако. Но нет милее этих знаков: Корабль, палуба, штурвал. Да! Это знаки — не слова, Не буквы, а скорее вехи Работы трудной, не потехи. И это вам не трын-трава. Сама собой накатит вдруг Строка сурового напева. Где ты, старлей товарищ Левин, И где теперь капдва Сердюк? Панов — весёлый старшина, Он, кажется, был из Тамбова. Матрос Дорожкин, вроде, Вова. Но разве дело в именах! Я в жизни многое видал, Чудес и бед немало всяких. Но как услышу слово «якорь»: Корабль, палуба, штурвал… Как до обидного мала Судьба житейского приюта! Тельняшка, мичманка, каюта, Швартовка — молодость прошла, Причал. Такие вот дела…

Три аккорда

Я был, наверное, в ударе, Я от апреля ошалел: Решил учиться на гитаре — И три аккорда одолел. Но скоро понял: струны — поза С картинно поднятой рукой, И что гитара — просто проза Перед моей живой строкой. И в слове столько струн и звуков, Что на столетье хватит петь. А музыкальную науку В пять жизней мне не одолеть. Один задор — в моём ударе. Чтоб попусту не тратить сил, Я бросил тренькать на гитаре, А три аккорда позабыл. Я

возвратился к слову снова, Чтобы душой его согреть, И смысла в нём достичь такого, Что без гитары можно петь.

Триптих пера

1

Нет ничего тяжелее пера В этой работе земной. Тот, кто не смыслит в труде ничего, Может поспорить со мной. Скажем, что весит вот эта строка? — Тонну? Центнер? Полкило? И почему та строка на века? — Было перу тяжело. Гром над империей Римской гремел, Машет палач топором: Знаем, поскольку всё это поддел Кто-то гусинным пером. Передо мною сегодня гора, Но напрягусь, сокруша. Душу, к примеру, поднять для пера — Сколько потянет душа?

2

Если на дороге встретишь чудо, Значит — ты до этого дорос. Главное: не потерять рассудок, С рельсов не сойти или с колёс. Этот миг душевного итога — Результат того, чем прежде жил. Это значит — наконец, у Бога Ты немного счастья заслужил. Пробил час для дел святых и песен. Брось рутину. Думай и дыши. Этим белый свет и интересен — Делай только то, что для души. Будь построже, слово гни потуже. Пусть тебя не трогают, любя: В этот час тебе никто не нужен, Кроме, разумеется, себя.

3

Нет, забвения я не страшусь. Просто жаль, что кончается действо, Никуда от финала не деться — Оттого эта светлая грусть. О, помедли немножечко, день, Задержись на полчасика, вечер, И не двигайся, дерева тень, Приближая последнюю встречу. Отдохните, постойте пока, Запряжённые кони! Дайте ветку потрогать ладонью, Так и тянется к птице рука. Эта пьеса подходит к концу, Эта трагикомедия, драма. …И пора собираться к отцу, И пора на свидание с мамой.

Художник

Он вас не хочет больше видеть, Встречая на своём пути. Художника легко обидеть — Гораздо легче, чем спасти. Он, как слепой искристый дождик, Залётный ангел или бес. — Гляди! Подумаешь — художник! Мазила, пьяница, балбес! Пошёл ты со своей палитрой! Вот привязался, чёрт возьми!.. Тебе, милой, дружить с поллитрой А не с приличными людьми… Он только криво улыбнётся: — И, впрямь, за что меня любить? И в дупель к вечеру напьётся, Хоть не хотел сегодня пить. Он будет пить со всякой рванью, И проклинать такую жизнь. А завтра снова утром ранним Отыщет старенькую кисть. Вечерних красок воспаренье Неповторимо в этот час. Вглядитесь: это поле зренья Совсем иное, чем у вас. Тогда скажи ему: «Прости. Я рад тебя в работе видеть». Художника легко обидеть, И так легко его спасти.

* * *

Мне жизнь подпортила руки и ноги, И сердце шалит, и печёнка щемит. Не все ещё мины на этой дороге, Не весь ещё встретился мне динамит. Но я от успеха навек застрахован, Поскольку мне вовсе не нужен успех, Который, как правило, свойства такого, Какого любая подлянка и грех. Полна моя чаша и ломится блюдо От пищи простой. Не завидую я Тому, кто до славы дорвался, ублюдок, Тому, что Парнаса достигла свинья. Дай, Господи, мне на исходе дороги Сил: душу и дух уберечь. И не сдать. Стучало бы сердце, держали бы ноги. …И взрослыми внуков хочу увидать.

* * *

Время настало — и сузился круг Старых друзей и весёлых подруг. Ах, незадача какая и грусть: Старых не стало, а новых боюсь. Не с кем мне даже поговорить, Добрые мысли и злые излить. То ли держать это всё в голове, То ли деревьям поведать, траве, Камню, что у дороги лежит, — То-то у камня приветливый вид. Вот деревянная стынет скамья, Этой скамье исповедуюсь я. И расскажу ей, как сузился круг Старых друзей и весёлых подруг. Как я в том круге остался один — Сам себе раб, сам себе господин, Как сам с собою сражаюсь да бьюсь. Старых не стало, а новых боюсь.