Очерки истории европейской культуры нового времени
Шрифт:
О смысле вольтерьянства
Какую все-таки роль сыграли вольтерьянцы в европейской истории? В первую очередь, конечно, просветительскую. Трудно, думаю, переоценить значение их воспитательного воздействия на общество. В тот момент, когда католическая церковь уже утратила значительную долю своего влияния на сознание грамотных и любознательных людей, энциклопедисты смогли дать этим людям жизненные ориентиры. По существу, Вольтер и авторы «Энциклопедии» вывели европейский мир из мировоззренческого хаоса, характерного для эпохи барокко. Как раз в ту эпоху наука и религия столкнулись между собой, да так, что у многих свидетелей этого столкновения искры из глаз посыпались. Сослепу люди утратили способность четко различать, что вокруг них происходит. Значение величайших научных открытий XVI–XVIII веков и того прорыва, который был совершен тогда в познании мира, вряд ли стало бы очевидным общественности Франции, Европы и даже Америки без «Энциклопедии» и работ просветителей. Это они помогли очень многим людям, утратившим средневековое мировоззрение, как-то сориентироваться во времени и пространстве. Тем самым они завершили двухсотлетний период барокко. По сути, именно с «Энциклопедии» и просветителей начинается новая эпоха – эпоха модерна, тогда как предшествующие три века были временем переходного к модерну периода, так сказать, постсредневековья.
В споре церкви с наукой энциклопедисты однозначно встали на сторону науки и тем самым укрепили веру в возможности человеческого познания. Люди поверили в свою способность разумным путем, без влияния каких-либо потусторонних сил, навести порядок в земной жизни и, в перспективе, обеспечить себе благополучное существование. Хотя вольтерьянцы всегда противопоставляли вере знание, они сами, а вместе с ними и все, кто попал под их влияние, поверили в колоссальный потенциал знания, а не узнали о нем. Доказать свое всесилие наука тогда не умела (впрочем, она не умеет этого и сегодня). Но помочь людям значительно повысить уровень их материальной жизни она смогла. Научный и технический прогресс начал проявлять себя буквально тут же.
Разумеется, идеи Вольтера и его друзей, получив широкое распространение в обществе, продолжали серьезно подрывать авторитет церкви, пошатнувшийся со времен Ренессанса и Реформации. И не так уж важно кем – атеистами или деистами – были носители этих идей. Ведь деисты хотя и признавали Бога как перводвигатель всей нашей жизни, оставляли его в стороне, когда речь шла о решении жизненных задач человечества. Вопрос о том, существует или нет трансцендентная высшая сила, превращался в чисто теоретический, поскольку воспитанники и деистов, и атеистов в своих делах должны были обходиться без помощи всякой потусторонней силы.
Освобождение сознания человека от жестких рамок церковных догматов и возрождение веры в творческий потенциал человека – очевидное достижение просветительства. Но не забудем, что просветители подорвали не только доверие к церкви, но и традиционную веру в бесконечность Божьего мира, в то, что наша земная жизнь являлась лишь частью жизни вечной. А без этой веры духовное развитие людей, увы, затормозилось. Лишилась своей опоры человеческая мораль, стала рационально непостижимой идея жертвенности ради целей, которые находятся за пределами нашей краткосрочной жизни. Вольтеровская идея строить межчеловеческие отношения на тех же основаниях, что и «любой обмен, – это извечное связующее звено между людьми», исключала, в принципе, потребность в какой-либо морали – для отношений обмена вполне достаточно было правового регулирования.
Впрочем, и Вольтер догадывался, что взаимоотношения людей все же нечто большее, чем, к примеру, обмен товарами, а потому и говорил, что если бы Бога не было, его следовало б выдумать. Но эти его слова – всего лишь тактическая уловка, а на фальшивом основании прочной морали не создать. Не стимулировала развитие морали и теория разумного эгоизма, при помощи которой трудно было бы оправдать необходимость серьезных жертв во имя общего блага.
Хотя природные инстинкты людей (в частности, присущая им способность любить) могли бы, думаю, стать почвой для выработки новой морали, поиски нравственной опоры для жизни людей в мире, где больше не доминирует церковная догматика, с началом эпохи Просвещения, по сути, прекратились. Вот и живут с тех пор люди, как писал в «Исповеди» Лев Толстой, «на основании начал, не только не имеющих ничего общего с вероучением, но большею частью противоположных ему; вероучение не участвует в жизни… исповедуется где-то там, вдали от жизни и независимо от нее… Если сталкиваешься с ним, – жаловался Толстой, – то только как с внешним, не связанным с жизнью, явлением. По жизни человека, по делам его нельзя узнать, верующий он или нет».
Уже в момент Французской революции зародилось литературно-художественное движение романтизма, которое, по сути, было своеобразной формой идеалистического противодействия бездуховному материализму или деизму. Воспитательное значение романтической литературы в XIX веке было для многих людей более значимым, чем влияние церкви. Художники, писатели и, особенно, поэты романтического направления создавали образы осознанно нечеткие, туманные, расплывающиеся в безмерном пространстве и в то же время возвышенные, и эти образы увлекали людей в направлении целей, выходящих за рамки их реальной жизни. Не церковь, а искусство романтизма поддерживало веру миллионов людей в запредельные идеалы.
В течение столетия дух романтизма был своеобразным противовесом духу просветительства. К концу века этот романтизм стал выдыхаться, что тут же проявилось в искусстве декаданса. В XX веке романтики попытались придать сакральный смысл нашим вполне земным целям. Вспомним восторженное воспевание ими колониализма и имперского великодержавия (Киплинг, Гумилев, Георге) или большевистской революции (Горький, Островский, Багрицкий или Светлов в «Гренаде»). Потом была страшная война, после которой музы вынуждены были замолчать. А затем настало время постмодернизма, который похоронил романтизм, да и восторг просветителей перед могуществом науки порядком приглушил. Теперь вовсе не нужны никакие макронарративы – радостей, де, как и проблем в жизни людей и без них хватает.
Второе несомненное достижение вольтерьянцев – формирование идеологии либерализма, который победил в Европе после Французской революции (хотя и не сразу). Эта революция (в отличие от голландской, английской или американской, которые стали возможными благодаря цепи событий, включая случайные) была осознанно инициирована людьми, воспитанными на идеях просветителей.
Первая из идей, которая была реализована в ходе Французской революции, – идея формирования и легализации гражданского общества как новой формы социальной интеграции. За несколько десятилетий до революции просветители помогли значительному числу образованных людей уяснить, что новый взгляд на мир способен объединить представителей разных сословий в стремлении быть активными участниками, а не пассивными созерцателями или объектами социально-политических и экономических процессов. И что сословные перегородки мешают такому объединению, а потому их следует как можно скорее убрать. Накануне революции элита французского общества уже формировалась (опять-таки не без влияния идей просветителей) не из одних только дворян, но и из разночинцев.
Разночинный состав элиты приблизил ее к народу, точнее, к его наиболее активной части – так называемому «третьему сословию». А это сословие было заинтересовано не только в научно-техническом прогрессе и ликвидации сословных барьеров, но и в государственных гарантиях свободы частной собственности и товарно-денежных отношений. Требования таких гарантий также выдвигалось многими авторами «Энциклопедии», в частности Тюрго, Кенэ и Гольбахом, которые пытались в своих работах обосновать необходимость экономической свободы и неограниченной конкуренции. Чтобы буржуа могли быть уверенными в том, что государство станет надежным гарантом таких свобод, они должны были получить доступ к местам, где принимаются политические решения. Революция им возможность такого доступа предоставила. Основы капиталистической системы были заложены за несколько веков до Французской революции, еще во времена позднего Средневековья, но революция эту систему не просто легализовала, но и обеспечила ей приоритетное развитие.
Проекты создания политической системы, способной удовлетворить требования третьего сословия, опять-таки готовились просветителями. Буржуазия была заинтересована в том, чтобы получить в качестве наемных работников освобожденных от феодальной зависимости представителей четвертого сословия, а потому настаивала на политическом равноправии не только для себя, но и для всех. Кроме экономических расчетов, ее к этому подталкивала и политическая выгода. Ей было намного удобнее говорить от имени всей нации – так, будто никакого четвертого сословия вовсе не существует, народ обладает единой волей, а буржуазия ее представляет.