Очевидное-Невероятное
Шрифт:
4
6.
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ БАЛ.
В офисе ЧК, где я оказался вскоре после старта Гагарина, меня ожидал образцовый покой и порядок. Воздух был пропитан запахами свежезаваренного кофе, морского бриза и молодого огурца. Кажется, попади я сюда в иные времена, я по вполне понятным причинам мог бы почувствовать себя счастливым человеком. Это вам не какая-нибудь мокрая грязная пещера с мычащим вождём у костра, а ведь, кажется, ничего иного в моей прошлой жизни и не было! И уж в
Как ни относись ко Времени вокруг тебя, твои внутренние часы всегда работают чётко и без сбоев. Только теперь, оставшись в одиночестве, я понял, как же я устал гоняться за призраками! Или, точнее, убегать от них.
Я полусидел-полулежал, откинувшись на скрипучую спинку дивана, и пытался хоть на минуту отключиться от внешнего мира. Но, как я ни старался, у меня ничего не получалось. Знаете, по моим наблюдениям, человек чувствует себя спокойно только, когда он уверен, что может легко и непринуждённо расстаться с миром хоть на час, хоть на два, да хоть, насколько и ничего в нём, в этом мире, не поменяется. Это, как оставить ребёнка на поруки добрым и заботливым соседям.
А это явно не мой случай.
Масла в огонь подлило моё собственное «Я», о котором «Я» теперешнее начало уже потихоньку забывать! «Я» в бегах сидело за столом с таким видом, будто «Я», которое на диване, у него на приёме! При том, что нас было невозможно отличить друг от друга, одна малозначительная деталь всёже весьма определённо указывала на то, кто есть кто. Это пионерский галстук, повязанный на шее сидящего за столом.
— Галстук откуда? — невольно вырвалось у меня вместо приветствия.
— От верблюда. — «Я» за столом недовольно скривилось. — Взял на прокат, чтобы окончательно не запутаться. Признаюсь, приятель, я сильно деморализован. — «Я тоже!» — хотел было признаться я, но понял, что для этого не обязательно разевать рот. — Оказалось, положение беглеца не избавляет от проблем.
— Твоих?
— Моих — вот именно! — сказало «Я» застольное категорически. Мне не понравился тон собеседника, в его голосе впервые послышались угрожающие нотки. — И в этом проблема! Тебе кажется, что в твоей жизни всё хорошо и, может, так оно и есть, но дело в том, что это твоё безмятежное «хорошо» — всецело за мой счёт!
— Как это?
Пространные объяснения меня не удовлетворяли. Мне хотелось, чтобы мой собеседник поскорее перешёл к делу.
— Ну, хорошо… — Тут произошло нечто странное, и я снова на какое-то время потерял себя из виду. А потом гляжу, а за столом уже Павлик Морозов в своей кепке. Притом голос у него всё тот же, то есть, мой. — Начнём с малого… — Глубоко втягивает в себя бриз и огурец и отчаянно кашляет. — Скажи-ка, приятель, чем тут пахнет?
Я сказал.
— Если бы… Хочу тебя разочаровать, в помещении стоит устойчивый экзистенциальный запах дерьма и проссаных простыней! Продолжать?
Из Коридора
«Я уже это видел, — подумал я. Ну, в смысле, я — который, пишет теперь эти строки. — Мальчик говорит голосом старика! Дешёвая малобюджетная экранная пугалка!»
— Слушай дальше, — продолжал Павлик Морозов, даже встал для убедительности. — Свято место пусто не бывает.
— А оно свято? — Я до сих пор не мог въехать в его пространные рассуждения. — Именно вот это место?
— Не то слово! — сказал пионер и троекратно отсалютовал. — Тут и слов то нужных не подберёшь! Во-первых, сюда уже лет сто никто носа не показывает — опасно для жизни! Потолок может обвалиться в любую минуту, а пол прогнил настолько, что ножки «скамейки запасных», которую ты так восторженно принял за диван, по самое основание провалились… даже не знаю, куда… В преисподнюю! — Павлик ненадолго замолчал и наморщил лоб. — Но главное, в штатном расписании всё меньше врачей и всё больше грачей!
Я невольно принюхался. Всё те же ароматы. Ни даже намёка на мочу и немощь! О чём о нём говорит? И вообще, разве клиническому предателю можно верить?
— Можно, можно, — он проникал в мою голову с тою же лёгкостью, как, если бы по каждой мысли я предоставлял ему подробный письменный отчёт. — Раньше, ещё до занятия здания Спецклиникой № 1 тут было что-то вроде физкультурного зала, а в других местах располагались корпуса профсоюзного санатория. Зелёная лампа, картины, палисандр — ничего этого здесь нет и в помине. Это тот список предметов, которые ни при каком, даже самом фантастическом раскладе, оказаться здесь не имеют ни единого шанса! Только гниль, труха и мышиные говна!
Меж тем, шум снизу всё нарастал. Я подошёл к окну — жители Очевидного-Невероятного двигались по направлению к Площади Вздохов. Люди были радостно возбуждены. Им хотелось петь и обниматься. В первых рядах шли Степан Разин, Семён Семёныч Барков с коллегами по издательству и Арина Родионовна. Под шумок она то и дело пыталась сделать атаману искусственное дыхание по системе «рот в рот», однако тот просил женщину не терять головы, ибо «потеря верхней конечности» — исключительно его прерогатива! Барков прочитал матершинную оду, имевшую весьма бурный отклик, тем же, кому это не понравилось, объяснили, что по «Часослову» такие стихи сейчас уместнее всякой «Марсельезы».
— Какие у тебя предложения? — спросил я, продолжая рассматривать толпу под окном. — Выкладывай побыстрее, у меня скоро мероприятие!
— Прогоняешь? — Павлик едва не заплакал. — Ну что ж, насильно мил не будешь! Привык уже — меня ведь все прогоняют!
Под окном кто-то громко рассмеялся. Пионер неожиданно оседлал подоконник, с хрустом сжав кулаки.
— Эй там, обороты поубавили!
— А то — что? — крикнул кто-то. Вроде, Харламов.
— Пойдёте с Разиным на «вышак»! За групповуху!