Обвиняется кровь
Шрифт:
Что спрашивать с «забойщиков» Абакумова, если первый (по номенклатуре!) писатель страны готов в одночасье у целого народа, у нации отнять ее легенды и ее историю, если под подозрение взят даже Иезекииль, вдохновивший Рафаэля и других великих художников и поэтов мира. Поистине, в докладную записку Фадеева, в этот жандармский рапорт входишь с предчувствием будущей грязи, злобы, соединенной с невежеством. Даже то, что скудные по листажу, сиротские альманахи «Геймланд» и «Дер Штерн» в разделе очерков «публикуют главным образом» материалы, посвященные деятелям евреям, Героям Социалистического Труда, летчице Гельман, боксеру Механику, дирижеру Рахлину и т. д., представляется Фадееву достойным осуждения.
Сталин от самих писателей получил основание для упразднения еврейской литературы. Госбезопасность справилась бы с задачей и без Фадеева, но так акция казалась весомее, казалась не актом произвола, а государственной необходимостью, державным актом, учитывающим все, даже и финансовую убыточность еврейских альманахов. Репрессии в отношении всего еврейского писательского корпуса были, таким образом, освящены творческим союзом. Если это не «культурный геноцид» в масштабах страны, тогда и само слово геноцид лишено смысла.
Вслед за письмом Фадеева Сталину — секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову направляется подробная информация о закрытом партийном собрании в Союзе писателей 9—10 февраля. «На собрании вполне законно ставился вопрос об ответственности объединения еврейских писателей за то, что в его рядах орудовали нусиновы, феферы, маркиши, квитко, галкины. На собрании был уличен космополит Альтман в том, что он с лакейской услужливостью занимался распространением абонементов Еврейского театра среди писателей Москвы, Киева и других городов» [171] .
171
И этот выпад против Альтмана Йоганна Львовича — акция Фадеева. 21 сентября 1949 года он написал в ЦК на имя Сталина, Маленкова, Суслова, Попова и Шкирятова о необходимости «очиститься» от перерожденцев и исключить из партии Б.Дайреджиева и Й.Альтмана. Среди аргументов за изгнание Альтмана из рядов партии было и следующее: «Товарищ Корнейчук информировал меня о том, что Альтман частным путем распространял абонементы Еврейского театра, т. е. активно поддерживал этот искусственный метод помощи театру путем „частной благотворительности“».
Так драматически обернулось для завлита ГОСЕТа Альтмана его шутливое предложение жителю Киева, известному своей скупостью драматургу-миллионеру, приобрести московский абонемент… На собрании был приведен крайне показательный факт, свидетельствующий о стремлении еврейских националистов всячески популяризовать мировую еврейскую литературу. «В распространенном в последнее время „Словнике“ нового издания Большой Советской Энциклопедии самым тщательным образом собраны все, даже десятистепенные еврейские писатели, сюда включены многие буржуазные еврейские писатели США, Англии и других стран» [172] .
172
Центр хранения и изучения…, ф. 17, оп. 132, ед. хр. 229.
Напомню только, что в числе «буржуазных» и «десятистепенных» был и Айзек Башевис Зингер, будущий лауреат Нобелевской премии.
Долго было загадкой, кто подготавливал для Фадеева эту невежественную служебную записку в ЦК. В материалах дела ЕАК мне встретился протокол допроса свидетеля Ойслендера Наума Евсеевича, критика, вызванного в ГУГБ еще в довоенную пору, 5 ноября 1939 года. Допрашивался Ойслендер в связи с его заявлением-доносом в бюро Объединения еврейских писателей, в котором он обвинял бюро в «антиобщественной деятельности». Документ, хранившийся в архиве госбезопасности, был извлечен для расследования дела ЕАК. Рядом, в следственном томе XXXI, расположились более поздние доносы, клеветнические показания свидетеля Кондакова Н.И., следом шел допрос свидетеля Александра Ильича Безыменского.
Майор Погребной допрашивал его 20 февраля 1952 года, когда усилиями Рюмина, Гришаева и Коняхина возобновившееся следствие быстро двигалось к завершению. На столе перед майором Погребным лежала докладная записка Безыменского в Секретариат Союза писателей.
«— Известно, что в 1949 году, — сказал Погребной, — вы возглавили комиссию по обследованию деятельности бывшей еврейской секции Союза Советских писателей. По чьему заданию вы это делали?
БЕЗЫМЕНСКИЙ: — По указанию генерального секретаря СПП. В процессе проверки комиссия изучила ряд вышедших после войны книг еврейских писателей, а также альманахи „Геймланд“ (Москва) и „Дер Штерн“, издававшийся в городе Киеве. В результате этого изучения, а также из бесед с рядом писателей комиссия пришла к заключению, что многие писатели из еврейской секции ССП скатились на позиции буржуазного национализма и оголтелого космополитизма и свою работу главным образом направили на пропаганду так называемого единства еврейского народа во всех странах мира без различия классов… У них было стремление всеми силами отгородить еврейскую советскую литературу от литературы русского и других народов и их культуры, борьба против благодетельного влияния русской культуры на еврейских советских писателей. Руководители еврейской секции ССП были лютыми врагами всех советских народов, и особенно русского народа» [173] .
173
Следственное дело, т. XXXI, лл. 127–128.
Далее следовали все те примеры, которые уже знакомы нам по письму Фадеева Сталину. Загадка открылась: «комиссия» Безыменского, которую, в сущности, составлял он один (и кто-то из переводчиков, по случаю незнания Безыменским еврейского языка), питала Фадеева «доказательствами» националистического падения еврейских писателей. Не приводя никаких примеров, Безыменский казнил старика Нистера за то, что тот «…при описании переселенцев в Биробиджане оперировал только библейскими образами и сравнениями»; поэта Ошеровича, который якобы изображал «гитлеровские зверства таким образом, что будто бы только евреи были объектами этих зверств» [174] ; Бергельсона, который, «…как мне известно со слов Э. Гордона, яростно ругал его за то, что он учился у Шолохова, так как это якобы искажает строй еврейской фразы, подрывает „извечные традиции еврейской литературы“»; за то, что «отвергли поэму 3. Телесина, разоблачавшую капиталистический ад Америки»; за то, что «ни один из них не участвовал в Отечественной войне; а если „участвовал“, то лишь как дезертир»; за «подлую диверсионную деятельность…».
174
Там же, лл. 133–134.
Выуживая у собеседников их сомнения, старые обиды, случайно сорвавшиеся досадливые слова, Безыменский переплавляет их в полновесную клевету, в политические и уголовные обвинения, в черные оговоры. Пройдя высшие рапповские классы демагогии и доносов, он обвиняет вчерашних коллег, а то и друзей во всех смертных грехах. Чем усерднее он вчера заключал в объятия Маркиша или Квитко, Фефера или Галкина — всегда громогласный, настырный, любитель публичных лобызаний, — тем больше яда нужно вылить сегодня. Житомирский еврей 1898 года рождения, эпиграммист и острослов, член правления СП, сладкоречивый тамада — как он жесток, когда заботится о своем политическом реноме, как хочет заставить людей забыть, что только месяц назад он не находил достаточно высоких, хвалебных слов на юбилейном вечере Льва Квитко!
Сдавая Фадееву заданный ему «урок», Безыменский уже знал, что многие еврейские писатели арестованы, но ни у него, ни у члена ЦК Фадеева даже не возникло желания попытаться выяснить существо дела. Служба, и только служба. Страх и служба. Угодничество, корысть и служба, необратимая растленность ума и совести. В своих «Записках баловня судьбы» я оценил самоубийство Фадеева как мужественный акт самопокарания, покаяния, едва ли не высшего из всех возможных. Но я ошибся: из предсмертного, обращенного в ЦК письма Фадеева стало ясно, что он ушел в обиде на новых, сменивших Сталина правителей, не оценивших вполне ни его службы, ни его таланта. Не на коленях перед сотнями загубленных при его молчаливом участии писателей — жертв репрессий, умер он, а в суетной позе обиженного вельможи и непонятого выдающегося художника.
Равные в политическом цинизме, испытанные воители РАППа — Фадеев и Безыменский понимали, что власти покушаются не на «ряд писателей», не на «некоторых», «отдельных» писателей, что приходит конец еврейской литературе в масштабе страны.
Важная подробность: даже те немногие еврейские литераторы, кто опрометчиво пообещал сотрудничество в комиссии, отшатнулись от Безыменского, не подписали выводы комиссии, вызвав его негодование. К основному документу он приложил свое письмо «В Секретариат СП СССР», обвиняя в нем членов комиссии в либерализме и отсутствии политического чутья. Он, мол, трудился и мучился, не зная языка, сталкивая разные мнения и добиваясь истины, пытаясь, как он писал, «заострить внимание комиссии на известном мне высказывании тов. Фадеева о том, что „не может быть, чтобы в еврейской советской литературе не обнаружилось вредных и опасных тенденций, чтобы не было в них проявлений буржуазного национализма, национальной ограниченности и т. д.“». «Пришлось, — жаловался Безыменский секретариату, — читать членам комиссии пространные лекции о том, что самый строй художественных образов может служить средством вражеской пропаганды» [175] .
175
Следственное дело, т. XXXI, лл. 139–140.