Обреченный на любовь
Шрифт:
– Я уверен. Такие случаи бывали.
– Даже так?.. И кто же это может быть?
– Монисты.
Вита захлопала длинными ресницами. Потом сказала:
– Надо отменять вечеринку.
– Нет. – Калинов снова принялся тереть рукой лоб. – Пусть все идет, как должно идти. И я тебя прошу… Никто не должен ничего знать. Я уверен, что это провокация.
Лицо Виты вдруг исчезло с дисплея. Тишину пронзило сдавленное рыдание. Когда она снова посмотрела на него, в глазах ее блестели крошечные бриллиантики.
– Господи! – простонала она. – Ну что ты за человек?! – Она помолчала и вдруг сказала севшим голосом: – Сашенька, ты не слушай меня… Что бы ни случилось, я с тобой, рядом.
Кровь бросилась в лицо Калинову, и он едва
Он возвращался домой около шести. Вышел из джамп-кабины, поздоровался со спешащим навстречу соседом, пересек сосновую аллею, идущую вдоль берега, и спустился на теплый песок. Ветерок был слабым, и в полукилометре от берега неспешно ползли по белесой глади десятка полтора яхт. Разноцветные паруса их то и дело заполаскивались, а порой и откровенно обвисали. Горизонта не было видно: вдали Ладога плавно превращалась в небо. На пляже в живописном беспорядке валялись прокопченные фигуры любителей солнечных ванн.
Калинов закатал до колен штаны, разулся, зашел по щиколотки в воду и побрел вдоль берега, поднимая со дна песок. По правую руку от него тянулись вдоль сосновой аллеи пестрые домики обитателей Кокорева. Крыши-энергопанели на домах все еще были подняты: аппаратура никак не могла насытиться даровой энергией дневного светила.
Калинов специально воспользовался одной из дальних кабин, чтобы удлинить дорогу до своего дома. Надо было подумать.
За вторую половину дня ничего не произошло. Марина не объявилась. Предполагаемые похитители признаков жизни не подавали. Вита несколько раз звонила ему, утешала, требовала утешений сама и всячески мешала до четырех часов, когда, наконец, отправилась домой, потому что у Анфисы кончался рабочий день. Из дома она, слава Создателю, не звонила.
Молчание похитителей Калинова не удивляло. Видимо, они решили помотать ему нервы, чтобы потом легче было добиться выполнения своих требований.
По правде говоря, вся эта история сногсшибательной не была. Время от времени монисты похищали женщин из полигамных семей и выдвигали перед руководством Социологической комиссии различные требования. Как правило, в обмен на похищенную приходилось выпускать из-под административного ареста кого-либо из активных проповедников моногамии, задержанных за нарушение общественного порядка. Нарушителей отпускали, женщин обнаруживали утром где-нибудь на скамеечке неподалеку от жилья, похитителей найти не удавалось. Да честно говоря, никто их особенно и не искал, поскольку беременных до сих пор еще ни разу не похищали. Это была некая игра между сторонниками моногамии и властями, и она вполне устраивала власти, поскольку монисты имели право на собственные взгляды на природу брака, так же как имели право и выражать эти взгляды. А что в подобных ситуациях нарушались права личности, так на это закрывали глаза. Вреда женщинам никогда не причинялось. Конечно, они ничего не помнили, но похитители пользовались безопасными слип-препаратами. Мужья, разумеется, возмущались, но, со своей стороны, тоже понимали: лучше уж такое развитие событий, чем то, что происходило лет пятнадцать назад, когда секунд и насиловали, и убивали. И если бы похищенной была не Марина, Калинов, скорее всего, и не узнал бы об очередном похищении. Эти проблемы разрешались на местах, низшими чинами Социологической комиссии. И лишь когда исчезала жена кого-либо из высокопоставленных лиц, к делу подключался Калинов. Впрочем, такое случилось всего раз или два: высокопоставленные лица в массе своей были людьми консервативными и предпочитали вместо второй жены иметь старую добрую, прошедшие через многие века любовницу. У немногих же двоеженцев вполне хватало средств, чтобы нанять для своих близких охрану.
Калинов не был очень богатым человеком, а привлекать к охране свою собственную организацию значило нарваться на обвинения в использовании средств налогоплательщиков на личные нужды: пресса спит и видит такие ситуации.
И все-таки Калинов беспокоился. Было у него ощущение, что исчезновение Марины – не обычная вылазка монистов. Он и сам не понимал, откуда это ощущение взялось. Интуиция…
Вода приятно холодила ноги и успокаивала. Вокруг с визгом носились полуголые дети. Они бесшабашно бросались в утробу Ладоги, поднимая тучи брызг. Такие же полуголые мамаши, возлегая на песке, самодовольно поглядывали на отпрысков. Полные груди прятались в бюстгальтерах, маленькие выставлялись на всеобщее обозрение. Прокопченные мужчины напропалую флиртовали с обладательницами неразвитых бюстов: вернулась мода на плоских.
Все было как всегда. Вот только не ждала Калинова дома Марина. И потому чувствовал он, что его лишили изрядного куска привычной жизни. А в сердце время от времени толкался острыми локтями самый примитивный страх.
Лет пять назад, когда удалось наконец обуздать вспышку насилия, связанную с распространением полигинии, Калинову довелось столкнуться кое с кем из так называемых «апологетов моногамии».
Католический священник, по имени, кажется, отец Бенедикт, оказался в числе приглашенных на вечеринку, участвовали в которой и Калиновы. Марина тогда только-только перестала кормить Женьку, и супружеское трио, впервые за последние полтора года, гуляло в полном составе.
Отец Бенедикт, наряженный в мирской фрак, с самого начала празднества приглядывался к Калинову, да так откровенно, что тому не стоило большого труда обнаружить сей интерес. В конце концов назойливое внимание незнакомца Калинову надоело, и когда все уже изрядно набрались, он попросил хозяина представить его соглядатаю.
Познакомились. Хозяин тут же смылся обхаживать свою очередную пассию.
– Вы веруете в Господа? – спросил отец Бенедикт после начальных, как всегда, малозначащих реплик.
– Не вполне, – уклонился от прямого ответа Калинов.
– Я так и думал… А храм Божий хотя бы посещаете?
– Да вот руки, знаете ли, не доходят! – Калинов пьяно ухмыльнулся. – Или, скорее, ноги…
Отец Бенедикт нахмурился:
– Печально, что миром руководят не обретшие веры в Господа нашего! Потому и зло по миру проистекает!
Калинов хотел было заметить, что наибольшее зло в мире в последние два века проистекало на почве религии, но решил не обострять разговор. Упоминание о Великих Религиозных войнах всегда уязвляло священников.
– Так ли это? – сказал Калинов.
– Так, сын мой, воистину так! Паства видит, как вы предаетесь греху, и легко впадает во искушение.
Калинов уже понял, к чему ведет служитель церкви. Стоило бы осторожно выйти из разговора, но Калинова понесло.
– В чем же грех мой, святой отец?
Отец Бенедикт доверительно положил руку на плечо Калинова и сказал с проникновенной укоризной:
– В прелюбодеянии, сын мой, ибо сказано в Писании: «И прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». И далее: «Всякий женящийся на другой прелюбодействует».