Очерки Лондона
Шрифт:
Гулять по этому обширному и въ своемъ род замчательному кладбищу и предаваться размышленіямъ, которыя невольно рождаются въ душ во время прогулки, принадлежитъ къ числу нашихъ любимыхъ удовольствій. Здсь мы, время отъ времени, примряемъ или фракъ, уснувшій для моды сномъ непробуднымъ, или бренныя останки пестраго жилета, украшавшаго кого нибудь изъ подобныхъ намъ созданій, и стараемся, по виду и фасону одежды, представить себ бывшаго владтеля. Мы углубляемся въ подобныя размышленія до такой степени, что казалось, какъ будто цлые ряды разнокалиберныхъ фраковъ опрометью спрыгивали съ своихъ гвоздиковъ и застегивались вокругъ стана воображаемыхъ нами лицъ; разноцвтные панталоны, въ такомъ же количеств, бросались на встрчу своимъ собратамъ; жилеты рвались отъ нетерпнія присоединиться къ своимъ неизмннымъ товарищамъ; и наконецъ полъ-акра башмаковъ быстро находили себ ноги и выступали на безмолвную улицу съ такимъ стукомъ и шумомъ, что мы невольно пробуждались отъ нашихъ сладкихъ мечтаній и съ видомъ
Однажды, занимаясь этимъ пріятнымъ развлеченіемъ, мы старались подобрать пару полу-сапожекъ для составленнаго въ вашемъ воображеніи идеала, но, какъ будто нарочно, ни одна изъ паръ не приходилась по мрк. Мы уже хотли оставить свое намреніе, какъ вдругъ взоры ваши остановились на нсколькихъ парахъ платья, выставленныхъ напоказъ изъ окна. Эта неожиданность поразила насъ. Хотя платья были сдланы для различныхъ періодовъ человческаго возраста, но видно было, что вс они принадлежали одной и той же особ, что они носились этой особой, и теперь, по одному изъ тхъ странныхъ стеченій обстоятельствъ, которыя случаются довольно рдко, явились для продажи въ одну и ту же лавку. Идея показалась намъ весьма прихотливою, и мы еще разъ взглянули на платья, съ твердою ршимостью не отрываться отъ нихъ скоро. Чмъ боле мы смотрли на нихъ, тмъ сильне убждались въ безошибочности перваго впечатлнія. На этихъ тлнныхъ нарядахъ была написана цлая человческая жизнь, и написана такъ ясно, какъ будто передъ нами лежалъ пергаментъ съ автобіографіей какого нибудь человка.
Первый изъ выставленныхъ нарядовъ похожъ былъ на изношенный и перепачканный остовъ пары платья. Это былъ одинъ изъ тхъ прямыхъ синихъ суконныхъ чехловъ, которыми обыкновенно покрывались дти до употребленія туникъ и перевязей — этихъ изобртательныхъ выдумокъ для обнаруженія полной симметріи дтскихъ формъ, особливо, когда послднія зашнуруются въ чрезвычайно узкіе корсажи, украшенные на обоихъ плечахъ двумя рядами пуговицъ, и когда надъ этими корсажами наднутся панталоны такъ высоко, что ноги принимаютъ самый неестественный видъ: какъ будто он начинаются прямо отъ верхней части груди. Мы съ перваго раза ршили, что эта одежда дтская, и что она принадлежала лондонскому мальчику, судя по коротенькимъ размрамъ рукъ и ногъ, которые такъ свойственны юному возрасту, встрчаемому на улицахъ Лондона, и по мшковатости или выпуклости на панталонахъ около колнъ. Очевидно было, что мальчикъ принадлежалъ къ числу вольноприходящихъ какого нибудь пансіона. Еслибъ онъ былъ постоянный пансіонеръ, то, вроятно, ему не позволили бы такъ много возиться на поду и до такой степени обшмыгать панталоны. Безчисленное множество пятенъ около кармановъ, отъ какой-то липкой матеріи, — пятенъ, которыхъ не могло вывести искусство опытнаго лавочника, ясно обнаруживали, что у мальчика была добрая мать и часто баловала его деньгами на лакомства. Родители его были люди порядочные, но необремененные богатствомъ, иначе онъ не таскалъ бы такъ долго этой пары платья, и другой, состоящей изъ полосатыхъ панталонъ и курточки, въ которыхъ ходилъ въ ближайшую школу учиться писать, и притомъ весьма черными чернилами, если судитъ по мсту, объ которое онъ постоянно вытиралъ свое перо.
Этотъ нарядъ замненъ былъ впослдствіи миніатюрнымъ фракомъ. Посл кончины отца, мать помстила мальчика въ какую-то контору. Долго носилась эта пара платья: время обнаружило на ней блыя полосы около швовъ и самую ткань; но, несмотря на то, она сохранила ту чистоту, съ которой вышла изъ подъ руки портного. Бдная женщина! Мы воображаемъ ея принужденную радость и веселье за скудной трапезой и ея сбереженія лакомыхъ блюдъ для своего любимаго дтища. Ея постоянное безпокойство за будущее благополучіе сына, ея гордость за его прекрасное поведеніе отравлялось иногда самою горькою, ядовитою мыслію. Ну что, если съ достиженіемъ возмужалаго возраста охладетъ въ немъ прежняя любовь, если изгладится изъ его души сыновняя привязанность, если забудутся вс его прежнія общанія? О! это было бы убійственно для матери! Одно безпечное слово, одинъ холодный взглядъ навсегда разрушили бы ея. обворожительныя надежды!… Воображеніе такъ живо рисовало намъ вс эти сцены, какъ будто он совершались, передъ нашими глазами.
Каждому изъ насъ извстно, что подобныя вещи случаются ежечасно. Но, несмотря на то, когда мы увидли, или, лучше сказать, вообразили, что, впрочемъ, одно и тоже, перемну въ молодомъ человк, намъ сдлалось до такой степени грустно, какъ будто возможность подобной перемны представлялась намъ въ первый разъ. Слдующая пара платья была прекрасна, но неопрятна; она обнаруживала большія притязанія на щегольство, но въ чистот далеко уступала своей изношенной предмстниц. Признаки праздности и общества разгульныхъ товарищей говорили, намъ, что спокойствіе матери въ этотъ періодъ быстро исчезало. Намъ нетрудно было представить себ этотъ нарядъ… представить?… мы легко могли видть его! мы даже видли его сотни разъ, когда онъ, въ обществ трехъ или четырехъ другихъ костюмовъ точно такого же покроя, шатался ночью около буйныхъ скопищь.
Для испытанія, мы выбрали въ той же лавк подъ-дюжины такихъ костюмовъ нарядили въ нихъ мальчиковъ отъ пятнадцати до двадцати-лтняго возраста, дали имъ сигары въ зубы, засунули имъ руки въ карманы и стали слдить за ними. Оставивъ улицу Монмаутъ, они съ наглыми шутками и безпрерывно повторяемыми криками завернули за уголъ. Мы ни на минуту не теряли ихъ изъ виду: видли, какъ они нахлобучили на бокъ своя шляпы, приняли надменную осанку и наконецъ вошли въ трактиръ. Пользуясь этимъ случаемъ, мы отправляемся въ одинокій; отдаленный домъ, гд бдная мать одна-одинешенька просиживаетъ далеко за полночь. Мы наблюдаемъ за ней въ то время, какъ она, подъ вліяніемъ лихорадочнаго безпокойства, то сдлаетъ нсколько шаговъ по комнат, то отворитъ дверь, пристально посмотритъ въ мрачную и опустлую улицу, и снова возвратится въ унылую комнату, и снова предается т 123;мъ же грустнымъ и тщетнымъ ожиданіямъ. Мы видимъ взглядъ, въ которомъ выражается все ея терпніе и съ которымъ переноситъ она брань и угрозу; мало того: мы видимъ удары, которые наноситъ ей пьяный, но все еще любимый сынъ…. мы слышимъ тихія рыданія, которыя вылетаютъ изъ скорбной души матери, въ то время, какъ она, удалившись въ свою жалкую комнату, падаетъ на колни и въ пламенной молитв ищетъ утшенія.
Прошелъ длинный промежутокъ времени, и въ костюм сдлалась значительная перемна. Молодой человкъ обратился въ виднаго, широкоплечаго, здороваго мужчину. Взглянувъ на широкополый зеленый сюртукъ, съ огромными металлическими пуговицами, мы сразу догадались, что владтель этого костюма рдко выходитъ изъ дому безъ собаки и безъ пріятеля, такого же безпечнаго гуляки, какъ и онъ самъ. Пороки юности вполн укоренились и въ зрломъ его возраст. Мы представили въ своемъ воображеніи его семейный домъ, если только можно допустить, что домъ его заслуживалъ названіе семейнаго.
И вотъ передъ нами комната, лишенная необходимой мебели и наполненная женой и дтьми, блдными, голодными, изнуренными. Мужчина удаляется въ винный погребъ, изъ котораго только что воротился, и посылаетъ брань на жену и больнаго младенца, которые приступили къ нему и просятъ кусокъ хлба; мы слышимъ борьбу, брань и наконецъ удары, нанесенные несчастной матери несчастнаго семейства…. Вслдъ за тмъ воображеніе уводитъ насъ въ одинъ изъ рабочихъ домовъ столицы, расположенный среди многолюдныхъ улицъ и аллей, наполненныхъ вредными испареніями и оглушаемый шумными криками. Мы видимъ тамъ старую, больную женщину. На смертномъ одр она молитъ о прощеніи сыну. Подл нея н;тъ никого изъ близкихъ сердцу, чтобы въ послдній разъ пожать ея изсохшую, холодную руку: нтъ никого, чтобы навять прохладу на ея тяжелыя вены. Чужой человкъ закрываетъ ей глаза и принимаетъ предсмертныя слова изъ блдныхъ и полузакрытыхъ устъ.
Грубый фракъ съ изношеннымъ, бумажнымъ шейнымъ платкомъ и другими принадлежностями самаго обыкновеннаго наряда заключаютъ всю исторію. Финалъ ея весьма неутшительный: мы видимъ тюрьму, слышимъ судебный приговоръ, въ которомъ слова: "ссылка изъ отечества или галеры", печально поражаютъ нашъ слухъ. О! чего бы не отдалъ этотъ человкъ въ ту пору, чтобъ только еще разъ сдлаться довольнымъ, смиреннымъ прикащикомъ купеческой конторы, чтобъ только на недлю, на день, на часъ, на минуту, — словомъ сказать, на такое время возвратиться къ прежней жизни, которое дало бы ему возможность высказать нсколько словъ чистосердечнаго раскаянія и выслушать хотя бы одинъ только звукъ прощенія отъ холоднаго и бездушнаго трупа матери, который давно уже преданъ земл на кладбищ нищихъ! Его дти бродятъ по улицамъ Лондона, его жена остается безпріютной вдовой! Какъ дти, такъ и жена носятъ на себ неизгладимое пятно позора отца и мужа и подъ гнетомъ прямой необходимости стремятся къ пропасти, которая увлекла несчастнаго къ медленной смерти, продолжавшейся, быть можетъ, многіе годы, за нсколько тысячь миль отъ отечества. Мы не имемъ намренія слдить дале за этимъ грустнымъ разсказомъ, конецъ котораго каждый изъ нашихъ читателей самъ легко можетъ представить себ.
Чтобы настроить наши мысли на боле веселый тонъ, мы отходимъ отъ прежняго мста, длаемъ нсколько шаговъ впередъ, устремляемъ нашъ взоръ на обширный ящикъ, наполненный безчисленнымъ множествомъ сапоговъ и башмаковъ, и начинаемъ примрять ихъ на воображаемыя нами ноги съ такой быстротой, которая изумила бы любого артиста по части сапожной. Вотъ, напримръ, эта пара сапоговъ въ особенности обращаетъ на себя ваше вниманіе. Сшиты эти сапоги довольно аккуратно, имютъ средніе размры и какой-то особенно пріятный, привлекательный видъ, такъ что, спустя полъ-минуты посл нашего знакомства, мы уже выбрали для нихъ владльца, прекраснаго, румянаго и веселаго рыночнаго садовника. Они какъ разъ пришлись ему впору, какъ будто нарочно были шиты для него. Посмотрите, какъ живописно свисли надъ отворотами его полныя икры и обнаружились его синіе чулки и пестрыя подвязки; взгляните на его синій передникъ, заткнутый за поясъ, на его пунцовый шейный платокъ, синюю куртку и блую шляпу, немного натянутую набокъ. Посмотрите, какая пріятная улыбка озаряетъ его разумное лицо, когда онъ стоитъ передъ своимъ цв 23; тникомъ и насвистываетъ псенку, какъ будто ему кром того, чтобъ только быть счастливымъ и спокойнымъ, другой идеи никогда не приходило на умъ.