Обреченный на любовь
Шрифт:
Так он просидел с полчаса. Ничего за входной дверью не раздалось. Тогда он встал и пошел спать.
Надо бы хоть ступеньки сделать скрипучими, подумал он, поднимаясь по лестнице. А то как в склепе…
– Папа! – Из дверей своей комнаты выглядывала Сельма. – Папа, мне надо с тобой поговорить.
Он зашел к ней.
– Слушаю тебя, дочь.
Дочь смотрела на него широко открытыми глазами, словно ждала чего-то. Но, по-видимому, не дождалась.
– Скажи мне, папа… – Она помедлила мгновение и вдруг словно выстрелила: – Мама-два ушла от нас?!
Калинов сел на кровать,
– Почему ты так решила?
Она пристально смотрела ему прямо в глаза. Калинов расслабил мышцы, улыбнулся.
– Я наводила сегодня справки, – сказала Сельма. – Мамы-два нет ни в одной из Питерских клиник. Более того, ее нет ни в одной из клиник всей планеты! Где она?
Вопрос был задан требовательным тоном. Калинов почувствовал, что если он соврет, дочь обязательно это поймет. Он снова улыбнулся.
– Мама-два не ушла от нас, – сказал он спокойно. – Она вернется, через несколько дней… Она в клинике, под псевдонимом… Я, к сожалению, не могу сейчас сказать тебе всей правды. Ты узнаешь ее через некоторое время, обязательно узнаешь, я тебе обещаю. Но волноваться нет никаких причин, просто возникли определенные сложности…
– Это связано с твоей работой?
– Да, – коротко сказал Калинов.
Сельма кивнула. С лица ее исчезло напряженное ожидание, на щеках распустились ямочки: она улыбнулась.
Калинов наклонился и поцеловал дочку в лоб.
– А в губы можешь? – спросила она.
– Зачем? – удивился Калинов.
Она пожала плечами:
– Просто интересно, как ты целуешься. Наверное, хорошо, раз у тебя две жены… У нас мальчишки, как телята с мокрыми губами!
Глупышка, подумал Калинов. Вот ты и выросла.
– Они научатся, Сельма, – сказал он и подмигнул. – Они обязательно научатся. Любви ведь тоже приходится учиться.
Похоже, учиться ей приходится всю жизнь, добавил он про себя и погладил шелковистые дочкины волосы.
– Ложись спать, девочка. Все будет в порядке.
Выйдя от нее, он заглянул в спальню примы. Вита лежала на кровати спиной к двери и, кажется, спала.
Ну и слава Богу, подумал Калинов.
Разбудили его знакомые тяжелые шаги. Он быстро натянул трусы и выскочил из спальни. По коридору шла Марина, шла медленно, полуприкрыв глаза. Как сомнамбула. Едва он подскочил к ней, она рухнула ему на руки. Он подхватил жену и отнес в ее комнату. Положил на кровать прямо поверх покрывала.
Марина лежала с закрытыми глазами. Дыхание ее было ровным, черные волосы разметались по кровати, розовый костюм рельефно обтягивал круглый живот.
– Что с ней?
Калинов обернулся. В спальню вошла Вита в ночной рубашке.
– Не знаю, – сказал Калинов. – Я ее только что обнаружил в коридоре.
Вита тронула ладонью Маринкин лоб.
– Вызови доктора.
Калинов бросился в кабинет. Взглянул на часы: четыре утра. Разыскал домашний номер наблюдающего врача.
Зуев, по-видимому, спал очень чутко: уже через пятнадцать секунд его слегка опухшее со сна лицо появилось на дисплее.
– Что случилось? – спросил он сквозь зевок. – Извините.
– Моя жена нашлась!
– Поздравляю, – сказал Зуев. – Что дальше? Надеюсь, не ради этого сообщения вы
– Она появилась дома, только что. И, по-моему, не очень здорова. Ей нужна ваша помощь.
Доктор помотал головой, стряхивая остатки сна.
– Хорошо, – сказал он без энтузиазма. – Через несколько минут я буду у вас.
Натянув шорты и рубашку, Калинов вернулся в спальню Марины. Вита уже раздела секунду и уложила под одеяло. Сидя у кровати на пуфике, она держала Марину за руку.
– Как она? – спросил Калинов.
– По-моему, просто спит, – сказала Вита. – Ты вызвал врача?
– Обещал быть через несколько минут.
– Надо бы встретить его у джамп-кабин.
Калинов спустился вниз. Входная дверь зияла открытой черной пастью. Калинов вышел наружу. Над Ладогой уже наливался рассвет, но в тени деревьев было еще совсем темно. Калинов зашагал к калитке. Выпавшая роса холодила ноги, и Калинов вдруг обнаружил, что отправился встречать доктора босиком. Он бегом вернулся в дом, надел туфли. И тут его осенило. Он поднялся в кабинет, взял фонарик. А выйдя на улицу, осветил песчаную дорожку перед дверью. На сыром от росы песке были неплохо видны следы Маринкиных туфель. Вот только вели они не к калитке. Цепочка отпечатков уводила куда-то за дом, в сад. Калинов двинулся по следам. В конце дорожки отпечатки обрывались, но все равно было видно, откуда пришла Марина: роса на траве была сбита. Выставив перед собой фонарь, Калинов двинулся дальше. Через пятнадцать метров ему все стало ясно. Трава на лужайке у фонтана была изрядно помята.
Он внимательно осмотрел лужайку и пошел встречать доктора.
Ознакомившись с показаниями своих приборов, Зуев сказал:
– Она просто спит. Думаю, ничего страшного нет. Пусть выспится, а утром милости прошу в клинику, на более тщательное обследование.
Он поправил на руке Марины новый браслет и начал собирать аппаратуру в чемоданчик. Вита посмотрела на Калинова.
– Я бы сделал ей анализ крови, – сказал тот. – И поторопился бы.
– Полагаете, могут быть следы препаратов?
– Да! Иначе с какой стати она спала бы в такой ситуации!
Доктор немного подумал, кивнул. Когда он приставил анализатор к обнаженному плечу Марины, та вздрогнула, но не проснулась. Анализатор чуть слышно защелкал. Зуев внимательно смотрел на дисплей.
– Есть следы, – сказал он наконец. – Похоже, она находится под действием волюнтофага… Но следы очень слабые. По-видимому, использован препарат, который быстро распадается в крови.
Калинов закусил губу. Вита посмотрела на него:
– Что это означает?
– Это означает, что она сейчас выполняет указания того, кто сделал ей инъекцию, – сказал Зуев. – Волюнтофаг – это препарат, полностью подавляющий волю человека. Ей приказали спать – вот она и спит. К счастью, этот препарат не представляет опасности для физического здоровья человека.
– Для физического? – Вита подняла брови. – А для какого же тогда здоровья он представляет опасность?
Зуев беспомощно посмотрел на Калинова.
– Видишь ли, Вита… – Калинов подошел к жене и взял ее за руку. – Если бы ей, скажем, приказали сойти с ума, она бы не сумела избежать этого.