Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Дело в том, что среда приспосабливает существующих в ней обитателей.
Они приехали домой спустя примерно полчаса дороги. Водитель помог выгрузить чемодан, Дженна с ним рассчиталась, и тот скрылся.
Гилберт сжимала ручки сумки, смотря на дом, который сейчас казался настолько чужим, что и не верилось в то, что в нем Елена была счастлива когда-то. Да, дома всегда лучше — с этим никто не спорит.
Вопрос в другом — где он, этот дом?
— Там ведь нет отца, да? — спросила Елена, когда Дженна перехватила
— Нет, Елена. Я, может, и дура, но старых ошибок не повторяю.
«Старых ошибок не повторяю» звучит как название для какого-нибудь второсортного романа, который она могла бы прочитать еще в октябре. Но декабрь порвал на кусочки предыдущие привычки. Да и не только декабрь. Ноябрь тоже сыграл свою эпизодическую и решающую роль.
Елене показалось, что в доме царит запах пустоты. Царит атмосфера пустоты, если уж быть совсем точным. Ведь именно ТАК выглядят дома, в которых никто долго не жил. Или которые покинули, сбегая от призраков и приведений.
Девушка остановилась в проходе. Она чувствовала себя здесь скованно и потерянно. Более того, она готова была сбежать снова куда-то, лишь бы не оказаться зажатой снова в этих стенах.
— Мне надо уйти… ненадолго.
Ее голос, всегда эмоциональный и буйный, теперь был тихим и смирившимся. Дженна точно знала — люди не меняются. Тем более, не меняют за какие-то полтора месяца.
Но они иногда просто смиряются. Смиряются и со своим невыносимым характером, и с невыносимым характером близких, и с неудобствами, и с болью. Человек всегда смиряется, что бы не произошло. Он продолжает жить дальше. Потому что другого выхода не остается.
— Я… Я хотела поблагодарить Мэтта, — она все еще держала руки скрещенными, опираясь о дверной косяк и позволяя январскому холоду проникать в пространство и без того ледяного дома. — Это на час, не больше.
Дженна бросила сумку на пол, но не обернулась. Елена знала чувства тети — та вымоталась. Она устала от воронки, которая стала утягивать ее после того, как ее племянница перестала дышать.
— Пожалуйста, — прошептала Мальвина, тихо подходя к Дженне. — Ты мне дала полтора месяца, дай мне еще час…
Она прижалась к ней, обняв ее так по-детски наивно, что и в груди Дженны нечто защемило. Так обнимала только Елена. Вернее та Елена, которая читала дешевые бульварные романчики, засматривалась фильмами в главной роли с Энтони Хопкинсом или Киану Ривз, потому что это были любимые актеры ее отца. Та Елена, которая на новый год вырезала снежинки из бумаги и рассказывала матери о новостях в колледже. Та Елена, которая умела улыбаться и не устраивала истерики.
— Больше всего мне хочется, чтобы ты вернулась, Елена. Вернулась домой. Вернулась по-настоящему.
Елена обнимала Дженну, таращась при этом в стену и боясь зажмуриться. Если она это сделает — мольбы Дженны усыпит ее бдительность, и последняя решимость развеется.
— Но иногда мне кажется, что ты никогда не вернешься…
Гилберт закрыла все-таки глаза, уткнувшись в плечо тети и сильнее обняв ее. Она не знала что сказать, совершенно не имела понятия, как же ей дальше действовать.
— Я сделала много ошибок. Всех их не исправить. Но я хочу их признать хотя бы. Понимаешь? Не исправить, но признать.
Дженна аккуратно высвободилась из объятий племянницы, развернувшись к ней. Елена даже не удивилась, когда увидела, что во взгляде Дженны нет и намека на слез. В этом вся сущность ее рода — в непоколебимом принятии любой действительности.
В этом сущность всех женщин мира.
— Только возвращайся скорее, ладно?
Елена кивнула, выдавив из себя что-то наподобие улыбки, и, поцеловав единственную родственницу в щеку, схватила сумку, тут же выскочив из дома.
Живость в Мальвине осталась прежней.
2.
Она плелась по заснеженным улицам, вглядываясь в призрачно белую линию горизонта. Не сказать, чтобы было тяжело идти из-за сугробов или льдов, но Елене ходьба давалась с трудом. Ее ноги словно сковывали кандалы прошлого. Иногда Гилберт думала, что ее состояние — напускное. Но даже после этой мысли не наступало облегчения. Оно еще не скоро наступит — в этом Мальвина была уверенна.
Когда она постучала в дверь дома Мэтта, ее почти сразу отворили. Гилберт опять же не ощутила, что она дома, что все закончилось, что все осталось позади. Но встретить старого знакомого доставляло если не радость, то нечто похожее на то чувство, когда тревоги и боль отступают, и приходит время для спокойствия.
Мэтт оглядел девушку, потрепанную и словно затерявшуюся в мирах, потом он улыбнулся, протянул руки, и в его объятия упала его первая школьная любовь.
— Извини, что не смог встретить, — проговорил он, — да я и не хотел навязываться.
Елена отстранилась. В ее взгляде застыл лед. Лед довольно прочный и твердый, а не хрупкий как в начале весны.
— Не помогло?
Они стояли на пороге. Январь был щедр на морозы и раскаяния. А Елена решила, что окажется слишком глупой, если не примет эти дары.
— Не помогло, — тихо прошептала она. Донован с теплотой и печалью улыбнулся, а потом отошел, пропуская гостью внутрь.
3.
— Ты уверена, что хочешь пойти одна? — они вновь стояли на том же пороги пятнадцатью минутами спустя. Елене неторопливо заматывала шанс. Она чувствовала чуть учащенное биение сердца, и ее разум не покидала та мысль, что весь ее план довольно глуп и абсурден.
Но Гилберт и не рассчитывала на прощение. Она собиралась просто написать чистосердечное одному из близких людей.