Обыкновенная война
Шрифт:
– Вот если откажется, – гнул свою линию Фролов, – тогда и уволим. А сейчас, давайте выслушаем его.
Наступила томительная пауза, после которой послышался раздражённый голос начальника: – Копытов! Заходи сюда.
Я зашёл в кабинет и посмотрел на присутствующих офицеров. Все избегали смотреть на меня, как будто стыдились, ожидая от меня очередной отказ. Полковник Шпанагель тоже уткнулся в какие-то свои бумаги на столе, только генерал-майор Фролов открыто и прямо смотрел на меня.
– Товарищ капитан, готовы вы ехать в Чечню для восстановления конституционного порядка? – Почти пробурчал себе под нос Шпанагель, не отрываясь от бумаг.
– Так точно, товарищ полковник. – Чётко доложил я.
– Что «так точно»: не готовы или готов?
– Готов, товарищ полковник, выдвинуться в Чечню для наведения конституционного порядка. – С вызовом заявил я.
В кабинете повисло многозначительное молчание, а присутствующие уже с интересом и любопытством уставились на меня, ожидая продолжения разговора, и он начался.
– Копытов, не понял? – Завёлся с полуоборота начальник. – Квартира у тебя есть, пенсию ты заработал. Зачем тебе это нужно?
– Товарищ полковник, я нормальный русский офицер и готов выполнить любой приказ командования и пенсия с квартирой здесь не причём.
– Копытов, ты наверное не понял? Я тебе не повышение предлагаю. Ты поедешь в Чечню в должности командира своей противотанковой батареи.
– Товарищ полковник, я готов ехать в Чечню в должности командира противотанковой батареи, – произнёс это с такой твёрдостью в голосе, которая наверно убедила Шпанагеля больше чем мои слова.
– Хорошо, товарищ капитан. Вы меня убедили. – Шпанагель повернулся к одному из своих полковников, – товарищ полковник, запишите себе: в течение двух недель подыскать ему должность начальника штаба и включить в приказ на очередное воинское звание «майор».
– Но едешь ты, всё равно командиром противотанковой батареи, – произнёс это, уже глядя на меня, начальник.
– Товарищ полковник, – попытался запротестовать я, – да, не ради звания «майор» и должности еду….
– Всё, Копытов, молчать, – оборвал меня полковник, – через две недели будешь майором. Иди.
– Есть. – Повернулся и вышел из кабинета. Только в коридоре понял, что я насквозь мокрый от этого разговора. Теперь-то мне стало понятно, почему Бондаренко вышел весь в поту. Видать ему тоже должность начальника штаба дивизиона не просто далась. Я повернулся на звук открывшейся двери. Из кабинета вышел генерал Фролов, подошёл ко мне и пожал руку.
– Молодец!
Чувство безмерной благодарности к генералу охватила меня: – Спасибо, товарищ генерал. Никогда не забуду вашей поддержки и не подведу вас.
Генерал по-отечески похлопал меня по плечу и ласково подтолкнул к выходу: – Иди, Копытов, занимайся своим делами.
Взбудораженный, состоявшимся разговором и незаметно для себя я оказался в канцелярии батареи, где меня ожидали угрюмые командиры взводов. Лишь через несколько минут, приведя свои чувства и мысли в порядок, спросил у них – Были ли они на беседе у командира полка?
Матвиенко тяжело вздохнул: – Были, товарищ капитан. Я объяснил причины, по которым не могу ехать в Чечню.
Перевёл взгляд на Никифорова и тот нервно вскочил:
– А я заявил о несогласии ехать и высказал свою позицию по данному вопросу. – И тут же сел обратно на стул.
В течение минуты я молчал, пытаясь взять себя в руки. Несмотря на моё личное негативное отношение к Никифорову, относился к нему всё-таки достаточно ровно и лояльно. Старался не обращать внимание на его «псевдодемократические заскоки и завихрения», считая, что всё это пройдёт само собой со временем. Даже когда ругал его за какие-нибудь провинности, или какие-либо высказывания и необдуманные до конца поступки, даже тогда высказывал ему замечания или своё неудовольствие в корректной форме. Но сейчас сдерживаться не стал, да и не хотел. Я медленно поднялся из-за стола.
– Встать! Смирно, ЛЕЙТЕНАНТ! – Тихо, но жёстко приказал я, отчего Никифоров стремительно поднялся со стула и мгновенно принял строевую стойку. Вслед за ним также быстро поднялся и застыл по стойке «Смирно» и Матвиенко, хотя команда относилась только к Никифорову.
– Никифоров! – Я сильно стукнул кулаком по столу, – посмотри на меня… Только внимательно и вдумчиво посмотри…. Ты, что сволочь, думаешь, что у меня родители алкоголики? Или я воспитывался в какой-то ненормальной коммуне? Или ты думаешь, что я раб в военной форме и безропотно иду на убой, выполняя приказы нашего продажного правительства? Может, ты думаешь, что я коммунист-фанатик? – Это были чисто риторические вопросы, на которые ответа от Никифорова совсем не ждал. Угрожающе медленно вышел из-за стола и вплотную подошёл к подчинённому.
– Так вот, товарищ лейтенант, – продолжил тихим голосом, едва сдерживая бешенство, но с каждым словом повышая тональность, – родители у меня нормальные советские люди, которые правильно меня воспитали. Учился в нормальной советской школе, где также воспитывали и прививали высокое отношение к чувству долга перед Родиной, страной и к её гражданам… И жена у меня отличная мать и женщина, которая кстати тоже не хочет, чтобы я ехал в Чечню, но она говорит: прикажут – езжай. И дети у меня не олигофрены. Понятно? Все эти десять дней, как соседний полк уезжал, я чувствовал себя ущербным, потому что мне никто не предлагал ехать туда. И полчаса тому назад, в кабинете высокого начальника, меня поставили почти на одну с тобой доску, не поверив в мою готовность выполнить то, для чего я предназначен как военный. Мне сейчас для того, чтобы ехать в Чечню, пришлось доказывать, что я хочу и должен ехать… Что хочу ехать со своим полком… И еду туда не мирное население убивать, как ты тут бегаешь и треплешь языком на каждом углу, а бороться с бандитами, которые убивают, насилуют, грабят и выгоняют из своих домов, квартир русских. Вот за них и еду воевать. Еду, чтобы любой враг не пришёл сюда и не изнасиловал мою жену, не убил моих близких, да и твоих тоже. И таких, как я – большинство. Скажу тебе больше. Если бы ты даже согласился ехать, то я бы всё сделал, но отказался от тебя. Потому что не верю тебе. Такие как ты, сдаются в плен и становятся предателями.
Я стоял напротив Никифорова и всё это, даже не заметив, уже выкрикивал в лицо командира взвода. Он же, побагровевший, хлопал беззвучно губами, пытаясь что-то ответить или возразить мне.
– Молчать, Никифоров! – Раздельно и угрожающе произнёс я, – если ты сейчас что-то попытаешься возразить или оспорить мои слова, я просто заеду тебе в морду. Ни как русский офицер, а как нормальный русский мужик.
Я уже спокойно смотрел ему в глаза – так как запал весь прошёл. Всю свою злость, обиду и ярость выбросил в крике, но про себя всё-таки решил: если он, что-то сейчас вякнет. Знаю…, побежит в прокуратуру, но всё равно врежу ему по роже. Это же наверно увидел в моих глазах и Никифоров, поэтому благоразумно промолчал. Я посмотрел на побледневшего Матвиенко, стоявшего рядом, затем резко развернулся и сел за стол.
– Вольно. Садись! – Скомандовал я.
Но Матвиенко и Никифоров продолжали стоять, не решаясь сесть.
– Я, что неясно сказал? Проехали…, садись….
Офицеры осторожно присели за стол. Я тоже постепенно успокоился: – Никифоров, всё что я здесь произнёс, это не ради красного словца было сказано: я так думаю на самом деле и мне на самом деле глубоко наплевать на тебя. Но если всё-таки не поедешь, то ты и ты Матвиенко, пока не увидите меня в вагонном окне, пока я вам оттуда не помахал рукой – вы должны пахать, пахать как лошади. Вам это ясно?