Очерки по русской семантике
Шрифт:
Отсюда – как вторичное явление – использование подобных образований в отношении к абстрактным понятиям, действиям, общественным движениям, учреждениям и т. п. Ср.: «…нельзя всем построить собственные домики и безмятежно жить в них, пока двужильный старик Захват Иванович сидит на большой коробке да похваливается, а свободная человечья душа ему молится…» (Н. С. Лесков. Некуда. Кн. I. Гл. XXV, 1, 1864). И, с другой стороны, у декабриста В. И. Штейнгеля – вместо ожидаемого в соответствии с общерусской нормой Сената Ивановича – по-видимому, отражающее воздействие сибирской речи во время его многолетней сибирской ссылки – Сенат Петрович: «Не могу не присовокупить пламенного моего желания, чтобы Господь избавил вас от состязания со стариком Сенатом Петровичем…» (В. И. Штейнгель – А.Ф. Бриггену, 30 июля 1852 г.). Ср. также – в сдвинутой функции – из материалов нашего времени: «[Авдонин]…Я от нее в коридор, а она дверь на замок. Вот в носках и того… задал Отрыв Петровича…[Мария] Как – Отрыв Петровича? [Авдонин] Ну, значит, бежать…» (А. Салынский. Мария).
2.3. Второй компонент рассмотренных именований, патронимическое имя на – ович, – овна, присоединяясь к апеллятиву, употребляется
134
В этом отношении – при отсутствии для таких образований прочной орфографической традиции, что указывает на устный источник их проникновения в литературный язык, – чрезвычайно показательны расхождения в их написаниях. Это относится, конечно, и к рассмотренным выше именованиям-аббревиатурам.
Словообразовательно связанные с личными именами Иван и Петр и фамильными Иванов, Иванова, Петров, Петрова этими именами – символами «среднего русского» (ср. Свен Свенссон как имя «среднего шведа»), [135] патронимы Иванович, Ивановна (реже Петрович и Петровна) также являются символическими, и употребление их в такой функции может считаться строго нормативным.
135
Отсюда специфический подбор фамилий к имени Иван в практике создания псевдонимов. Ср. Иван Человеков (псевдоним С. Д. Махалова), Иван Русаков (псевдоним В. Ф. Майстраха), Иван Русопетов (псевдоним К. Н. Леонтьева) и т. п. (см.: [Масанов 1958: III, 39, 233]).
Иван как символическое имя входит в триаду личных имен «среднего русского» Иван – Петр – Сидор, образует соответственно-координативную пару с женским именем Марья и вместе с этим последним входит в двухкомпонентные именования с символическими отчествами Иванович / Ивановна, Петрович /Петровна (но не Сидорович / Сидоровна!). Ср. Иван Петрович, Петр Иванович – Марья Ивановна и Марья Петровна как символические именования «средних», типичных русских мужчин и женщин. Ср. в обращении опытного художника к начинающим: «Друзья мои золотые, научитесь сначала писать о двухэтажных домиках, о бараках, о комнатках в цветочных обоях, где живут Петры Ивановичи и Марии Ивановны, а потом уже кидайтесь на сорок пять этажей! «(Ю Трифонов Долгое прощание) Или «получается так, что успех перестройки зависит от принципиальности рядовых коммунистов в борьбе с противниками перестройки, а руководящие партийные и советские органы вроде бы здесь ни при чем “Давайте, мол, Петр Иванович и Марья Ивановна, – говорят они, – смелее боритесь со всякими бюрократами, не бойтесь, что вам сломают голову или хребет ”«(Правда, 13 февраля 1987) О триаде символических русских фамилий Иванов, Петров, Сидоров см. в работе [Клубков 2001 273–293]
Использование на их месте других патронимических имен – ср. народное именование сохи Сохой Андреевной, лисы Лисой (Лисаветой) Патрикеевной (отсюда: «Лис Патрикеич». Поэма в 12 песнях И. В. Гёте. С 36-ю эстампами по меди и 24-мя гравюрами по рисункам В. Каульбаха. СПб., 1870), а крещенского мороза – по связи с Васильевым вечером – Морозом Васильевичем, имя Потапович в общеизвестном сказочном именовании медведя или Сова Савельевна как именование сказочной птицы в повести А. Ф. Вельтмана «Сердце и думка» (1838), – наблюдается лишь единично и, обнаруживая четкую обусловленность некоторыми специальными семантическими и фонетическими факторами, должно рассматриваться как явление преднамеренного, художественно и экспрессивно оправданного нарушения указанной нормы.
Норма, о которой идет речь, должна быть признана одной из важнейших ономастических норм и тем более интересна, что за ней стоит многовековая культурно-этническая традиция. У истоков ее находятся именования типа Дунай Иванович и Дон Иванович. В ее русле шутливое именование паралича Кондратий Иванович (ср. кондратий и кондрашка). Одно из поздних ее порождений – именование Мамонт Иванович (по сообщению телевидения и прессы – чучело мамонта, выставленное в павильоне СССР на международной выставке «Экспо-73» в Японии).
Очень рано эта традиция сделала патронимы Иванович, Ивановна знаком натурализации нерусских в России. Одни получили такое отчество в качестве правильного трансформа их собственного второго имени (к примерам, приведенным выше, ср. еще Франц Иванович – именование гувернера Франца Иоганна Мендера в романе Б. Окуджавы «Свидание с Бонапартом»), другие – в соответствии с подлинным именем отца (так, великий австрийский композитор Иоганн Штраус-младший получил во время своих гастролей в Петербурге в 1865–1869 гг. дружеское именование Иван Иванович, – с отчеством, опиравшимся на имя его отца Иоганна Штрауса-старшего), третьи – как условное второе имя, позволявшее избежать фонетических трудностей, связанных с образованием отчеств от тех или иных нерусских имен. Одни носили его как часть законного паспортного именования, другие присваивали его себе самовольно, третьи получали его от русского окружения. Один из самых ранних примеров: славянский просветитель и ученый, проповедник славянского единства, автор «Всеславянского языка» (1659–1666), хорват Юрий Крижанич (1618–1683), прибывший
Сказанное позволяет понять, как приезжавшие в Россию и осваивавшие ее бесчисленные Иоганны, Жаны, Джоны, Джованни, Юханы, Вано и Ованесы и т. п. одновременно сами осваивались ею и – разноплеменные и разноязычные – становились русскими Иванами Ивановичами. Так, стал Иваном Ивановичем лейб-медик Елисаветы Петровны и один из деятелей тайной канцелярии француз из Эльзаса Яоганн-Германн (Арман) Лесток (1692–1767) (Г. И. Веретенников. История тайной канцелярии. 1731–1762. Харь-ков, 1911). Именно так – Иваном Ивановичем – называет М. И. Глинка в своих «Записках» (1854–1855) великого итальянского певца Джиованни Батиста Рубини (1794–1854) и это же именование получает в русском окружении герой В. К. Кюхельбекера итальянский художник Джованни Колонна, приехавший в Россию к своему другу Юрию Пронскому («Последний Колонна», 1832–1843).
Замечу в этой связи, что следует различать две разных, хотя и схожих по конечному результату, операции «натурализующего» наречения иностранцев и иноплеменников в России, начиная с конца XVII в.: а) наречение путем присоединения русского «натурализующего» отчества Иванович к иноязычному личному имени или к его русскому / русифицированному соответствию и б) наречение с использованием целостного русского именованияИван Иванович. Как отметил В. И. Даль, «Иван Иванович – почетное или шуточное имя и отчество немцев, а еще более калмыков, кои всегда отзываются на кличку эту, как чуваши на зов: Василий Василич» [Даль 1881: II, 5].
Можно было бы включить в этот далевский ряд еще именование Алексей Алексеич (Лексей Лексеич), которым в те же годы награждали лакеев и солдат (см., например: А. И. Левитов, Московские «комнаты снебилью», 1863; И. Ф. Горбунов. Из московского захолустья, 1864), можно было бы привести немало фактов, подтверждающих справедливость наблюдения Даля и в отношении чувашей, и в отношении калмыков (ср., например, свидетельство современного автора: «Иван Иванович – так называли астраханские приказчики всех калмыков подряд» – А. Балакаев. Страна Бумба, II // Дружба народов. 1977. № 7. С. 108. – Перевод с калмыцкого В. Сидорова), и в отношении русских немцев, «германо-руссов», как назвал их С. П. Жихарев (Дневник студента, 23 июля 1806 г. // Записки современника, – М., 1981. С. 103). Ср. данные о дошедшем до нас альбоме конца XVIII в., который заполнялся в Петербурге, Кронштадте и Нарве и принадлежал лицу немецкого происхождения, называемому в русских записях Иваном Ивановичем (Ежегодник рукописного отдела Пушкинского дома на 1977 г. Л., 1979. С. 4–5). Или водевиль П. Каратыгина «Булочная, или Петербургский немец» (1844), в рецензии на который Н. А. Некрасов писал: «Петербургский немец, одно из интереснейших лиц в огромной и разнородной массе петербургского народонаселения <…> Язык, которым говорит почтенный Иван Иванович Клейстер, – это язык ни русский, ни немецкий, – русский язык на немецкий лад…» (Я. А. Некрасов. Собрание сочинений: В 12 т. М., 1948–1953. Т. 9. С. 135). Ср. также характерное употребление рассматриваемого именования в качестве окказиональной антропонимической марки: «В Красноярск приехал я поутру 7 февраля. Станция находится там при гостинице. Толстый и улыбающийся немец Иван Иванович вышел встречать меня и объявил…» (М. М. Михайлов. Записки, 1862).
Следует уточнить, однако, что в действительности именование Иван Иванович использовалось в России значительно шире и до конца XIX в. было как в жизни, так и в литературе меткой российской натурализации не только немцев и калмыков. Это именование было общим целостным маркирующим именем всех натурализовавшихся нерусских, иноплеменников и иностранцев – независимо от крови, текущей в их жилах, от их подлинного, «природного» имени и от подлинного, «природного» имени их отцов, будь то вывезенный из Персии или из Грузии графом П. Д. Бутурлиным мальчик-сирота, названный Иваном Ивановичем Иноземцевым и ставший отцом прославленного русского врача Ф. И. Иноземцева (Русский архив, 1872. Кн. 2. Вып. 7–8. С. 1409), «капельмейстер для обучения мальчиков волостных музыке», который «был природой <sic!> поляк, хотя и назывался Иван Иванович Розенбергский» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения, XXII, 1789–1792), финский малыш, сирота Якко, попавший к русским во время русско-шведской войны и названный ими Иваном Ивановичем (В. Ф. Одоевский. Саламандра, 1841), еврей-выкрест репортер Иван Иванович Шмуль (А. С. Суворин. Новое время, 1895) или «старый морщинистый, улыбчивый китаец», директор чайного магазина в предреволюционной Москве «милейший Ван Ваныч Ли» (Б. Евгеньев. Московская хроника//Москва. 1986. № 1. С. 72).