Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022
Шрифт:
Когда мир катится в тартарары, кто-то подталкивает его, кто-то пытается убежать от неизбежного, а кто-то торопится собрать разлетающиеся во все стороны осколки реальности в тщетной надежде остановить падение. В XIX веке маленький француз иностранной крови поставил Европу под ружье. Через сто лет другой маленький француз нефранцузской крови попытался остановить войну. И не громким словом, как это водится у французов, не большими деньгами, не промышленным шпионажем, а самым безобидным вроде бы «оружием» — фотографией.
Парижский банкир Альбер Кан начиная с 1908 года потратил уйму денег и сил на то, чтобы, разослав фотографов по всему миру, получить 72 000 слайдов,
Родиться евреем во Франции в 1860 году было не самой лучшей идеей. Но родиться евреем в Эльзасе, который в 1871 году Франция отдала Германии и позор этот оплакивала многие годы, было совсем никуда. Семья Авраама Кана, как и многие иудейские семьи Эльзаса, решила остаться в подданстве Франции и двинулась на Запад. В 16 лет мальчик оказался в Париже, а в 19 обрел новое имя — Альбер. Его отец был скотопродавцем, но Альбер поступает клерком в знаменитый банк братьев Гудшо, а в свободное время готовится сдать экзамены на степень бакалавра искусств, а потом и на диплом юриста. И тут ему в первый раз действительно повезло — его учителем, а затем и ближайшим другом стал молодой выпускник Эколь Нормаль Анри Бергсон. В какой-то степени это была двойная жизнь — стремительная карьера в банковском деле и остроинтеллектуальный круг, в котором будущий миллиардер был принят благожелательно. Позже он скажет, что встречался со всеми замечательными людьми своей эпохи. И он не погрешит против истины, с одним уточнением: со всеми, кого он считал самыми замечательными: Роденом, Эйнштейном, Полем Валери, Анатолем Франсом и, конечно, Бергсоном.
Деньги нашли Кана быстро — сначала служба на семью Гудшо, потом свой банк. Первый действительно значительный доход ему принесли операции с акциями компаний по добыче золота и алмазов в Южной Африке, а потом дела на Востоке, особенно в Японии, где его банк работал с императорским домом. Судя по этой бизнес-географии, Кан был хитер и умел рисковать. Но в своей «другой» жизни это был один из самых прекраснодушных мечтателей Парижа. Пока его собрат по крови и коллега по банковскому делу Эдмон де Ротшильд скупал земли Палестины, чтобы вырастить сад для одного-единственного народа, Альбер Кан решил спасти мир или, если не получится, хотя бы сохранить память о последних годах его невинности.
Его фотографы отсняли последние годы Османской и Австро-Венгерской империй, последние, через пару лет снесенные традиционные деревни кельтской Ирландии, непоруганные еще балканские земли, главного акселерата Земли — США, доживающие последние годы еврейские улочки Вены, дворцовые церемонии в Пекине. Они присылали слайды из Вьетнама, Монголии, Бразилии, Бенина, Египта, Швеции, Норвегии. Всего из 50 стран.
Конечно, это был утопический проект. Доморощенная антропология, где визуальные красоты, а совсем не аутентичность того или иного явления диктовали объект для «исследования». Однако в одном Кан обогнал свое время: он увидел в фотографии en masse — неавторской, безличной, атакующей зрителя несметным своим количеством — то, что мы оценим только к концу XX века: не столько документ, сколько потрясающий инструмент коллективной памяти.
Вся эта этнография закончилась к 1930 году. Биржи в очередной раз обрушились, и Кан разорился. После него остался музей с тем самым «Архивом», прекрасный сад при нем и доброе имя. Говорят, что он был так застенчив, что существует чуть ли не один-единственный его внятный фотопортрет. Что, впрочем, и понятно: в масштабе его размышлений один человек не стоит портрета, он же портретировал целую планету.
Призраки коммуниста. Как советский замполит захватил корабль, чтобы устроить новую революцию, и что с ним сделали
(Ульяна Волохова, 2020)
«В ноябре 1984 года, незадолго до того, как в Советском Союзе к власти пришел Горбачев, к югу от Великих отмелей всплыла советская подводная лодка класса „Тайфун“. Вскоре, видимо из-за проблем с радиацией на борту, она погрузилась на большую глубину. Согласно неподтвержденным данным, некоторым членам экипажа удалось спастись. Однако правительство СССР и правительство США неоднократно заявляли, что ничего подобного тому, что вы сейчас увидите, на самом деле не происходило».
Такой преамбулой начинался вышедший в прокат 2 марта 1990 года фильм «Охота за „Красным Октябрем“». В первых сценах фильма командир советской подводной лодки Марко Рамиус (Шон Коннери) переламывает шею хитрому и въедливому замполиту Ивану Путину (Питер Фёрт), единственному человеку, помимо самого Рамиуса, который знает о том, что, согласно приказу начальства, они должны провести учения и вернуться на базу. Затем Рамиус объявляет младшему экипажу, что лодке приказано попробовать незамеченной дойти до берегов США, а офицерам сообщает, что настало время для того, о чем они давно мечтали, — сдаться американским властям.
Все это происходит на новейшей советской атомной подводной лодке. «Красный Октябрь» оснащен двумя двигателями: один обычный, второй — революционный и абсолютно уникальный: он бесшумен настолько, что его не может зафиксировать даже самое чувствительное оборудование. Одним словом, «Красный Октябрь» — сверхсекретная разработка, и попадание ее в распоряжение американцев станет чувствительным ударом по СССР.
Советское правительство, узнав о дезертирстве Рамиуса и его экипажа, дает приказ Военно-морскому флоту найти и уничтожить подлодку вместе с командой. ВМФ США тоже обеспокоен — и внезапным исчезновением неопознанной лодки, направляющейся к берегам США, с радаров (это «Красный Октябрь» включил второй двигатель), и тем, что Северный флот СССР вывел в море все свои корабли и поднял в воздух истребители. В одно мгновение мир оказывается на пороге ядерной войны.
За два года до «Охоты за „Красным Октябрем“» его режиссер Джон Мактирнан снял один из самых известных боевиков в истории — «Крепкий орешек». В нем Брюс Уиллис играл офицера полиции Джона Макклейна, обезвреживающего отряд террористов. В лице Макклейна на экран вышел новый тип героя: он по-прежнему был силен и бесстрашен, но вместо непробиваемой маскулинности демонстрировал эмоциональную уязвимость, местами сентиментальность, склонность к ошибкам и готовность их признать. В «Охоте за „Красным Октябрем“» этот новый для американского кинематографа тип героя получил продолжение.