Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— У меня любовь, Кэролайн, — срываться на ней было последним, чего бы хотела Мальвина. Но Форбс не давала ей проходу чуть ли не с первых дней — пора было расставить акценты. Пора было порвать с прошлым. — Понимаешь? Любовь! Я живу у одного, встречаюсь с другим, а флиртую с третьим! Я — лишь маленькая дрянная потаскушка. Нам не стоит общаться. А еще нам не стоит общаться потому, что и ты и я проебали шанс быть подругами! Потому что теперь я знаю, что такое настоящее дружба и понимаю, что наши отношения — лишь дешевая на нее пародия! Потому что я осознаю, что ничего в это блядской жизни не заслуживаю!
Гилберт шла вперед,
— Не заслуживаю тебя! Деймона! Тайлера! Бонни! Де… Даже Мэтта! Не заслуживаю! Понимаешь?! — она плакала, кричала на весь холл, повергая в недоумение охранника, разбивая сердце Кэролайн и линчуя себя. — Поэтому просто оставь меня, Кэрри! Слышишь? Оставь! Ничего не будет!
Она бы хотела еще сказать: «В моей жизни столько жесткости, предательства и ненависти! В моей жизни столько ярости и исступления, что ты обожжешься». Она бы хотела дополнить: «Прости!», но она лишь сжала кулаки, стиснула зубы, а потом схватила вещи и, не застегивая куртку, выбежала на улицу. Холодный вечер и звездное небо — это олицетворение человечности и ярости, раскаяния и преступления, Елены и Мальвины, двух разных девушек. Двух разных личностей. Двух разных взглядов на мир.
А потом Елена достала сотовый, нашла в телефонном справочнике Эйприл и позвонила. Эйприл и Стефана Гилберт заслуживала.
Потому что они были такие же как она. Даже хуже.
Потому что они умели забивать и расслабляться.
Потому что у них был свой собственный план.
Но отвечать Эйприл не собиралась. Елена услышала, как подъехала машина, как из машины вышли какие-то люди и направились к ней. В трубке звучали гудки. Звонок отклонили. А высокие накаченные и лысые парни, шедшие к ней, были явно не на поболтать настроены. Гилберт выронила телефон, стала отступать назад, потому что понимала каким-то шестым чувством, что это за ней. Они ударили в живот, завернули за спину руки и поволокли в машину, закрывая рот.
Мальвина попалась в ловушку.
2.
Мальвина не просто попалась в ловушку. Она угодила в медвежью яму. И теперь ее закапывали заживо. Мальвина уже начинала думать, что скоро закопают в буквальном смысле.
Их было двое. Один — высокий, худощавый и лысый. Он молчал, куря какие-то дорогие кубинские сигары. Из-под белого пиджака торчала фиолетовая рубашка. Второй — поменьше, потолще. Он умел выпытывать правду. Такие как он востребованы. Такие как он необходимы.
Елена видела перед собой лишь до одури размытое изображение какой-то действительности. Неужели она, воспитанная на дешевых романчиках, девочка думала, что окажется в такой грязной ситуации? Неужели думала, что падет до этих каких-то извращенных разборок? Судьба иронизировала, кривя губы в злорадной улыбке, а Елена захлебывалась слезами, вглядываясь в ту темноту, в которой она оказалась.
Трубку вытащила изо рта, и Елена, перевернувшись на бок, выплюнула воду, глотая ртом воздух. Она не боялась погибнуть за городом, в каком-то грязном подвале. Она не сожалела ни о чем. О чем сожалеть, когда твой телефон звонит один раз в неделю? Когда приходят смс лишь от мобильных операторов? Когда нет ни отца, ни матери? Гилберт сожалела лишь об одном: она так и не смогла попросить прощения у Бонни.
Ее схватили за волосы. Елена сжала зубы, изогнувшись в позвоночнике и вскрикнув от боли.
— Где деньги? — кричал этот толстосум. От него разило дешевым пойлом, потом и опасностью. Елена глубоко дышала, пытаясь насладиться последними минутами своей жалкой жизни. — Где деньги, чертова сука?! — он сильнее встряхнул ее.
— Я не знаю, я же ска…
Эти ситуации всегда однотипны. Грязные подвалы, забытые квартиры, какие-то заброшенные гаражи — все заканчивается одним и тем же. Чистая девочка Мальвина сейчас была в одном из таких мертвых зданий. Оно станет ее гробом. Склепом даже, учитывая размеры.
Ее снова повернули на спину, закрыли нос рукой и вставили трубку с водой в рот. Нет, эти изверги не избивали. Оставлять следы было не в их компетенции. Вот зато устраивать такие медленные и мучительные пытки — это было в соответствии с канонами жанра.
Вода была ледяной и соленой, пить ее было невозможно, а напор был велик. Вода стекала по лицу, на грязный пол. Часть просачивалась в глотку, в желудок, который начинал болеть от переизбытка соли. Гилберт боялась захлебнуться, но больше всего она думала о Бонни. Именно в эту чертову минуту она думала только о Бонни Беннет, а вовсе не о том, что с нее требовали какие-то деньги. Что Эйприл и Стефан ее подставили. Чувство предательства уже и не обжигало.
Позвоночник снова выгнулся. Ногти стали царапать пол. Лопались капилляры, повышалось давление, головная боль усиливалась — стандартная реакция.
Елена уже закрыла глаза, а потом услышала голос в отдалении, и трубку вытащили. Девушку снова вывернуло на пол. В этот раз из желудка вышли и остатки еще не успевшего перевариться ужина. Запахи рвотных масс, соленой воды, сигар и собственной жалости создавали жуткое сочетание. Елену схватили за плечо, заставляя сесть прямо, но не позволяя при этом подняться с пола. Тот что толще, подошел сзади, схватил Мальвину за подбородок, резко рванул на себя. Красивая шея обнажилась. К шее приставили ржавый нож.
«Будет больно, но недолго», — подумала она.
— Что ты знаешь о продаже экстази в клубах? — Елена вспомнила песню. «Украденная молодость». Она играла в каком-то сериале. И сейчас ее словно кто-то поставил на повтор в ее голове.
— Мне говорили продавать таблетки. Я передавала их людям, которых мне показывали, получала от них деньги и отдавала их Эйприл и Стефану. Они давали мне процент. Немного, но мне хватало. Больше я ничего не знаю.
Удивительно, но она говорила спокойно, без страха. Слезы все лились и лились, но скорее рефлекторно, чем сознательно. Погибнуть здесь — отличный финал для маленькой дрянной потаскушки.
— Эйприл и Стефан, значит? Странно, они сказали, что ты не возвращала должное.
— Они вас обчистили, — спокойно ответила Мальвина. Нож упирался ей в глотку. Елена не боялась — ей надоело бояться. К тому же, если суждено погибнуть от огня, то вода не страшна. По крайней мере, если быть фаталистом. — У меня ничего нет.
— Но Стефан и Эйприл, как ты их называешь, работают на нас уже три года. А ты новенькая.
Девушка почувствовала боль в своем позвоночнике. У нее ломило спину. И холодный ветер пронизывал мокрое тело. Елена мерзла. Но ее не била дрожь. Она просто хотела домой. И хотела даже не к Дженне. Хотела к Бонни. Так сильно хотела к ней, что это желание напрочь затмевало страх.