Очерки по психологии бессознательного (сборник)
Шрифт:
Никто не в состоянии по своей воле лишить бессознательное его действенной силы. В лучшем случае можно на этот счет лишь обмануть себя. Как об этом говорит Гете:
Если внять мне не желаешь,Сердцем ты меня узнаешь,В разных видах, я вездеВсехТолько одно способно эффективно противостоять бессознательному, и это – суровая внешняя необходимость. (Те, кто знают о бессознательном больше, и за внешней необходимостью различат все тот же лик, взирающий на них изнутри.) Внутренняя необходимость может смениться на внешнюю, и до тех пор, пока внешняя необходимость остается насущной, а не просто деланной, психические проблемы останутся в той или иной степени без внимания. Вот почему Мефистофель дает Фаусту, которого «тошнит, и вянут уши», следующий совет в ответ на реплику Фауста «Что это?»:
Способ без затрат,Без ведьм и бабок долго выжить.Возделай поле или сад.Возьмись копать или мотыжить.Замкни работы в тесный круг,Найди в них удовлетворенье.Всю жизнь кормись плодами рук,Скотине следуя в смиренье.Вставай с коровами чуть свет,Потей и не стыдись навоза —Тебя на восемьдесят летОмолодит метаморфоза.Всем хорошо известно, что невозможно создать видимость «простой жизни», и потому беспроблемное существование бедного человека, который действительно предоставлен воле судьбы, не может быть куплено таким дешевым подражанием. Только тот человек, который проживает эту жизнь не как простую возможность, а в действительности побуждаем к ней необходимостью своей собственной природы, слепо пройдет мимо поднятой здесь проблемы его души, заметить которую у него просто не хватит ума. Но если он сможет заметить фаустовскую проблему, то для него выход в «простую жизнь» будет окончательно закрыт. Конечно, никто ему не мешает переехать в деревенскую лачугу, вскопать огород и питаться сырой репой. Но его душа посмеется над этим обманом. Лишь то, чем действительно кто-то является, имеет целительную силу.
Регрессивное восстановление персоны возможно лишь для человека, который обязан критическому провалу в собственной жизни своей собственной инфляции (напыщенности, завышенной «вздутости»). С «уменьшением» своей личности он возвращается к соответствию со своей мерой. В любом другом случае, однако, смирение и самоуничижение означают отступление, которое может поддерживаться длительный срок только за счет невротической болезненности. С сознательной точки зрения самого больного его состояние выглядит во всяком случае не как отступление, а скорее как невозможность справиться с проблемой. Обычно он пребывает в одиночестве, и мало кто или что в нашей сегодняшней культуре способно ему помочь. Даже психология предлагает ему прежде всего чисто редуктивные интерпретации, поскольку неизбежно подчеркивает архаический и инфантильный характер этих переходных состояний и делает их неприемлемыми для него. Представление о медицинской теории, также служащей тому, чтобы дать возможность самому доктору более или менее элегантно вытащить свою голову из аркана, для него недоступно. Вот почему эти редуктивные теории столь превосходно объясняют существо невроза – в огромной степени они служат доктору.
Вторая возможная форма реакции – идентификация с коллективным психическим. Это равнозначно признанию и одобрению инфляции, но теперь возвышенной до уровня системы. Другими словами, это означает, что человек становится счастливым обладателем той великой истины, которая все еще не открыта, того эсхатологического (окончательного) знания, которое несет исцеление народам. Такая установка необязательно непосредственно означает манию величия в прямой форме; мегаломания в смягченной и более привычной форме проявляется как реформаторство, профетизм и мученичество. «Нищие» (слабые) духом способны поддаться этому искушению без малейшего риска, благо они, как правило, имеют в своем распоряжении большее, чем позволяет их законная мера, честолюбие, тщеславие и неуместную наивность. Открытие доступа к коллективному психическому означает для индивида обновление жизни, неважно, ощущается это обновление как приятное или неприятное. Каждый хочет ухватиться за это обновление: один – потому что благодаря этому усиливается его жизнеощущение, другой – потому что это обещает прирост его знанию, а третий – потому что он нашел ключ к преображению всей своей жизни. Поэтому все те, кто не хочет отвергать те великие сокровища, которые сокрыты в коллективном психическом, будут стремиться тем или иным образом поддержать этот вновь приобретенный союз с фундаментальными источниками жизни [130] . Идентификация кажется кратчайшей дорогой к этому, поскольку растворение персоны в коллективном психическом
130
Здесь я хотел бы обратить внимание на интересное замечание Канта. В своих лекциях по психологии (Vorlesungen "uber Psychologie. Leipzig, 1889) он говорит о «лежащем в сфере темных представлений сокровище, глубокой бездне человеческих знаний, недостижимой для нас». Это сокровище, как я показал в своей книге: Wandlungen und Symbole der Libido, 1912 (Neuauflage: Symbole der Wandlung / Ges. Werke. 1952. Bd. 5. Рус. пер. – Юнг К. Г. Символы трансформации. СПб., 2000), есть сумма изначальных образов, в которые инвестировано либидо или, лучше сказать, которые являются саморепрезентациями либидо.
Еще раньше я показал, что в основе регрессивного страстного стремления, которое Фрейд, как известно, рассматривал как «инфантильную фиксацию» или «желание инцеста», заключены особая ценность и особая необходимость. Это выражено, например, в мифах, когда именно самый сильный и лучший среди людей, т. е. герой, следует за регрессивным страстным стремлением и умышленно подвергает себя опасности быть проглоченным чудовищем материнского первозданного хаоса. Но он герой лишь потому, что не дает проглотить себя окончательно, а побеждает чудовище, и притом не один, а много раз. Только победа над коллективным психическим и выявляет истинную ценность – овладение сокровищем, непобедимым оружием, магическим талисманом или чем-то иным, что в мифе является наиболее желаемым. Поэтому тот, кто идентифицирует себя с коллективным психическим или, выражаясь языком мифа, дает себя проглотить чудовищу и таким образом растворяется в нем, хотя и находится возле сокровища, охраняемого драконом, но отнюдь не по своей воле и к своему собственному величайшему ущербу.
Пожалуй, никто из осознающих абсурдность такой идентификации не нашел бы в себе мужества возвести ее в принцип. Но самое опасное состоит здесь в том, что у очень многих или начисто отсутствует необходимый в подобных случаях юмор, или он отказывает как раз в этот момент: они одержимы пафосом, своего рода беременностью значением, что препятствует всякой эффективной самокритике. Я не хочу вообще отрицать, что встречаются подлинные пророки, но осторожности ради предпочел бы поначалу подвергнуть сомнению каждый отдельный случай, так как это дело слишком сомнительное – не задумываясь решиться раз и навсегда признать, что мы видим настоящего пророка. Любой подлинный пророк прежде всего энергично защищается от бессознательного навязывания этой роли. Поэтому там, где пророк появляется как по мановению руки, невольно начинаешь думать о потере психического равновесия.
Однако наряду с возможностью стать пророком существует еще и другое, более тонкое и, по всей видимости, легитимное удовольствие – стать учеником пророка. Для подавляющего большинства это прямо-таки идеальная техника. Ее преимущество – «odium dignitatis» [131] , сверхчеловеческая ответственность пророка – превращается в гораздо более приятный «otium indignitatis» [132] . Ученик не представляет особого интереса; он скромно сидит у ног Учителя и гонит прочь свои собственные идеи. Умственная лень становится добродетелью, можно нежиться под солнцем полубожественного бытия. Ученик наслаждается архаизмом и инфантилизмом своих бессознательных фантазий без всяких издержек со своей стороны, так как вся ответственность лежит на Учителе. Через обожествление Учителя ученик якобы, не замечая этого, и сам растет в своем статусе, а кроме того, разве он не обладает великой истиной, хотя он и не открыл ее сам, но все же получил из собственных рук Учителя? Естественно, такие ученики постоянно объединяются, но не из любви, а из-за весьма понятной цели – создавая атмосферу коллективного согласия, находить без всяких усилий подтверждения своим собственныем убеждениям.
131
Невыносимость достоинства (лат.).
132
Покой недостойности (лат.).
Кажется, что подобная идентификация с коллективным психическим значительно более достойна одобрения: кто-то другой имеет честь быть пророком, но вместе с этим несет и серьезную ответственность. Что касается Ученика, то хотя он всего лишь ученик, но вместе с этим и совместный хранитель великого сокровища, которое добыл Учитель. Достоинство и бремя такой службы ощущается в полной мере, и ученик почитает высочайшим долгом и нравственной необходимостью поносить всех инакомыслящих, вербовать прозелитов и вообще нести человечеству свет – точь-в-точь как если бы он сам был пророком. И эти люди, незаметно крадущиеся под маской внешне скромной персоны, как раз и есть те самые, которые, «раздувшись» через идентификацию с коллективным психическим, внезапно появляются на мировой арене. Как пророк является изначальным образом коллективного психического, так и Ученик пророка репрезентирует изначальный образ.