Образ жизни

Тублин Яков

Наследство

По военной, давней, Горестной привычке Запасала мама Мыло, соль и спички. Как бы там ни было, Что бы там ни было — Про запас лежали Спички, соль и мыло. Жизнь учила маму Той суровой школе: Припасать на случай Мыла, спичек, соли. А когда скончалась Мученица-мама, Мне добра досталось От неё немало. Для чего нам столько, Мы не понимали, Но лет пять тем мылом Мылись и стирали. Мы

б и без запасов Это время жили, Но лет пять той солью Мы еду солили. А огонь от спичек, Запасённых мамой, — Главное наследство — Зарево и пламя. Так тепло и сытно, Чисто в доме было С этой старой солью, Спичками и мылом.

* * *

Утром свечу зажигаю Вот уж пятнадцать лет. Двадцать восьмое мая — Мама была. И — нет… Двадцать восьмое мая — Горьким стал сладкий хлеб. Двадцать восьмое мая — Мир для меня ослеп. Двадцать восьмое мая — Мамин последний вздох. Двадцать восьмое мая — Мир для меня оглох. Лишь иногда ночами Вдруг подступает тьма — — Мама! — кричу я. — Мама! Двадцать восьмое Ma…

Вспоминается…

Выкормыш Советского Союза, Блудный сын Израильской земли, Я лежу у моря, грея пузо, От земли украинской вдали. Без меня к воде склонились вербы, Буг течёт. На левом берегу Друг остался — может, самый первый. Я слетать всегда к нему могу. Надо б поскорей, покуда силы Не покинули совсем меня. Постоять у маминой могилы, Утонувшей в буйных зеленях. Там, где я слагал простые песни, Где картошку шевелил в золе, Кореша мои уже до пенсий Дожили. А многие — в земле. Край, где я росою умывался, Пробовал держаться на волне, Хорошо бы ты меня дождался. Может быть, приеду по весне. Я пройду по улице Привозной, По Таврической, Большой Морской. И, наверно, встречусь слишком поздно Я с одной девчонкой заводской. Поклонюсь ей, словно важной даме, Тихо вспомню юные года. И скажу ей: «Я приехал к маме.» К ней, одной, — не поздно никогда.

* * *

Уже, наверное, недолго Коптеть меж небом и землёй. Меня сгубило чувство долга Перед семьёй. Я вил гнездо, я стены ставил. И в суете пустяшных дел Я крыльев так и не расправил, Я в небо так и не взлетел. Я делал всякую работу, Не отрываясь от земли. …На старых черно-белых фото Белеют паруса вдали.

Люби меня

Люби меня, друг мой, на одре последнем. Как будто на свадебном ложе весеннем. Люби меня, милая, с той простотой, И с той красотой. Пусть высохли слезы любви и разлуки, Пусть вялыми ветками высохли руки. Пусть лоно твое, как осенняя пашня — Люби меня, милая, силой вчерашней. Я сын Сталинграда и минного поля, Я вспыльчив — такая уж выпала доля Тебе. А когда я угасну навеки, Люби не мужчину во мне — Человека, Который до всхлипа любил и до вздоха Единую

женщину грязной эпохи. И верен ей был так на одре последнем, Как будто на свадебном ложе весеннем.

* * *

Жена моя — моя душа, Давай простимся не спеша. Ведь мы с тобой порядок любим, Простимся, как родные люди. Когда придёт ко мне тот день, Попроще что-нибудь надень, Домашнее. И дай мне руку На долгую разлуку. Я вспомню Первую Весну С тобою вместе. …И усну.

* * *

Ничего не случилось, но что-то, Что-то дрогнуло всё же в груди. Снег прошел на Голанских высотах, Над Хермоном пролились дожди. Это вздрогнула дальняя память, В те пределы меня увела, Где под Выборгом в зиму я падал, Где над Ладогой вьюга мела, Где в асфальтовых водах Балтийских Гнали юность мою на убой, Где без страха, но не без риска Шёл в учебный, но всё-таки в бой. Элогейну, мой Боже пречистый, Не виновен пред ликом твоим В том, что некогда был коммунистом, Что глотал тот удушливый дым, Что поверил я мифу, который (А не веришь — так сам прочитай) Сатаной был украден из Торы. …Элогейну ата адонай [12] .

12

Бог наш, ты Господь (ивр.) — из молитвы.

* * *

Куда бреду, куда гребу, В какие залетаю выси? Восстановить мою судьбу Не сможет некий летописец. Я видел много разных стран И удивительных событий. Я знаю Тихий океан, Атлантику и Ледовитый. Но Богом всё же был храним, И вырван из других объятий, Чтоб город Иерусалим Увидеть на своём закате.

* * *

Если память и сердце грешат, Забывая пейзажи и лица, — Ничего не забыла душа, Даже если слегка притвориться. То, чего не расскажут слова, То подскажут случайные звуки, Различимые ночью едва, — Эти признаки давней разлуки. Под дневною бравадой моей, Болтовнёю незначащей, разве Различишь горечь прожитых дней? А тем более, ежели — праздник. И взлетает душа из окна, Чтоб себе же самой и присниться. Ничего не забыла она, Даже если слегка притвориться.

Природа без названия

Я не знаю имени этой птицы, И названья дерева у окна. Может, только чудится, только снится Эта незнакомая сторона? Этот куст так похож на ракитник, А пичуга эта — на воробья. Имена гортанные на иврите Изучаю с помощью словаря. Ах, как машет крыльями эта пальма — Каждый лист наточенный, как кинжал. Полдень, обжигающий словно пламя, В перистую тень меня загнал. Я не ностальгирую и не ною. Это лишь растерянность, а не грусть. Просто, надо фауну мне освоить, Просто — флору выучить наизусть. Думаю, я выучу это кстати. Что мне стоит, собственно, подзубрить? Но боюсь, что времени мне не хватит Воробья на тополе позабыть.