Очерки по русской семантике
Шрифт:
Апеллятивное наполнение, таким образом, создает два основных типа реализаций изучаемой модели: неоднородные (апеллятивно-антропонимические и антропонимо-апеллятивные) и однородные– с апеллятивным составом обеих частей. [148]
2.4.3. Этим двум апеллятивным типам противопоставлен основной для этой модели тип однородных антропонимических реализаций, представляющих (как и однородные апеллятивные реализации) две разновидности образований:
1) Образования с несовпадающим, нетождественным наполнением компонентов модели – типа Иван Петрович, Марья Александровна и т. п. Их можно было бы назвать гетеронимическими или гетеронимами.
148
Специально обо всей этой группе образований и связанных с ними теоретических проблемах см. в работах [Пеньковский 1986-6, 1988, 1989-а, 1989-6].
2) Образования с совпадающим, тождественным наполнением компонентов модели – типа Иван Иванович, Александра Александровна и т. п. Их можно было бы назвать таутонимическими или таутонимами. [149]
При всем их внешнем сходстве, при всей их несомненной близости, эти две разновидности личных и персонифицирующих именований обнаруживают существенные различия. И не только лексические (они лежат на поверхности и совершенно очевидны), но и иные, скрытые за ними различия в характере и направлении внутренних связей между компонентами модели и их внешних связей. Вскрыть эти связи – значит получить ключ к объяснению всей (достаточно сложной, как было показано выше) системы реализаций изучаемой модели. Таким ключом может стать анализ различных реализаций модели с точки зрения мотивированности – немотивированности ее компонентов.
149
Предложенные мною в первой публикации этой работы в 1976 г., термины гетероним и таутоним получили признание,
4.0. Подходя к антропонимическим единицам с указанной точки зрения, оказывается необходимым различать мотивированность – немотивированность их выбора (Мв – М-в), значения (Мз – М-з) и образования (Мо – М-о), учитывая при этом, что все они могут получать языковое выражение (Мв+, Мз+, Мо+) или оставаться невыраженными (Мв-, Мз-, Мо-).
Для разных типов основных антропонимических единиц отношение их к этим видам мотивированности оказывается различным, как различны их структурные особенности, способы введения в акт наречения и последующая антропонимическая жизнь.
4.1. Так, личные имена, как правило, не образуются (не придумываются и не конструируются) и не наследуются, а выбираются из определенного круга готовых имен. Поэтому они характеризуются мотивированностью выбора. Мотивированность эта может осознаваться или не осознаваться нарекающими и носителями имени, она может быть целиком экстралингвистической или опираться отчасти и на языковые признаки имени (характер его звучания, соответствие-несоответствие в том или ином отношении отчеству и/или фамилии и т. п. [150] ), но, как правило, остается невыраженной [Никонов 1970: 41–43].
150
Действие такого рода факторов обнаруживает себя – на фоне основной массы гетеронимических именований с нейтральными составляющими – а) в подчеркнутой координации или б) подчеркнутой дискоординации по одному или нескольким дифференциальным признакам (происхождению и национально-языковым характеристикам, стилистической окраске, фонетическим особенностям и т. п.). Ср., например, именование старшего обер-камергера двора, итальянца по происхождению, графа Юлия Помпеевича Литта (1 IV 1763 – 24 I 1839), которому, как камер-юнкер, был подчинен Пушкин по придворной службе [Черейский 1988: 237–238]. Или именование выходца из петербургской семьи, отличавшейся особым интересом к Греции и греческой культуре, графа Аполоса Епафродитовича Мусина-Пушкина (Русский архив, 1897. Кн. 3. Вып. 10. С. 167). Ср. также именование ЭлпидифораАнтиоховича Зурова (март 1797 – 19.XII.1871), новгородского военного и гражданского губернатора, знакомого семьи Пушкиных: «…Кстати: Графиня Стройновская только что сочеталась новым браком; она вышла за Зурова, Ельпидифора Антиоховича. Бьюсь об заклад, что ее прельстило это имя, чем еще это можно объяснить – сорокалетняя женщина, богатая, независимая, имеющая двенадцатилетнюю дочь, – право же это смешно!” (О. С. Павлищева-Пушкина – Н. И. Павлищеву, 18 января 1836 // Мир Пушкина: Фамильные бумаги Пушкиных – Ганнибалов. Т. 2. СПб., 1994. С. 145). Ср. также именование Корнелия Люцианови-ча Зелинского, советского критика и литературоведа (1896–1970). Ср. в этой связи комическое именование Фемистокла Мильтиадовича Разорваки в «Фантазии» К. Пруткова (1851). Или (с учетом коннотаций фонемы и звука /Ф/ – [ф] в русском культурно-языковом сознании) «трехэфное» именование героини повести Н. А. Дуровой «Угол» (1840), возлюбленной графа Тревильского, купеческой дочери Фетиньи Федосовны Федуловой, ставшей графиней Фанни Тревильской. Говоря словами одного из персонажей, «Верно, Мефистофель думал целые три дня, пока подобрал такое гармоническое соединение имени с фамилией “Фетинья Федотовна Федулова, дочь Федота Федуловича Федулова!” Дивная поэзия!..» (Дача на петергофской дороге: Проза русских писательниц первой половины XIX в… М., 1986. С. 63). Или позднее у Аполлона Григорьева: «А вот – глава славянофилов /Евтихий Стахьевич Панфилов, /С славянски-страшною ногой, / Со ртом кривым, с подбитым глазом, И весь как бы одной чертой / Намазан русским богомазом…» (Встреча, 15, 1846). С другой стороны, ср. такие реальные именования, как Эдуард Митрофанович или Марианна Прохоровна (по понятным причинам не называю фамилий их носителей) и т. п. и – в художественном отражении – Мессалина Пафнутъевна («– Вот так темперамент. Ах ты, Мессалина Пафнутъевна!… Тебя, кажется, Женькой звать?…» – А. И. Куприн. Яма, 1909–1914) или Генриетта Потаповна Персимфанс (М. Булгаков. Дьяволиада).
Понятно, что то или иное оценочное восприятие конкретных имен и, следовательно, осознание образуемых ими именований как гармонически координированных или, напротив, с той или иной силой контраста нарушающих координацию, зависит и от целостной системы оценок, меняющейся в этой сфере от эпохи к эпохе, и от исторического изменения коннотаций того или иного имени, и от уровня языковой культуры и степени изощренности языкового чутья и вкуса субъектов языковых оценок. Так, именование Ипполит Федорович едва ли привлечет к себе особое внимание носителей современного языка и скорее всего будет воспринято как нейтральное. Карамзину оно, однако, казалось неприемлемым: «Пиитическое имя Ипполита приятнее ушам без отчества» (Я М Карамзин О Богдановиче и его сочинениях, 1803 //Избранные сочинения. Т. II. М.; Л., 1964. С. 199). Отчество Федорович рядом с высоким именем Ипполит, как заметил по этому поводу К. С. Аксаков, оскорбило деликатность Карамзина своим «неблагозвучием» (К С Аксаков. Взгляд на русскую литературу с Петра Первого // Русская литература. 1979. № 2. С. 109). Ср. именование персонажа «Вешних вод» И. С. Тургенева(1871) Ипполита Сидорыча Полозова, в котором резкий контраст между высоким именем и низким отчеством (к тому же еще и в разговорно-просторечной стянутой форме) сохраняет и для нашего сегодняшнего восприятия всю свою первозданную силу.
Ср. к сказанному диалог об именах и именованиях в рассказе И. С. Тургенева «Два приятеля»: «– Как зовут отца? – спросил он небрежно. – Его зовут Калимон Иваныч, – ответил Петр Васильич, – Калимон! Что за имя!.. А мать? – А мать зовут Пелагеей Ивановной. – А дочерей как зовут? – Одну тоже Пелагеей, а другую Эмеренцией. – Эмеренцией? Я такого имени сроду не слыхал… и еще Калимоновной. – Да имя точно немножко странное…<…> – Эмеренция Калимоновна! – воскликнул еще раз Вязовнин. – Мать зовет ее Emerance, – вполголоса заметил Петр Васильич…» (1853).
В то же время личное имя как чистый знак, характеризующийся тенденцией к полной редукции лексического значения (ср.: [Суперанская 1973: 236–249]), должно быть немотивированным по образованию. Если в момент наречения такая мотивированность и имеется, например, в искусственно сконструированных именах типа Вилен (<В. И. Ленин), Влаиль (< Владимир Ильич), Мэлс (<Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин), Донара (<дочь народа), Мюда (<международный юношеский день) и т. п. (см. о таких именах – в работах [Алексеев 1970: 248; Данилина 1972: 16–24]), то последующая их жизнь неизбежно приводит к забвению первоначально действовавшей мотивировки – нередко даже для самих носителей таких имен, сохраняясь для них в лучшем случае через семейные предания. [151]
151
Показателен случай, рассказанный С. Антоновым: «Когда я однажды в рабочей семье увидел девочку по имени Гертруда и спросил, почему ее назвали так старомодно, мне ответили: – Почему старомодно? Это сокращенное – Героиня труда» («Я читаю рассказ». М., 1973. С. 214). Ср. еще: «– Ладно, возьмем над вами шефство, Радмир Харитоныч. – Дамир, – поправил я. – Ну, имечко! Заграничное, что ль? – Отечественное. Даешь мировую революцию! Сокращенно: Дамир…» (А Белов Марш на три четверти, 2 //Октябрь. 1987.№ 2. С. 65).
4.2. Соответствующие характеристики патронимических имен оказываются существенно иными.
В отношении отчеств нарекающие не располагают свободой выбора, поскольку отчество однозначно предопределяется именем отца. Оно принудительно навязывается и нарекающим и нарекаемым исторически сложившейся системой личного именования. Отчества, таким образом, не выбираются (в отличие от имен) и не наследуются (в отличие от фамилий), [152] а образуются. Они образуются, – по-видимому, каждый раз заново [153] – от собственных мужских имен, представляя два особых продуктивных типа существительных с суффиксами – ович / – евич и – овна / – евна и два закрытых непродуктивных типа с суффиксами – ич и – ична / – инична. [154]
152
Ср., однако, отражающее бытовую точку зрения утверждение Н. А. Янко-Триницкой, что «отчества, как и фамилии, переходят от одних лиц к другим в связи с различными родственными отношениями» [Янко-Триницкая 1957: 243]. Ср.: «– Но рожать буду <сказала Люся Павлу>. Я очень хочу ребенка! – с какой-то веселой угрозой воскликнула она и рассмеялась. – Отчество-то хоть разрешишь твое взять? Мне нравится. Например, Олег Павлович. А?…» (В Шугаев На тропе // Наш современник. 1973. № 7. С. 22).
153
То, что при этом – особенно в случаях образования отчеств
154
Иное понимание механизма образования женских отчеств сформулировано в «Грамматике современного русского литературного языка» (М., Наука, 1970). Авторы соответствующего раздела, исходя из наличия объединяющего патронимические суффиксы морфа – ов и опираясь на отношения, представленные в таких патронимических парах, как Саввич – Саввична, Никитич-Никитична, Фокич – Фокична, рассматривают все женские отчества как мотивированные мужскими (см. с. 123). При этом, однако, полностью игнорируются реальные семантические отношения (Петровна – ‘дочь Петра’, а не ‘сестра Петровича’) и постулируется сложная операция замены морфов (Петр > Петрович > Петровна – с заменой морфа – ич морфом – на) Если прибавить к этому, что имена Савва и Фока уже ушли из современного именника, а от имени Никита все чаще, вопреки норме, образуются регулярные отчества Никитович и Никитовна, то обсуждаемую точку зрения нужно будет признать неоправданной и требующей пересмотра. Любопытно, что единственная пара, которая могла бы подкрепить уязвимую позицию авторов (цесаревич ‘наследник престола’ – цесаревна ‘жена цесаревича’), в «Грамматике» не приводится.
При этом то, что с позиции нарекающих предстает как отсутствие свободы выбора отчества, для носителей отчеств оборачивается жесткими ограничениями их замены. [155] Последняя может иметь место либо как следствие изменения имени отца [Б. Успенский 1969: 214], либо как следствие смены отца (при усыновлении). [156]
Возможность свободного выбора отчества связана поэтому с редкими критическими ситуациями, когда имя отца по каким-либо причинам не может использоваться в качестве производящего (так бывало, например, при наречении отчества русским царицам иноземного происхождения [Б. Успенский 1971: 483] или на менее высоком уровне [157] ), когда имя отца неизвестно, а конкретный восприемник отсутствует (например, при наречении младенцев-подкидышей в приютах и детских домах) и в некоторых иных случаях. [158]
155
Поэтому если имя отца предопределяет отчество детей, то отчество в его предвосхищающем представлении может корректировать выбор имени и оказывается иногда тем ultima ratio, который заставляет отвергнуть уже избранное для наречения имя. Ср. в этой связи рассказанную Л. Успенским историю об имени Чанг.
156
Новейшее демократизированное российское законодательство, в отличие от жесткого «уложения» советской эпохи, предоставляет гражданам России неограниченную свободу смены не только имени и фамилии, но и отчества.
157
Ср. ситуацию, сложившуюся в семье сестры Л. Н. Толстого, Марии Николаевны, дочь которой от Гектора де Клена Елена Сергеевна получила отчество по имени ее крестного отца, дяди Сергея Николаевича (С Л Толстой Очерки былого. М., 1986. С. 286).
158
Ср.: «Отца моего он <Латкин, перенесший удар и несколько помутившийся в сознании> ненавидел всеми оставшимися у него силами – он его заклятью приписывал все свои бедствия и звал его то бриллиантщиком, то мясником. “Чу, чу, к мяснику не смей ходить, Васильевна!” Он этим именем окрестил свою дочь <Раису>, назвали его Мартиньяном….» (И. С. Тургенев. Часы, XII, 1876).
Очевидно, что отсутствие свободы выбора отчества в естественных ситуациях наречения делает вопрос о мотивированности выбора в отношении патронимических имен некорректным, и, значит, соответствующий признак оказывается для них в норме нерелевантным.
Другой важной особенностью патронимических имен, противопоставляющей их личным именам, является наличие у них определенного лексического значения. По формулировке новейшей грамматики, патронимические имена «обозначают лицо, являющееся сыном того лица, которое названо мотивирующим словом» [Грамматика 1970: 103]. Таким образом, Иванович значит ‘сын Ивана’, Ивановна – ‘дочь Ивана’ и т. п. в полном соответствии с русской пословицей, гласящей, что «все Иванычи – Ивановы детки». Ср. также: «Был у Мирона один сын, и тот Мироныч…» (О. Носов. На пороге вечности // Звезда. 1984. № 5. С. 32). Ср. еще: «– Степан мой, Степан… Степанушка… Сынов разведем, сыны у нас будут, твоему роду продолжение, Степановичи…» (Ю. Гончаров. Нужный человек, 27); «Звали моего отца Якоб – это по-немецки, а по-нашему Яков, и я, следовательно, Яковлевич. Борис Яковлевич Ивановский…» (А. Рыбаков. Тяжелый песок).
Противопоставляясь по этому признаку также и фамильным именам (поскольку фамилия Иванов, например, несмотря на остаточную членимость, не обращает нашу мысль к некоему Ивану, зарытому под корнями генеалогического древа, и не обозначает ни ‘потомок Ивана’, ни ‘из семьи Ивана’), патронимические имена характеризуются мотивированностью значения и образования и потому должны рассматриваться как полуантропонимы-полуапеллятивы, как единицы, совмещающие в себе признаки двух лексических классов. [159]
159
Не случайно, что из всех типов антропонимических единиц только патронимам сопоставлены в русском различные местоименные корреляты. Таковы, например, шутливые разговорно-просторечные Батькович, Батъковна и диалектные уральск. сибирск. Чеевич, Чеевна: « – Как по отчеству? Чеевич ты будешь? – Павлинович – А-а, Павлина Митрича сын?; – Полинарья, чеевна она – забыла, Платоновна, кажись, говорила мне…» (Я П Тимофеев Диалектный словарь личности. Шадринск, 1971. С. 115). Ср. также: «Иван Бутурлин, а чей сын не знаю, имел жену Анну Семеновну…» (М. М. Щербатов. О повреждении нравственности в России, 1788 //Русская старина, 1870. Кн. II. С. 61). Ср. также фольклорные чуж мужской сын: «Ты поезжай-ко, / Чуж мужской сын, / Домой, на свою сторону…» (И Воронов. Вельские свадебные обряды и причеты // Этнографический сборник. Вып. 5. СПб., 1862. С. 37); (чуж) отецкой сын: «Сидит (чуж) отецкой сын на брусовой лавице, / В карточки играет…» (Свадебные песни Шенкурского //П С Ефименко Материалы для этнографии русского населения Архангельской губернии. Ч. 1. М., 1879. С. 107) и др.
4.3. Итак, можно утверждать, что личные имена и отчества противопоставлены по всем рассмотренным выше признакам (см. табл.).
Поскольку, однако, патронимические имена в противоположность личным не вполне свободны по употреблению и выступают обычно как члены двухкомпонентных и трехкомпонентных именований, находясь в них в односторонней зависимости от личного имени, [160] то целесообразно уяснить себе, как складываются реально эти противопоставления в естественных условиях их функционирования, т. е. в различных типах реализации двухкомпонентной антропонимической модели.
160
Заметим, что современная антропонимическая норма не допускает соединения патронимов с фамильными именами – ограничение неизвестное старому русскому языку. Ср.: «…после вечерни приходила Матвеевна Гончина с молоком, молитву давал…» (Записная книга священника Иоанна Матусевича. 1774–1780 гг. //Русскаястарина, 1877.Кн. 8. С. 516);«Кабано– у Терентьичу доброго здоровья со всеми тебе вручениями…» (Гр. А. Г. Орлов-Чесменский – приказчику И. Т. Кабанову, 17 сентября 1807 // Русский архив, 1877. Кн. 1. Вып 3. С. 509) и т. п. Тожеу Н. А. Некрасова: «…глупый Рахманинов, который может быть сравнен в бестолковости только с покойным Лукичом Крыловым… .» (Письмо Н. А. Добролюбову, 1 января 1861 г.), где Лукич Крылов либо запоздалый для 60-х гг. и для Некрасова архаизм, либо принятое в петербургском литераторском кругу шутливое заглазное именование цензора Александра Лукича Крылова (1798–1858) в противопоставлении другому Крылову – Андреевичу, или (с шутливой подменой отчества) – Лафонтеновичу Ср.: «Мнение о русской Антологии, которую я воображаю не более, как в два-три печатных листка, не только мое, но и Крылова – Лафонтеновича» (П. А. Плетнев – А. С. Пушкину, 7 февраля 1825). Ср. в литературном отражении и в стилизации: «Добрый верный мой Сысоевич Чучин сообщил мне благую мысль…» (О. Сомов. Матушка и сынок, 1833 – из письма героя матери о его крепостном слуге Трофиме Сысоевиче Чучине); «Не радовали графа и его беседы с Терентьевичем Кабановым, наезжавшим в Нескучное из Хренового. Терентъич был из грамотных крестьян…» (Г. П. Данилевский. Княжна Тараканова, 2, XXV, 1883). Что касается использования отчеств в однословных именованиях типа Петрович, Дмитриевна и т. п., то в таких случаях, как было сказано выше, мы имеем дело с эллиптической реализацией двухкомпонентной модели «имя + отчество».