Обыкновенная война
Шрифт:
Командиры взводов молча и синхронно кивнули головами.
– На сегодня следующая задача. Сейчас идёте в парк. На полу хранилища выкладываете весь ЗИП со всех противотанковых установок. Не трогаете только ЗИПы командирских машин – там всё в порядке. Берёте комплектовочные ведомости и к завтрашнему обеду выдаёте мне по списку: чего у нас по инструменту не хватает. До ключика. Вопросы есть? Нет? Идите, выполняйте.
Сам остался в канцелярии и после недолгого раздумья пододвинул к себе рабочую тетрадь. И после длительных размышлений к вечеру у меня был готов план мероприятий по подготовке противотанковой батареи к убытию в Чечню объёмом в семьдесят пунктов. Основным, конечно, пунктом была заводка двигателя, проверка работоспособности пусковых установок и работа на технике. Остальные пункты были в принципе мелочными и легко выполнимыми. Надо было заготовить
Со следующего дня всё завертелось. Такие же планы, оказывается, не только я составил, они были практически у всех командиров подразделений полка. Все также дружно ринулись в парк и начали проверять технику заводкой, тем более, что нам опять везло с погодой. На улице, после небольшого похолодания, снова стояла температура –1-2 градуса мороза. С серого, как солдатская шинель, покрытого унылыми облаками неба, сыпался то дождь, то снежная крупа. А я каждое утро, с командирами взводов из Пункта Технического Обслуживания, забирал подготовленные аккумуляторы, тащил их в бокс. Там залезал через боевое отделение в узкий люк двигательного отсека и в течение трёх часов, пока не заводил установку, находился в весьма неудобном лежачем положении. Сложность была в том, что к клеммам АКБ нужно было подсоединить семь проводов: два на минус и пять на плюс. У меня раньше они были заведены на болты, но после того как при обслуживании техники чужими солдатами, болты были раскручены, и мне пришлось всё это, методом «тык» делать заново.
После того, как машина заводилась, я начинал проверять пусковую установку: работу горизонтальных и вертикальных механизмов, а затем выезжал из бокса и делал контрольный круг по парку. И приступал к следующей машине. В день удавалось завести две, максимум три машины. А ведь помимо всего приходилось ещё участвовать в полковых мероприятиях и ходить на дежурства.
Домой приходил уже выжатым усталостью, как лимон и сил хватало только на то чтобы посмотреть программу «Время» о событиях вокруг Чечни. После чего падал на постель и забывался в тяжёлом сне. А с утра всё по новой. Через несколько дней я срочно был вызван к начальнику ракетных войск и артиллерии округа в кабинет командира артиллерийского полка. Необходимо было срочно представить ему на беседу моего отказника Никифорова и ещё одного офицера-отказника с артиллерийского дивизиона. С ними полковник Шпанагель ещё не беседовал.
Я вёл их через плац и инструктировал: – Товарищ Никифоров, в беседе с полковником Шпанагель попрошу вас высказываться без излишней фанаберии и других ваших псевдодемократических штучек. Ну, а вам, товарищ лейтенант, чего советывать: если вы не хотите ехать – так и скажите ему.
Лейтенант с дивизиона очень боялся предстоящего разговора и всё больше, и больше впадал в не хилую панику: – Товарищ капитан, ну как ему об этом сказать? Подскажите мне, ведь вы уже с ним общались, – ныл всю дорогу несчастный лейтенант.
Как только завёл офицеров в кабинет, так Шпанагель гневливо спросил: – Копытов, кто из них Никифоров?
– Товарищ лейтенант, – начал грозно вещать полковник, после того как я представил Никифорова, – да вы подлец, да ещё какой. Ваши товарищи, ваш командир батареи едут выполнять свой конституционный долг, а вы в кусты. Да вы…, – дальше последовали резкие рассуждения о личности Никифорова. В основном эти рассуждения носили негативно-красочный характер, при этом виртуозно были присовокуплены все сказочные образы, и другая «народная» лексика. Никифоров попытался оспорить эти суждения, но быстро заткнулся и только краснел или бледнел от очередного высказывания начальника. А Шпанагель в ходе своего монолога частенько обращался за поддержкой к молчавшему лейтенанту с дивизиона и тот также молча кивал головой, как бы поддерживая позицию начальника. Такой концерт продолжался около двадцати минут, пока полковник не обратился к лейтенанту с дивизиона:
– Вот скажите, товарищ лейтенант, этому негодяю, дезертиру и трусу. Есть у вас жена и ребёнок? – Лейтенант обречённо и молча мотнул головой.
Полковник обрадовался: – Во… Вот и скажите этому молодому и бестолковому человеку, у которого нет семьи и ничего его здесь, в принципе, не держит – Ваша жена хочет, чтобы вы ехали в Чечню?
Лейтенант с трудом разлепил пересохшие губы и сиплым от волнения голосом произнёс: – Товарищ полковник, моя жена не хочет, чтобы я ехал туда. И я тоже отказываюсь туда ехать – не хочу…
Шпанагель
– Товарищ полковник, за лейтенанта с дивизиона ничего не буду говорить, а лейтенант Никифоров по своим деловым и моральным качествам мне и сам не нужен. В присутствии его и говорю – гнилой он.
Полковник устало махнул рукой: идите, мол, отсюда. Повернулся и пошёл за стол.
– Кругом! – Скомандовал я, и мы вышли из кабинета.
В течение нескольких дней начала вырисовываться картина дальнейших наших действий. Действительно, 4 января ожидались с ЗабВо четыре самолёта с полутора тысячами солдат, которых уже подбирали там и готовили к отправке. Старшим, по формированию моей противотанковой батареи, был назначен командир противотанкового дивизиона подполковник Саенко Григорий Иванович. Мой сосед по подъезду. Его дивизион готовил для моей батареи помещение и лично Саенко отвечал перед Шпанагелем за подготовку батареи. Надо сказать, что Саенко, мягкий и нерешительный по характеру, жутко боялся полковника и в первые же сутки заколебал меня своей опекой и навязчивостью до такой степени, что я был вынужден поговорить с ним довольно жёстко.
– Товарищ подполковник, вот вы готовите для моей батареи помещение – вот и готовьте. Я туда не вмешиваюсь и вы тоже не вмешивайтесь в мои дела. Я командир противотанковой батареи, и я отвечаю за неё. Понадобится мне ваша помощь, поверьте – обязательно обращусь к вам, а так не мешайте мне.
Но, честно говоря, несмотря на всю мою решительность и апломб, чувствовал себя – не уверенно, хотя этого на людях старался не показывать. Действительно, я командовал противотанковой батареей пять лет. За это время перевооружался три раза. Сначала у меня на вооружении были 76 миллиметровые пушки, потом 85 мм. Через год всё это сдал и получил 100 миллиметровые пушки. А в 1991 году получил противотанковые установки 9П148, на базе БРДМ-2. Честно говоря, я их не знал, и за четыре года ни разу из них не стрелял: на меня просто не выделяли ракет. Бегал в соседний полк к Мишке Гаджимурадову, который командовал там развёрнутой противотанковой батареей и по праву считался опытным специалистом, так как каждый год стрелял. Но все эти мои попытки получить урывками определённые знания и навыки не давали должного результата. Чисто теоретически знал в принципе всё, но без практики всё это было мёртвым грузом. А ведь придут солдаты, командиры взводов наверняка будут двухгодичники и мне их придётся в сжатые сроки обучить и идти может быть в бой. А я сам был круглым нулём. В довершение ко всему, когда поступила команда выгнать технику батареи из бокса, поставить их в колонну около Контрольно Технического Пункта и быть в готовности перегнать в парк противотанкового дивизиона, я смог выгнать только пять противотанковых установок из девяти, и все четыре командирских БРДМ-2. Остальные установки, встали в боксе насмерть – не заводятся и ВСЁ. А ведь помимо этой техники, мне должны поставить в батарею ещё взвод визирования с тремя БМП, в которых я вообще «не рубил». А также два автомобиля для перевозки боеприпасов, в знании которых тоже был «чайником». Короче, было отчего чувствовать себя неуверенно.
В канун Нового года командир полка довёл до меня, что взвод визирования не будет развёрнут и это меня хотя бы несколько успокоило.
Празднование Нового года прошло невесело. Да и чего было веселится. Семья знала, что через пару недель я уйду на войну, а вернусь ли оттуда – это был довольно больной и острый вопрос. И даже когда вернусь – тоже был ещё тот вопрос. Сам же я был вымотан до предела. Посидели за столом. Немного выпили. В 12 часов выскочили на балкон. А на улице +1 и идёт дождь. Запустили фейерверк и пять минут первого зашли обратно в комнату. Тогда никто из нас ещё не знал, что полк соседей в это время ведёт бой на улицах Грозного и уже есть первые убитые, раненые, искалеченные и пропавшие без вести.
Посидев за столом ещё полчаса, я ушёл спать.
В десять часов утра на следующий день встретился, как и договаривались, в парке с командирами взводов и попытались завести ещё раз «мёртвые» противотанковые установки. Но, напрасно промучившись на лёгком морозце три часа, я плюнул на это дело, отпустил взводников и сам тоже ушёл домой.
Второго января, получил приказ перегнать установки в парк противотанкового дивизиона. Заводил БРДМ и на небольшой скорости, по снежной, грязной жиже, так как на улице стояло +2 градуса, перемещался на новое место. Вечером на совещании удручённо доложил о перегоне только пяти противотанковых установок и четырёх командирских БРДМ-2.