Обвал
Шрифт:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«ЭСКАДРОНЫ СМЕРТИ»
Войска 37-й армии, расположенные между Нальчиком и Орджоникидзе, испытывали сильный напор со стороны бронированных армад 1-й немецкой танковой армии и горнострелковых корпусов «Эдельвейс», рвущихся к бакинскому и грозненскому нефтяным районам. На всем протяжении оборона превратилась в огромное, дыбившееся, непрерывно гудевшее море огня: горели аулы, селения, леса, гремели обвалы. С криком и ревом метались среди пожарищ и обвалов звери, с клекотом взлетали и тут же падали на землю обожженные птицы…
Основным транспортом доставки оружия, боеприпасов, продовольствия и эвакуации раненых служили ишаки и низкорослые лошади. Непривычные к грохоту боя, взрывам, гудению огня, животные упирались, падали на колени, оглашали ревом и ржанием округу. Но их вьючили, гнали по горным тропам, через ручьи, мелкие реки и завалы.
В оккупированных гитлеровцами районах свирепствовали фашистские террористические, экзекуционные команды и части, которые зверски расправлялись с ни в чем не повинными советскими людьми…
В ушах держался густой наковальный звон. Надсадно ныло левое плечо. Сучков наконец открыл глаза — полыхнул, ударил дневной свет, и он невольно зажмурился. «Где же я нахожусь?..» Минуту-другую разбирался, как он очутился в землянке с обвалившимся потолком. Но в сознании все перепуталось, смешалось, ясности не было; вспоминались окопы на горе Машук, город Пятигорск с белыми домами под горой, майор Петушков, отдающий распоряжение капитану Григорьеву отрядить отделение красноармейцев для охраны домика Лермонтова…
Наконец Сучков разгреб завал, выполз на поверхность — все та же голая, с крутыми скатами высота, на которой сражался полк во главе с вернувшимся из госпиталя майором Петушковым. Только теперь высота сильно изрыта, вспахана бомбежкой с воздуха и артиллерией. Над Нальчиком, расположенным недалеко от высоты, уже не висело пыльное, с черными разводами гигантское облако и не слышался сотрясающий гул бомбежки… Сучков увидел неподалеку от разрушенной землянки воткнутый в землю фанерный щит с надписью: «Ни шагу назад! Хватит отступать! Иначе нам хана!» Он вспомнил, что этот фанерный щит с такой надписью поставил красноармеец Дробязко на пару с бывшим ординарцем полковника Кашеварова, Петей Мальцевым, по его, Сучкова, распоряжению. И тут он окончательно вспомнил, что тот бой произошел раньше, вскоре после того, как он в поисках штаба фронта вышел к горе Машук, где по рекомендации полковника Кашеварова принял полковой взвод разведки. А затем, когда оказались под Нальчиком и дали бой фашистским «эдельвейсам», полк майора Петушкова вывели на доформировку, пополнение.
В горный лес в ноябре приехал уже в чине генерал-майора Кашеваров, который вызвал Сучкова на беседу, похвалил за разоблачение фашистского наемника Зиякова. А в землянке за чаем предложил пробраться в тыл гитлеровских войск, где «свирепствует прибывший на Кавказ палач Теодор». «Иван Михайлович, нам нужен «язык» из экзекуционных отрядов. Желательно взять офицера. У тебя, Иван Михайлович, есть немалый опыт действий в разведке по вражеским тылам. А вернешься, мы тебя назначим начальником разведки полка».
«Отчего же не пойти, коль надо, значит!» — был его ответ Кашеварову.
Два дня он собирался: подбирал для себя одежонку гражданскую, для чего-то (никто не знал для чего) смастерил наручный компас с медным, надраенным до блеска корпусом и такой же цепочкой и на пятый день отправился. Вышел на эту высоту… И надо же такому случиться, в землянку, в которой он, Сучков, скрывался, угодил снаряд — неизвестно откуда занесло его сюда, — потолок в три наката рухнул, а он сам был ранен пониже плеча, в руку, и оглушен взрывом. И когда все это восстановил в памяти, Сучков с горечью подумал: «Куда ж теперь с осколочной раной и еще не угасшим звоном в голове?..»
У подножия высоты простиралось широкое кукурузное поле, давно вытоптанное войсками. Поле с одной стороны подходило к глубокому оврагу, тянувшемуся к реке, с другой — кончалось под самыми дворами аулов, дома которых полыхали пожарами. Одно селение, пристроившееся почти на скате высоты, возле низкорослого леса, было целехонькое, не горело. Из этого селения, которое не горело, выехали на кукурузное поле всадники, не менее двух эскадронов. У самой высоты, неподалеку от разрушенной землянки, остановились, разделившись на группы. К всадникам подъехали три черных грузовика и черная легковушка со знаком в белом круге — трезубцем.
— Это ж фашистские каратели! — опознал Сучков. — Вот куда принесло эту пакость!..
Он начал перевязывать рану. А когда перевязал, надел сорочку, затем потертый ватник, по траншее начал спускаться вниз, чтобы слышать голоса «пташников». Спускался он долго, крадучись. Потом осторожно выглянул, увидел невероятное: кавалеристы с обнаженными шашками теснили, видно насильно собранную сюда, толпу людей к краю глубокой промоины. Среди несчастных он заметил и красноармейцев (похоже, пленные), и детей. Ребятишки плакали во весь голос, прятались за женщин, рыдавших и рвущих на себе волосы.
Толпу — пожалуй, несколько сот человек — расчленили, большую часть прижали к краю обрыва и тут же смели в черную пропасть плотным огнем из автоматов. Человек сто или более прижали к трем черным грузовикам с округлыми закрытыми кузовами. Не прошло и двадцати минут, вся эта сотня — или более — была насильно втиснута конными в кузова грузовиков, которые, как только позакрывали двери, заурчали, зачихали, но с места не тронулись.
Сучков не сомневался: усеявшие телами кукурузное поле и со звериной свирепостью побросавшие в закрытые кузова людей — это те же самые фашистские убийцы, которых он видел во Львове, в Керчи, и было для него совсем не плохо кого-либо из них взять в плен.
Машины-душегубки еще продолжали чихать заведенными двигателями, как на площадку, к которой выходил местами обвалившийся и забитый колючками ход сообщения, выехали и затем остановились доверху груженные вещами два грузовика.
Заметно пополневший и обрюзглый с лица и все время стоявший у черного «бенца» со своим телохранителем лейтенантом Цаагом Теодор (Сучков узнал его) тотчас подбежал к грузовикам, плеткой отпугнул шоферов и охрану подальше, вместе с телохранителем принялся осматривать привезенные вещи. Но один из охраны, с виду мокрая курица, худолицый и длинноногий лейтенант, замешкался — Теодор взвел на него кольт с криком: