Что ты кашляешь, рыжий монах? Ветер треплет сутану,Март бессилен, но май неотступен. Молчи обо мне,Остуди воспаленную душу – о тебе горевать не устану.Черный бык в золотистых колосьях роет землю на дальнем гумне.Выйди к солнцу из храма, пусть ликует крестьянское тело.Раньше слова и глина была, шелестело в ладонях зерно.Ты молился не так, как земля под ногами велела,Где томилось в кувшине надежд затаенных вино.Что ты в небо глядишься? Опрокинута чаша чудес,Купол храма в траве, прорастает весна из-под ног,Ослабевшая грудь просит жертвы, но жертвенный крестОтлученных от плуга не примет обманутый Бог.Черный
конь рвет узду. Белый снег на груди Арарата,Золотые оклады песков обнимают границы морей.Нет у страсти возврата назад. Под корою гранатаПросыпаются зерна земных и небесных кровей.
Я распахнула двери
Я распахнула двери. Гул толпыВорвался, опрокинув стылый ветер.Как жесты обреченного скупыНа сквозняке воззваний и запретов!Закрой и отступи, пока не поздно,Пока на службе у одной лишь Музы!Но если ты услышал, то опознан,И вот уже ложится тяжким грузомЧужая боль на грудь, чужая ярость.Каюсь.Она жила во мне, но отвергаяЗов пропасти, я затворила двери,Закрыла окна в стихотворном рае.Воздалось мне по сердцу и по вере —Иду на зов. Чей голос я, чья сила?По ком звонят опять колокола?Гул за окном. Я двери отворила:«Твоя святая за тобой пришла».
Петербургу
И если сбылось все и все состоялось,Осталась для счастья лишь самая малость:Все бросить и выбрать свободу пути,Паломником в город заветный войти.Дворцовая площадь, Сенат и Нева,Кронштадт, Исаакий, гранит, острова…И чтобы быть с прошлым на «Вы» и на «Ты»,Здесь Время разводит и сводит мосты.И если судьба, обманув, не сложилась,Ты городу этому сдайся на милость —Туманам, скульптурам, чугунным узорам,Державным колоннам, высоким просторам —Проступят сквозь синь и полет облаковКрылатые птицы других берегов,И отрок кудрявый, и Анна, и БлокТебя поведут лабиринтами строк.И вздрогнувшим сердцем почувствуешь вдруг:Навек в твою душу вошел Петербург.Ты станешь иным, чтоб вернуться к себе,Ответить как равный все той же Судьбе.
Шепот
Так выпуклы вещи в ночной тишине,Так тени причудливо – близки…Качается тополь в открытом окне,Бросает в окошко записки.Они холодны от прошедших дождей,Слетают на стол отрешенно.Здесь ветер дыханья любимых нежней,И звезды в ночи обнаженней.И шепотом губ я о счастье пишу,К Нему этой ночью взываю.Спасибо за то, что в стихах ворожу,Ищу и блуждаю по краю.Спасибо за то, что язык Твой великИ в каждом творении звучен,За замысел тайный, за солнечный блик,За мед ожиданья тягучий.Так трепетно утром день снова расцвел,Но мне Ты дал участь иную.За то, что всю жизнь к этой ночи Ты вел,Я плачу от счастья, ликую.Мой шепот не слышен, я плачу тайком,Медсестры заснули устало,И тополь печально шумел за окном,И смерть, как сиделка, картинки листала.
Бабочки пахнут полынью,Йодовый воздух искрит,Мерные волны латыниБьются о певчий санскрит.Пена морская наутро,Плавно прервав миражи,Стынет у гор перламутром,Выронив жемчуг Анжи.Смири, Тарки-Тау, гордыню,У моря хазарских кровей,Пусть горькие песни полыниОстудят морской суховей.Омытый дождями, прибоем,С мерцаньем слюды на камнях,С мальчишеским ветром-изгоем,Черешневым цветом в горстяхМой город прекрасен, я знаю,В нем волей природы сошлисьИ горы, и степи без края,И море, и ласковый бризБарханов тягучие тайны,И гордый орлиный полет,И щедрость равнины бескрайней,На кручах нетающий лед.…Бабочки пахнут полынью,Йодовый воздух искритМерные волны латыниБьются о певчий санскрит…
3
Анжи – старинное название Махачкалы.
Как мягок карий цвет
Как мягок карий цвет, стекающий к сосцам…Их белизной как будто очарован,Застыл рассвет, и к тихим бубенцамСклоняет рог печальная корова.Платок завяжет мама узелком.В протяжном повторении земногоВ сосуде пенится и тонет молоко,Коричневым баюкает корова.Копытца держат землю, и онаПод синевой небесного покроваУ ног крестьянки кротко прилегла.В тени каштана светится корова.Устали краски удивлять людей,И мир глядит с наивностью Нико,Как просто жизнь течет и без затейСтруится под ладонью молоко.
Зеркала
Парча осенних переплясов, охапка ветра, купола…Старуха с пряжей на пороге и с жизнью, выпитой дотла,И сын садовника в сединах в забаве тронет облака,От детских слез до воскресенья течет и катится река.Под мостом, мотая гривой,Мчатся воды торопливо,А меж волн луна дрожит,Дынным ломтиком кружит.Жемчужной нитью обрываясь, сорвались звуки из окна,А следом сердце замирает. Рояль. Хлопок. И тишина.В родстве с небесной высотою и отлученный от семьи,Он бродит с кистью за мечтою и спит на краюшке скамьи.За окном взлетели руки,Это птицы или звуки?Это просто черепки,Разойдитесь, чудаки…Нет удачливым доверья, и, от сытых сторонясь,Он рисует праздник хлеба, света призрачную вязь.Парча осенних переплясов, охапка ветра, купола…И упоение от красок, и кисти нашей зеркала…
Александр Айзенберг
/ Гамбург /
Одесский писатель (р. 1957). Автор пьесы «Жди, смертный, завершающего дня», книг «Узурпаторы», «Агент влияния», «Империум». Автор цикла теленовелл «Императорский Рим». Член Национального союза театральных деятелей Украины и Союза журналистов Украины.
Полная луна
Итак, это – сон… или не сон…
Значит, ко мне приехал брат. В Одессу. Из Израиля. И мы сразу пошли на старый адрес. На Пушкинскую, угол Чкалова. Туда, куда, как часы, приезжали московские родственники каждый год. Ну, не каждый – мы же ездили в ответ в Москву. В любом случае, это было весело: человек восемь в одной комнате, не замечающих друг друга или делающих вид – какая разница?
Мы в этом дворе с запахами. Смотрим, ностальгически вздыхаем. Но в этот момент я вижу в каком-то окне, кто-то кого-то душит. Причем, все это несколько ближе, чем хотелось бы. У брата детство происходило в Ашхабаде, а у меня в этом дворе. И тогда никто вроде ни разу никого не душил. Я, как честный еврей, в прошлом из этого двора, естественно, не желая ни в коем случае быть свидетелем, не говоря уже о большем, моментально выскочил на улицу c криком:
– Атас!
Отдышался… Никого… Тут же вспомнил о брате и позвонил ему. Нет ответа. Еще раз. И хотя это телефон, полное ощущение, что звоню в рельсу.
Тогда я говорю в выключенный телефон:
– Где этот идиот?
А из выключенного телефона брат мне говорит:
– В милиции.
И я как-то сразу оказался в милиции. При этом я понимаю, что у меня проблема… Никакая это не милиция, а уже полиция! Хорошо, что вспомнил. Теперь… как же к ним обращаться?.. «товарищ милиционер» отпал сразу, и, собственно, «гражданин милиционер» рухнул рядом, даже не заикнувшись…