Очерки Лондона
Шрифт:
Въ омнибусахъ вы никогда не встртитесь съ подобными безпокойствами. Между почтовой каретой и омнибусомъ не существуетъ ни малйшаго сходства. Пассажиры въ омнибус перемняются въ теченіе дороги такъ часто, какъ фигуры калейдоскопа, и хотя они игривостью своею и привлекательностію далеко уступаютъ фигурамъ калейдоскопа, но зато въ тысячу разъ бываютъ интересне и забавне. Мы не знаемъ еще до сихъ поръ ни одного примра, чтобы пассажиры спали въ омнибусахъ. Что касается длинныхъ разсказовъ, то ршится ли кто нибудь на это предпріятіе? а если и ршится, то отъ этого никто не пострадаетъ: по всей вроятности, или разскащикъ самъ не кончитъ своего разсказа до конца дороги, или никто изъ пассажировъ не дослушаетъ конца разскава, а другой не услышитъ и начала; словомъ сказать, никто не пойметъ о чемъ онъ ораторствуетъ. Дти хотя и встрчаются въ омнибусахъ, но не такъ чисто, и притомъ они бываютъ какъ-то не замтны, особливо когда экипажъ полонъ пассажировъ. Короче сказать, что посл здраваго размышленія и продолжительнаго
Намъ особенно понравилась одна машина, въ которой мы совершаемъ наши ежедневныя поздки отъ самого начала Оксфордской улицы до Сити; не знаемъ только, почему она поправилась: по наружности ли своей, которая не имла никакихъ украшеній, по простот ли ея внутренности, или по врожденному хладнокровію кондуктора. Этотъ молодой человкъ представляетъ изъ себя замчательный примръ преданности собственной своей персон. Его необузданная ревность къ польз и выгодамъ своего хозяина постоянно вводитъ его въ непріятные хлопоты, а иногда и прямо въ исправительный домъ. Едва только онъ отдлается отъ одной непріятности, какъ снова, и съ удвоеннымъ рвеніемъ, принимаетъ на себя обязанности своей профессіи. Главное его отличіе состоитъ въ дятельности. Онъ постоянно хвалится умньемъ "поддть на дорог стараго джентльмена, ловко втолкнуть его въ карету и пуститься въ дальнйшій путь, прежде чмъ джентльменъ узнаетъ, куда его везутъ." Эту продлку онъ выполняетъ безпрестанно, къ безпредльному удовольствію каждаго изъ пассажировъ, за исключеніемъ помянутаго джентльмена, который касательно этой шутки остается въ совершенномъ невдніи.
Мы до сихъ поръ не знаемъ, какое число пассажировъ долженъ вмщать въ себ омнибусъ; но, судя по ршительнымъ дйствіямъ кондуктора, мы успли замтить, что въ вашемъ омнибус столько можетъ помститься, сколько встртится желающихъ прохать въ немъ.
— Есть ли мсто? восклицаетъ съ тротуара усталый пшеходъ.
— Сколько вамъ угодно, сэръ, отвчаетъ кондукторъ, постепенно отворяя дверцы и не обнаруживая внутренняго положенія оминбуса, до тхъ поръ, пока пшеходъ не очутится на ступенькахъ.
— Гд же тутъ мсто? спрашиваетъ жертва обмана, длая попытку отступить.
— По обимъ сторонамъ, сэръ, возражаетъ кондукторъ.
И вмст съ тмъ вталкиваетъ джентльмена и захлопываетъ дверцы.
— Пошелъ, Билль! восклицаетъ кондукторъ, отворачиваясь въ сторону.
Ретирада невозможна. Новоприбывшій пассажиръ длаетъ движеніе впередъ, получаетъ толчокъ отъ толчка омнибуса, опускается гд попало и остается тутъ до конца своей дороги.
Мы, обыкновенно, отправляемся въ Сити за нсколько минутъ до десяти часовъ и заране знаемъ, что съ нами въ омнибус будутъ хать пятеро тхъ же самыхъ попутчиковъ. Мы принимаемъ ихъ на тхъ же самыхъ частяхъ города и предоставляемъ имъ въ омнибус т же самыя мста; они всегда бываютъ одты въ тже самыя платья, и постоянно ведутъ разговоръ о тхъ же самыхъ предметахъ, и именно: о распространеніи между кэбами чрезвычайно быстрой зды и о безстыдномъ нахальств омнибусныхъ кондукторовъ. До нашего прихода постоянно бываетъ въ омнибус угрюмый старикъ съ напудреннымъ парикомъ. Онъ всегда сидитъ по правую сторону у самого входа, съ руками, сложенными на рукоятку зонтика. Онъ бываетъ чрезвычайно нетерпливъ и сидитъ на этомъ мст собственно затмъ, чтобы строго наблюдать за кондукторомъ, съ которымъ онъ, обыкновенно, заводитъ бглый разговоръ. Онъ очень вжливъ: помогаетъ пассажирамъ входить и выходить и весьма охотно толкаетъ кондуктора зонтикомъ, когда кто нибудь захочетъ выйти. Онъ, обыкновенно, предлагаетъ дамамъ заране приготовить шесть пенсовъ, чтобы при выход изъ омнибуса не было остановки: а если кто изъ пассажировъ откроетъ окно и если онъ можетъ достать рукой это окно, то непремнно закроетъ его.
— Ты къ чему остановился? каждое утро спрашиваетъ старикъ, въ ту минуту, какъ только предвидится пріемъ лишняго пассажира.
И вслдъ за тмъ между нимъ и кондукторомъ завязывается слдующій разговоръ:
— Ты къ чему остановился?
Кондукторъ начинаетъ свистать и показываетъ видъ, что не слышитъ этого вопроса.
— Послушай! (при этомъ длаетъ толчекъ зонтикомъ) ты къ чему остановился?
— Къ тому, чтобы взять пассажировъ. Въ Ба-а-а-нкъ! въ Си-и-и-ти!
— Я знаю, чтобы взять пассажировъ; но знаешь ли ты, что здсь нтъ больше мста. Къ чему же ты остановился, я тебя спрашиваю.
— Гм! на ваши слова весьма трудно отвчать. Я думаю, для того остановился, чтобы постоять немного да потомъ снова похать.
— Послушай, негодяй! восклицаетъ старикъ. съ видимымъ негодованіемъ. — Я съ тобой завтра же раздлаюсь. Я давно общалъ теб это и теперь непремнно исполню.
— Благодарю покорно, сэръ, отвчаетъ кондукторъ, прикасаясь къ шляп, съ нахальнымъ выраженіемъ благодарности. — Чрезвычайно много обязанъ вамъ.
При этомъ въ омнибус между молодыми людьми поднимается смхъ; старикъ краснетъ какъ вареный ракъ и начинаетъ приходить въ бшенство.
Толстый джентльменъ, въ бломъ шейномъ платк, помстившійся
Приближаясь къ Линкольнскому двору, къ Бедфордскимъ рядамъ и другимъ судебнымъ мстамъ, мы выпускаемъ большую часть нашихъ первоначальныхъ пассажировъ и принимаемъ новыхъ, которые пользуются весьма неблагосклонной встрчей. Замчательно, что люди, помстившіеся въ омнибус, всегда смотрятъ на вновь прибывшихъ пассажировъ съ тмъ выраженіемъ лица, которымъ обнаруживаются внутреннія помышленія; они какъ будто хотятъ сказать: "ну, къ чему эти люди лзутъ сами!" Въ этомъ отношеніи мы вполн убждены, что маленькій старичокъ считаетъ появленіе новыхъ пассажировъ за непрестительную дерзость.
Разговоръ теперь совершенно прекращается. Каждый изъ пассажировъ устремляетъ свой взоръ въ противоположное окно, и при этомъ каждый полагаетъ, что сосдъ его пристально смотритъ на него. Если одинъ изъ пассажировъ выйдетъ у переулка Шу, а другой на улицы Фаррингдонъ, маленькій старичокъ ворчитъ и длаетъ послднему замчаніе такого рода, что если бы и онъ вышедъ у переулка Шу, то избавилъ бы весь омнибусъ отъ лишней остановки. При этомъ замчаніи между молодыми людьми снова поднимается смхъ. Старичокъ-джентльменъ смотритъ весьма серьёзно и ни слова не промолвитъ до самого Банка. Здсь онъ чрезвычайно быстро выскакиваетъ изъ омнибуса, предоставляя намъ сдлать тоже самое. Мы слдуемъ его примру и, вступивъ на тротуаръ, отъ всей души желаемъ оставшимся пассажирамъ насладиться хотя бы частію того удовольствія, которое мы извлекли изъ нашей поздки.
XI. ЦИРКЪ АСТЛИ. [6]
Каждый разъ, какъ только случалось нашимъ взорамъ встртиться съ огромными, изумительными римскими заглавными буквами — въ книг ли, въ окнахъ ли магазиновъ, или на вывскахъ — и въ душ нашей немедленно рождалось неясное, безотчетное воспоминаніе о той счастливой пор, когда приступлено были къ посвященію насъ въ таинства букваря. Мы живо представляемъ себ острый кончикъ булавки, который слдитъ за каждой буквой, для того, чтобы сильне запечатлть форму этой буквы въ нашемъ дтскомъ слабомъ воображеніи. Мы невольно содрагаемся при воспоминаніи костлявыхъ сгибовъ пальцевъ правой руки, которыми почтенная старушка-лэди, внушавшая намъ, за десять пенсовъ въ недлю, первыя правила воспитанія, любила награждать наши юныя головки, ради того, чтобы бы привести въ порядокъ смутныя идеи, которымъ мы нердко предавались. Это неопредленное чувство преслдуетъ насъ во многихъ другихъ случаяхъ; но, кром цирка Астли, намъ кажется, нтъ ни одного мста, которое бы такъ сильно пробуждало въ нашей душ воспоминаніе о дтскомъ возраст. Циркъ Астли въ ту пору не носилъ еще громкаго названія Королевскаго Амфитеатра, тогда еще не являлся Дукро, чтобы пролитъ свтъ классическаго вкуса и портабельнаго газа надъ песчаной площадкой, служившей для конскаго ристалища. Впрочемъ, общій характеръ того мста остался тотъ же самый: пьесы давались тже самыя, шутки паяцовъ были тже самыя, берейторы были одинаково величественны, комическія актеры — одинаково остроумны, трагики одинаково хриплы, и лошади одинаково одушевлены. Циркъ Астли измнился къ лучшему, — и только мы перемнились къ худшему. Вкусъ къ театральнымъ представленіямъ совершенно покинулъ насъ, и, къ стыду нашему, должно признаться, что мы гораздо боле находимъ удовольствія, наблюдая зрителей, нежели мишурный блескъ, который открывается на сцен и который нкогда тамъ высоко цнился нами.
6
Astley's — такъ назывался въ старые годы ныншній Королевскій Амфитеатръ. Первоначально это мсто было обнесено заборомъ и служило открытымъ манежемъ для желающихъ учиться верховой зд. Въ 1780 году его подвели подъ крышу и обратили въ циркъ. Посл того онъ нсколько разъ сгоралъ до основанія и возобновлялся. Со времени появленія труппы Дукро, который совершенно преобразовалъ внутреннее устройство цирка, это мсто пользуется особеннымъ покровительствомъ лондонской полиціи. Прим. пер.
Въ свободное время мы считаемъ большимъ удовольствіемъ любоваться постителями Астли, любоваться па и ма, [7] девятью или десятью дтьми, отъ пяти съ половиной до двухъ съ половиной футовъ ростомъ, отъ четырнадцати до четырехъ-лтняго возраста. Однажды мы только что заняли мсто въ лож противъ самой середины цирка, какъ увидли, что сосдняя ложа стала наводняться обществомъ, которое какъ нельзя боле согласовалось съ нашимъ beau ideal, составленнымъ въ воображеніи для описанія группы постителей Астли.
7
Pa и ma — слова, замняющій въ разговорномъ язык англичанъpapa иmama. Прим. пер.