Обреченность
Шрифт:
Несмотря на утренний час село уже жило полной жизнью. Казаки купали и чистили коней, вели их на водопой.
Пятница- базарный день. Дорогу к базару легко угадать по гомону и запахам. Тянуло дымом и запахом жареного мяса. Слышались звуки хорватской песни. Надрывный женский голос, наполненный грустью, выводил слова любви к этому краю наполненному солнечным светом и этим горам, словно защищающим Балканы от всего мира.
В центре села, вдоль улицы на лотках и просто на земле разложены арбузы, душистые дыни, сочные груши.
Юрка Ганжа и Митька Мокроусов, решили проехать на рынок, потолкаться среди селян, вдохнуть пьянящий воздух мирной жизни.
Казацкие кони шли беспокойно, их жалили оводы и в нагретом сентябрьском воздухе они прядали ушами, со свистом рассекали воздух необрезанными хвостами. На дорогу от них падали быстрые такие же, как они, дрожащие тени.
Зелень петрушки, салатов и чужих неведомых казакам приправ перекликались с нежными лицами молодых хорваток, их яркими кофтами, платьями, рубахами.
Казаки грызли сочные яблоки, кидали по сторонам молодые, шалые от молодости и сил взгляды.
Ганжа сказал:
— Эх полюбила бы меня какая-нибудь чернобровая хорватка, и гори она синим пламенем эта война! Эй Богу бы остался здесь.
Митька засмеялся:
— Брехло!
Он знал, что Юрка врет. Он собирается остаться в каждом городе, в каждом селе, где только видит красивую женщину или девушку.
Наконец казаки выбрали и купили арбуз. Юрка отдуваясь и пыхтя тащил его в руках. Шашка, которую Юрка нацепил для форсу, все время съезжала наперед и норовила попасть между ног.
Верный Шторм шел за ним следом. Фыркал, тянулся бархатным губами к потной Юркиной шее.
Он строжился:
— Но-оооо! Балуй!
Жеребец гордо и свободно вскидывал небольшую сухую как у змеи голову и не обращая внимания на окрик опять и тянулся к уху хозяина.
На телеге к казакам подъехал серб.
— Там усташи хлопчика на рынке мордуют.
Арбуз полетел из рук, с глухим стуком ударился о землю и лопнул, обнажая сахарную красную мякоть. Казаки вскинулись на коней, с посвистом и улюлюканиями поскакали к рынку.
Чумазый сербский мальчишка лет 1213, одетый в какую-то рвань, катался по земле, закрывая лицо руками. Несколько парней лет 16и били его ногами.
Народ на рынке мало обращал внимания на драку. Подумаешь, всего лишь учат воришку. Лишь рядом стояло несколько зевак.
Казаки вломились в толпу, тесня ее конями и полосуя нагайками.
Всхлипывая мальчик поднялся и показал пальцем на долговязого парня.
— Он меня зарезать грозился.
Ганжа соскочив с коня ухватил долговязого за воротник и крестя его нагайкой потащил в сторону от людей.
— Застрелю! Сука... Падаль...
Парень падал, скрючивался на земле, подтягивая под себя колени,
— Встать, в Бога... душу... креста мать!.. — ревел Ганжа. Разгоряченный гневом, он уже не мог уже остановиться и обуздать свой страшный припадок.
— Сдохнешь сука! Сдохнешь!
И со всей силы своей казачьей удали бил носком своего кованого сапога по распухшему и закровяневшему лицу.
Распаленное лицо, глаза его налились бешенством,он задыхался от собственной ненависти и злобы.
Митька чувствуя, что еще немного и товарищ убьет парня, изо всей силы ударил Ганжу в ухо. Пока тот очумело тряс головой, подвел к нему лошадь, толкнул в седло и подхватив в седло мальчишку, ударил коня в живот каблуками. Через секунду казаки исчезли будто их и не было.
* * *
Сентябрьским утром у штаба сотни поднялась суматоха. На взмыленном коне прискакал казак. Часовой, казак с карабином наперевес, при шашке, чубатый, загородил ему дверь.
Казак зыкнул:
— Да пусти ты меня, сволочь. Я к сотенному, по срочному делу!
Щербаков, в белой исподней рубахе, уже умывшийся и бодрый, как утренний огурчик, сидел за столом. Перед ним стояла нетронутая тарелка борща, подернувшаяся желтой пенкой навара.
Громыхая сапогами и снаряжением в комнату ворвался казак. Он запыхался, тяжело дышал.
У Щербакова что-то екнуло в груди. Медленным движением он отложил ложку в сторону.
— Ну-ууу? — страшным тягучим шепотом выдохнул он.
– Ш-шооо случилось?
– Хлопцы хорватов бьють, — выдохнул казак.
Щербаков ощерился.
— Правильно делают, што бьють.
Все межнациональные конфликты между мусульманским, католическим и православным населением казаки пресекали очень простыми, но действенными методами- нагайками и мордобоем.
Казаки часто защищали сербов от усташей, случалось, что приходилось и драться. Сам батька Кононов приказал казакам в подобных случаях не давать усташам спуску, вплоть до применения оружия.
Казак замялся.
— Они господин есаул, еше и это...
— Што?.. Это?..
— Дуванят. А потом село подожгли.
Щербаков задумался. Неделю назад никто бы на это не обратил внимания, пограбили ну и ладно.
Сам Кононов часто говорил:
— Казаки без погромов — все равно, что революция без евреев. На войне поживиться не грех!
Во время занятия населенных пунктов казаки действовали по старой проверенной схеме. Гражданскому населению было гарантировано благосклонное отношение при прохождении или взятии населенных пунктов без боя и такой же гарантированный грабеж — в случае вооруженного сопротивления. В этом случае в домах партизан и членов их семей реквизировалось все, что можно было увезти. Забирали лошадей и фураж. Угоняли скот. Жгли партизанские дома.