Обрести надежду

Борн Кэтрин

Даже не кое-что, а очень многое. Она хотела, чтобы в ней нуждались. Капитан был такой солидный и самостоятельный, что Джоанна и представить себе не могла, что он мог нуждаться в ком-то. Она всю жизнь провела, заботясь о других людях, — сидела у изголовья, утешала, выносила горшки, старалась подарить надежду. По-другому она не умела. Другого и представить себе не могла.

Она прижалась к Донни и, словно желая защитить, обняла его худющее тело.

20

В два часа ночи Грейс решила устроить себе «обеденный» перерыв. С появлением Уэйда Коннера Майкл Лэвендер явно почувствовал себя низложенным, исключенным

из числа «близких людей» и, отвезя Уэйда Коннера в отель, вернулся в больницу с таким высокомерно-повелительным видом, что тотчас же заработал у Андерса новую красную карточку.

Поэтому Грейс очень удивилась, когда в буфете среди медицинского и технического персонала увидела Майкла Лэвендера — он сидел в одиночестве за угловым столиком, уминая сандвич и одной рукой печатая на ноутбуке. В антисептическом освещении больничного буфета он выглядел ужасно — одежда помятая, глаза остекленевшие. Он стал больничным обитателем, призраком больничных коридоров и буфетов, блуждающим, как сомнамбула, по отделению в своем лиловом галстуке. Грейс метнулась к выходу. Она по опыту знала, что такие люди, как Лэвендер, так и норовят подкараулить на нейтральной территории, чтобы навалиться с миллионом вопросов.

Но удрать она не успела — Лэвендер уже заметил ее. Грейс ничего не оставалось, как учтиво помахать ему. Лэвендер ответил ей улыбкой барракуды.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — предложил он кивком. — Мы столько времени провели вместе в этой чудовищно угнетающей палате, а поговорить толком не имели возможности.

— Да я, знаете ли, не очень разговорчива, — сказала Грейс, благоразумно останавливаясь в нескольких шагах от его столика. — Я вообще-то искала здесь знакомого. — Она огляделась по сторонам. — Но что-то не вижу его.

— Ему же хуже, — сказал Лэвендер. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, как вы хороши в этих розовых штанишках? Какой-то прямо клубничный йогурт.

— Спасибо, — бросила Грейс с оттенком раздражения в голосе. — Ну ладно, мне нужно идти. Приятного аппетита. — И она повернулась к выходу.

— Подождите, — окликнул ее Лэвендер.

— Да, я слушаю…

Лэвендер пригвоздил ее к месту тяжелым взглядом.

— Я просто хочу, чтобы вы знали, — сказал он, — этому человеку нельзя доверять.

— Какому человеку?

— Ну, нашему долговязому техасцу.

Грейс озадаченно прищурилась:

— Вы имеете в виду мистера Коннера?

— Позвольте, я объясню, — сказал Лэвендер. — Этот милый и обаятельный человек претендует на роль судии.

— То есть?

— То есть?! — Лэвендер возмущенно вытаращил глаза. — То есть этот набожный кретин возомнил себя Господом Богом! А это означает, что между безмозглым овощем Мэттом Коннером или мертвым, но сохранившим достоинство Мэттом Коннером он всегда выберет первый вариант. Он ни за что не захочет подписать отказ от дальнейшего бессмысленного лечения! Нет, я не говорю, что мне не жалко Мэтта, но я вынужден взять на себя эту ответственность. Дело в том, что несколько месяцев назад Мэтт отозвал меня в сторонку и недвусмысленно объяснил, что если когда-нибудь на съемках трюков он получит черепно-мозговую травму с необратимым повреждением мозга, или паралич, или какие-нибудь ужасные ожоги, то в таком случае он отказывается жить. И попросил меня позаботиться об этом. Я пообещал и свое обещание намерен сдержать. На нашу с Мэттом долю выпало немало совместного успеха; если я потеряю его, я потеряю все. Но наша дружба для меня важнее, и если надо будет вырвать шнур, то я вырву.

Конечно, он наверняка не буквально говорил, что вырвет шнур из розетки, а, наверное, получит

соответствующее разрешение суда, и все-таки от этих слов Грейс сделалось неуютно на душе — уж слишком часто Лэвендер оставался один в палате Мэтта. В свое время, когда неизлечимо болел Гэри, Грейс тоже была в такой ситуации и хорошо понимала озабоченность Лэвендера. Было неясно другое — чего он хочет от нее.

Однако Лэвендер тут же объяснил:

— Может быть, вы поговорите с Уэйдом и объясните ему, что он не имеет права не считаться с пожеланиями самого Мэтта? Люди обычно прислушиваются к мнению медсестер.

— Вы меня извините, но я не могу вмешиваться не в свое дело, — сказала Грейс.

Но Лэвендер ее словно не слышал.

— Ведь он даже не знает Мэтта! Он, считай, устранился из жизни сына с тех пор, как переехал в Лос-Анджелес, а теперь вот приперся сюда и думает, что может здесь распоряжаться! А потом он захочет получить контроль над всем бизнесом — над трудом всей моей жизни, над всем, что я создал собственным потом и кровью!

— Мне нужно идти, — сказала Грейс холодным учтивым тоном. — А если вы хотите обсудить что-то с мистером Коннером, лучше делайте это вне стен больничной палаты.

Грейс повернулась и зашагала прочь, а Лэвендер крикнул ей вдогонку:

— Ну интересно, а кто спас Мэтта на краю обрыва, когда его первая картина с треском провалилась? Кто ограждает его от всех этих акул? Кто, как верный пес, стоит на страже его интересов?!

Грейс уже вышла из буфета, а за спиной все еще бушевал возмущенный Лэвендер, толкавший пламенную речь. Грейс только подумала: если Лэвендер ограждает Мэтта от акул, то кто тогда оградит Мэтта от самого Лэвендера? И неужели Лэвендер искренне думает, что Уэйд попытается получить контроль над киноимперией Мэтта Коннера? Вот уж точно настоящая проблема, и Грейс ни в коем случае не должна допустить, чтобы она выплеснулась в палате больного Мэтта. В конечном счете, видимо, ей придется встать на защиту пациента. Так она решила.

Голодная, она спустилась на лифте на первый этаж и… сделала то, чего не делала со времен, когда Гэри еще был жив, — вышла на улицу и отправилась в ресторан «Аркадия». Она не бывала в «Аркадии» с того дня, когда Гэри пригласил ее туда. В тот день он пришел к ней на работу в обеденный перерыв и, к ее величайшему изумлению, протянул коробочку с бриллиантовым кольцом — кольцом его покойной бабушки. В этом кольце он поменял золото на серебро, чтобы угодить Грейс, и для Грейс оно было и до сих пор остается самым красивым кольцом на свете. Изящное и в то же время скромное — в самый раз для женщины. Оно хранилось у нее в верхнем ящике тумбочки возле постели.

Все эти годы Грейс сторонилась этого ресторана, но не по каким-то эмоциональным причинам, а просто потому, что кормили там не лучше, чем в больничной столовке. Единственное, что неизменно обеспечивала «Аркадия», — это крепкий национальный дух, поскольку это был старый бизнес, уже миллион лет возглавляемый одной и той же греческой семьей. Два ряда кабинок с желто-зелеными виниловыми перегородками и длинная стойка с красными крутящимися табуретами, на которых в этот час суток обычно сидели какие-нибудь одинокие седеющие посетители, работники из больничного персонала, копы и всякого рода служащие, сменившиеся с дежурства. Скудное ночное освещение навеяло на Грейс воспоминания — как Гэри взял им одно на двоих клубничное пирожное с шоколадной глазурью. Они покормили им друг друга с ложечки, а через несколько дней пошли в мэрию, взяв в свидетели брата Гэри Боба. Потом втроем они отправились на Бруклинский мост фотографироваться и пить шампанское.