Одержимый ею
Шрифт:
Меня начинает мутить от гадливости. Как Артём мог так поступить? Почему он настолько не любит брата? Ведь Валерий, как умеет, защищает его и считает своей семьёй?
Но плакать я, конечно же, не собираюсь. Эта мразь не увидит моих слёз. Если Валера не успеет, и эти уроды со мной что-нибудь сделают – я покончу с собой. Жить с таким позором просто не смогу.
— И куда мы едем? На аукцион?
— Сначала в салон, тебя нужно как следует подготовить. Подчеркнуть твою красоту, — он поддевает мой подбородок и заглядывает в глаза, —
Меня передёргивает.
Как же мерзко! Меня выставят на подиуме, как товар, и десятки озабоченных извращенцев станут глазеть на меня.
Об этом и говорил Валерий!
Боже, почему я его не слушала?! Почему не посоветовалась? Нужно было к нему с тем пакетом рвануть, вместе посмотреть, что там!
А так… получается… я его предала! Сама заманила в логово врага. И неизвестно теперь, выберется ли он оттуда?
О себе не думаю. Сама сглупила, самой и расхлёбывать. Но обиднее всего, что моё хлебание ударит по любимому мужчине.
Дура, ой, дура!
Если мы останемся живы, Валерий меня не простит! Я бы на его месте – не простила.
За такими размышлениями и не замечаю, как мы подъезжаем к высоченным кованым воротам. Лютый отдаёт сигнал, тяжёлая секция отъезжает в сторону, и мы оказываемся перед особняком — довольно ухоженным и презентабельным.
Я непонимающе оглядываюсь на Лютого.
— Вы же говорили — в салон?
— Всё правильно, Фиалка, тут тебе и салон, и бутик, и SPA-процедуры, и даже пластический хирург. Не волнуйся, мои девочки многих профессионалов за пояс заткнут. Большинство из них — дипломированные специалисты в разных областях. Будешь конфеткой. А ты что, надеялась на обычный салон? Думала, сбежать или связаться со своим полюбовником?
Фыркаю, не хочу признавать, что были такие мысли.
Лютый выходит, обходит машину и галантно подаёт мне руку:
— Прошу, Фиалка. Добро пожаловать в лучший бордель нашего города. Надеюсь, когда ты надоешь своему новому хозяину, он привезёт тебя сюда.
Боже, как же гадко и противно всё.
Руки Лютого я, конечно же, не касаюсь.
Иду за ним следом, а сзади и по бокам — его охранники. Среди них узнаю и того лысого, что держал меня в ресторане. Он тоже узнаёт и ехидно лыбится.
Когда мы входим в холл, напоминающий фойе фешенебельного отеля, я вижу, как к Лютому подплывает дама лет тридцати. Она была бы красоткой, если бы не жуткий шрам, который пересекает её лицо наискосок. Фигура у неё скорее под стать юноше, чем женщине — широкие плечи, узкие бёдра. Зато ноги — от ушей. А яркое красное платье с длинным разрезом не оставляет простора фантазии.
Они с Лютым набрасываются друг на друга, как голодные звери и…нет, я не могу назвать это – поцелуем. Сосутся, лижутся, трахают друг друга в рот. Лютый при этом ещё и её ягодицы жамкает.
Фу, отвратительно.
Отвожу взгляд, потому что чувствую острый приступ тошноты. Меня сейчас вырвет прямо на дорогой паркет.
Наконец Лютый отлипает от женщины, берёт её за руку — только сейчас я замечаю, что у неё на руке нет безымянного пальца — и подводит ко мне.
— Аннушка, — воркует он, — вверяю тебе эту куколку. К семи вечера она должна выглядеть так, чтобы даже у импотента на неё вставал.
— Не волнуйся, шеф, — отзывается Аннушка, и голос у неё оказывается низкий, почти мужской, — сделаем в лучшем виде.
— И ещё, драгоценная моя, осмотри её, пожалуйста. Эта фиалочка должна быть невинна, как дева Мария в момент непорочного зачатия. Но Пахом, сука, скорее всего уже пробу снял. Поэтому тебе предстоит сделать одну милую операцию.
— Всё будет, шеф. Мой медицинский кабинет — твоими стараниями — лучший в городе.
— Рассчитываю на тебя, — Лютый звонко шлёпает по заднице, девица неприятно взвизгивает.
Лютый поворачивается к своим парням:
— Идёмте, ребята, подождём, развлечёмся. Сегодня новых девочек привезли…Так же, Анна?
Та кивает.
Амбалы Лютого скалятся:
— Ага, новых, но со старыми дырками.
И, обмениваясь сальными шуточками, уходят наверх, вслед за своим боссом.
Мы с Анной остаёмся один на один, и она пристально рассматривает меня.
Анна выше меня, шире в плечах и почти плоская. Но лицо, не считая шрама, исключительно красиво. Классической иконописной красотой.
— Идём, — наконец, говорит она.
Мотаю головой:
— Нет. Пожалуйста. Отпустите меня.
— Ты дура? — интересуется Анна, вскинув брови. — Я не собираюсь предавать Лютого. Мне моя жизнь дорога и шкура, хоть и изрядно потрёпанная.
— Но я не хочу на торги! — жалобно пищу, обхватывая себя руками.
— Раньше надо было думать! — злится Анна. — До того, как ты оказалась здесь! А теперь не строй из себя недотрогу! Я с тобой церемониться не буду. Со мной никто не церемонился.
И в подтверждение своих слов грубо хватает меня за плечо и тащит по коридору, а потом буквально закидывает в одну из дверей, закрывая её за нами.
Я оказываюсь среди медицинского кабинета. Здесь ничего страшного, всё вполне цивильно, чисто, стерильно, как в респектабельной клинике.
— Раздевайся и на кресло! — командует Анна, и достаёт из ящика перчатки и гинекологический набор.
Кресло я замечаю только теперь, и меня окатывает жаркой волной. Это так стыдно и унизительно.
— Что стала? — рявкает Анна. — Бегом! У нас мало времени!
— Но вы не можете?! — жалобно сопротивляюсь я. — Вы не врач!
— Я акушер-гинеколог со стажем, — злится она. — Думаешь, я всю жизнь борделем управляла? — и, видя мой испуг, должно быть, вспоминает медицинскую этику и сбавляет тон: — Не дрейфь, я аккуратно посмотрю. Никто ещё не жаловался.