Очерки истории европейской культуры нового времени
Шрифт:
В первой половине XVII века страной этой управляли кардиналы (Ришелье и Мазарини), но трудились они уже не во
славу римско-католической церкви, а ради укрепления французского государства и его ведущей роли на европейском континенте. А затем, при Людовике XIV, во Франции прочно утвердилась абсолютная власть монарха. Нельзя исключить, что именно в создании сильного и жестко централизованного государства проявил себя тогда Мировой дух. Ведь без такого государства никакой народ, по мнению Гегеля, не имел бы своей истории. «В наличном бытии народа, – писал немецкий философ, – субстанциальная цель состоит в том, чтобы быть государством и поддерживать себя в этом качестве».
Появление мощного национального государства в самом центре Европы – явление, безусловно, огромного масштаба, но утверждать, будто конец XVII века – это время торжества абсолютизма в Европе (как это делают многие историки), на мой взгляд, все же нельзя. В небольших государствах Германии и Италии правили самодержцы, но эти государства не были настолько сильными и независимыми, чтобы их властители могли по-настоящему ощущать себя суверенами. Прусского королевства тогда еще совсем не было (оно образовалось в 1701 году), а молодое голландское государство вообще было республикой, правда, во главе со штатгальтером. В Англии после бескровной революции 1688 года утвердилась конституционная монархия, то есть ни о каком абсолютизме в этой стране не может быть и речи. Сильная в прошлом испанская монархия к тому времени очень ослабела. А в 1700 году там умер, не оставив наследников, последний король из династии Габсбургов Карл II, и началась война европейских держав за испанское наследство. Какой уж там абсолютизм!
Не было хоть сколько-нибудь крепкой самодержавной власти в уже разваливающейся Речи Посполитой. Что касается России, то ее до Петра вообще не считали частью европейского мира. Правда, в 1693 году самодержавие победило в могущественной тогда Швеции, но продержалось оно там совсем не долго – лишь до 1719 года, когда в результате поражения Карла XII в Северной войне права монарха были существенно урезаны. Оставалась самодержавной габсбургская Австрия, но в последние десятилетия XVII века она как раз с трудом отбивалась (аж под стенами своей столицы – Вены) от турецкого нашествия. Кроме того, Австрия была многонациональной (лоскутной) империей, и единого народа, чьи интересы должно было бы, по Гегелю, выражать государство, там не было.
Так что по-настоящему сильной абсолютной монархией была лишь Франция Людовика XIV. Здесь уже сложилась к тому времени единая нация и французский язык вытеснял из южных регионов страны язык провансальский, а также отовсюду – латынь. Еще в середине XVI столетия французский был утвержден указом Вилле-Коттре официальным языком государства. Казалось бы, сильная централизованная монархия могла бы стать выразителем интересов единого французского народа. Но дело в том, что народного единства, несмотря на общность языка, не было в тот период и во Франции. Интеграции различных классов в единую французскую нацию мешали сословные перегородки, типичные для феодальной системы (на страже которой стояла самодержавная монархия), да еще резко выраженное социальное неравенство.
Была там еще одна весьма серьезная проблема: укрепление государственной власти не сопровождалось, как нужно было бы по Гегелю, духовным подъемом. Скорее, наоборот – по всей Европе тогда просвещенные слои общества стали относиться к религии как к чему-то второстепенному, а то и вовсе необязательному. Даже протестантизм начал терять ту энергию, которую приобрел во времена Реформации и последующей борьбы за свои права. Во Франции конца XVII – начала XVIII века, благодаря сильной самодержавной власти, дело кесаря особенно быстро обособлялось от дела Божьего. Решать же задачи, которые возлагает на государство промысел Бога, оно может (разумеется, если верить Гегелю) лишь при том условии, что «субстанциальностью этого государства будет религия».
В абсолютистской же Франции и у монарха, и у его окружения явно просматривалось прямо противоположное стремление (которое позже идеологически обоснуют как раз вольтерьянцы) – отделить государственное правотворчество от религии. Гегель называл такой подход «безумием». Он писал: «Религия является основой нравственности и государства. Громадной ошибкой нашего времени является стремление рассматривать эти неразрывно связанные между собой начала как отторжимые друг от друга и, даже больше того, как безразличные друг к другу… Было бы совершенно нелепо желать отвести государству и религии обособленные области, придерживаясь мнения, что, будучи разнородными, они станут мирно относиться друг к другу и не дойдут до противоречия и борьбы». Увы, абсолютизм во Франции демонстрировал de facto как раз такое нелепое, с точки зрения Гегеля, желание.
Правда, французские короли (или те, кто от их имени управлял страной – Ришелье и Мазарини) пытались обеспечить носителей абсолютной власти соответствующей харизмой, но исключительное значение самодержавия они, как правило, старались подчеркнуть при помощи не сакральных символов, а художественных форм, берущих свое начало вовсе не в христианском, а в античном мире. Совсем неслучайно именно во французском искусстве восторжествовал в XVII веке классический стиль. Этот стиль вполне соответствовал идеологии абсолютной монархии, поскольку предусматривал строгое соблюдение иерархии художественных жанров и форм, подобной иерархии власти при абсолютизме. Теорию классического искусства во времена Людовика XIV разработал Никола Буало. Он не только пытался отделить искусство возвышенное от простонародного (с его точки зрения – вульгарного), но и напрямую призывал возвеличивать властителей мира, к которым причислял и французского короля:
По нраву нам должны героя вы избрать, —
С блестящей смелостью и с доблестью великой,
Чтоб даже в слабостях он выглядел владыкой
И чтобы, подвиги являя нам свои,
Как Александр он был, как Цезарь, как Луи.
Надо сказать, что восхваление монархии началось в классицизме с момента рождения этого стиля. Его основатель Франсуа Малерб писал панегирики абсолютной монархии еще при Генрихе IV:
О король наш полновластный,
Безгранична мощь твоя!
Замыслы твои прекрасны,
И ясна твоя стезя!
Классический стиль присутствовал во второй половине
XVII века в архитектуре, живописи, скульптуре, в литературе (Буало, Ларошфуко, мадам де Лафайет, Вовенарг) и, особенно, в театре. То был золотой век театра. Правда, на французской сцене шли не только героические трагедии великих классицистов Корнеля и Расина, но и комедии Мольера, которые пользовались колоссальным успехом, хотя их автор без конца нарушал установленные Буало правила и многократно доказывал своим творчеством, что так называемый «низкий жанр» может быть достоин самой высокой оценки.
Актерствовать тогда любили не только на сцене, но и в реальной жизни, особенно при дворах королей и знатных вельмож. Классицизм, потеснив маньеризм и барокко в искусстве, принципиально не изменил, тем не менее, общий стиль жизни того времени, которое по-прежнему оставалось эпохой барокко. А для культуры барокко и, позже, рококо весьма характерно было наличие игрового момента во всех жизненных ситуациях. «На каждой странице истории культурной жизни XVIII века мы встречаемся с наивным духом честолюбивого соперничества, который проявляет себя… в склонности к тайным союзам, разным кружкам и религиозным сектам, – пишет Йохан Хёйзинга. – Таким же игровым характером обладает и литературный и научный дух контроверзы, который занимает и увлекает соучаствующую элиту всех стран».