Одиночество контактного человека. Дневники 1953–1998 годов
Шрифт:
Я хотел сказать ему, но потом удержался. Ну пусть…
– Я думаю, это защитная реакция, – где-то глубоко внутри он наверняка в себе сомневается, понимает, что это лишь внешняя удача, деньги, но не что-то значительное…
– А мне показалось, что не сомневается, – и я его пожалел.
Я сказал:
– Если это и так, ему лучше, чем тем, кто сомневается. У него-то инфаркта не будет. Худого в себе он не накапливает…
Сказал о Германии:
– Был много раз. Мне она понравилась, очень высокий уровень, хорошо строят, много, главное, строят.
5.3.70. Прочел Гранина «Кто-то должен». Мастерская, серьезная вещь. Это писатель, исследователь. Не только 1-е сигналы [301] им движут, но и мысль. Читал с завистью. Слабее то, что он не знает, что должен был почувствовать, – женщины, их логика, их поступки.
21.4.70. Летом (вдруг вспомнил) Гранин спросил:
– А что вы делаете?
– Пишу.
– Лучше этого дня не напишете.
Он вернулся с Енисея. Корреспондент спросил у него:
301
В этой фразе виден выпускник медицинского института, воспитанный в духе учения Павлова с его «первосигнальной» и «второсигнальной» системами животных и человека.
– Вам Шушенское понравилось?
– Нет.
– Как? Там же Ленин жил!
– Ну, ему тоже не нравилось.
24.3.72. Позвонил Гранин – я сразу понял, что опять что-то не так. Нервы страшно натянуты, опустошен. Оказалось, он выступил на Секретариате, сказал:
– Если кто-то имеет против какие-то соображения, пусть скажет.
И вдруг непредвиденное:
– А я его не читал, – сказал Холопов [302] .
– Так прочитайте, – сказал Гранин.
302
Холопов Г. К. (1914–1990) – не только плодовитый автор (дилогия о Кирове – «Огни в бухте» и «Грозный год»), но и литературный начальник – в течение 34 лет возглавлял журнал «Звезда» (в 1939–1940 и 1957–1989 гг.). Жил в Ленинграде.
Кто-то сострил:
– Ему все равно дальше седеть некуда.
Но я ответил:
– Седеть некуда, но инфаркт я еще могу получить…
Теперь через две недели новая экзекуция.
9.2.74. Мучаюсь новой повестью. Не умею продумать, не знаю характера главной героини. Гранин мне сказал:
– Зачем вы заключаете договор? Это же кабала. Нельзя на это идти, когда есть деньги.
Он прав. Я не должен был этого делать.
21.8.72. Был у Гранина… Гранин умен, осторожен, точен. Сказал: попробуйте не печатать, когда это возможно (о сокращенном очерке).
6.6.75. Гранин вчера на даче, когда заговорили о чувстве завершенности и покоя, которое поражает во время поездки в Бельгию [303] , сказал, что они испытывают чувство духовной обеспеченности (неточно вспоминаю)… За их плечами – сотни лет разумной истории – те внутренние изменения, которые у них происходят, ничем им не грозят…
У японцев идея пространства: в малом – большое! У бельгийцев же идея времени – смотрите, Рубенс, Рембрандт, это было так недавно, всего 300 лет назад!
303
Отец недавно вернулся из туристической поездки в Бельгию, Нидерланды, Люксембург.
17.8.75. Дом творчества Комарово. Один. Ночь. Не спится. Читаю с трудом Хулио Кортасара, хотя книга, вероятно, к концу очень понравится. Гранин удивился тому, что я мало читаю. Даже своих друзей – Мишу Глинку [304] и того не прочитал. Было стыдно. Я уж не говорю, что не читаю и тех классиков, которых нужно знать.
10.9.75. Сегодня открылась выставка авангардистов в Невском дворце культуры. Был Гранин. Звонил мне – хотел взять с собой, но меня не было. По телефону он сказал:
304
Глинка М. С. (род. 1936) – прозаик, автор около двух десятков книг прозы, в том числе: «Водяной знак» (1977), «Горизонтальный пейзаж» (1983), «Дождливый май» (1986). Живет в Петербурге.
– Колоссальное разнообразие личностей. Силен элемент эпатажа. Много талантливых ребят. Преобладает сюрреализм [305] .
Потом он, шутя, прибавил:
– Какие-то тетки громко ругали, но народ безмолвствовал.
Завтра хочу пойти сам.
20.9.76. …У Гранина в повести «Обратный билет», которую сейчас читаю, есть мысль Гора о реальности людей придуманных. Гор говорил: «Кто реальнее – Онегин или сосед Иван Иванович? Онегин, конечно». У Гранина это – герои Достоевского.
305
Судя по списку фамилий тех, кто выставлялся в ДК «Невский», сюрреализма было меньше всего. Как видно, для человека, не привыкшего к терминологии современного искусства, это понятие покрывало все, что так или иначе отклоняется от нормы.
И еще: Гор знал, читал уже Гранина – и молчал. Начальства он всегда боялся. Когда-нибудь спрошу его об этом.
18.2.77. Ходили с Граниным. Я сказал, что читал его книгу о блокаде (на его вопрос – читал ли?), хотя пока не читал. Сказал пафосно о преодолении страданий.
Он сказал: вот и вы мыслите штампами. Никто страданий не преодолевал – их и преодолевать нечего. Люди жили – и все. Страдали, конечно, а преодолевать им не приходило в голову.
Это верно. Разве, когда наступает пора страданий, мы думаем – как бы их преодолеть?
Теперь хочу книгу прочесть.
9.7.77. Гулял сегодня 3 часа с Граниным. Он нащупывает мои слабости. Задает вопросы: «Вот вы, Сеня, интересуетесь философией, искусством – отчего этого нет в вашем творчестве?» Я сказал, что это разные процессы. «В вашем творчестве (романном) этого тоже нет. „Искатели“, „Иду на грозу“ подразумевают элементарную жизнь». Он сказал, что наша жизнь не только элементарна, она бесконфликтна и внедраматична. Отсюда недостатки литературы.
Много говорили о живописи. Советовал написать повесть о художнике, а рядом – другие судьбы… Удивлен, что художники пытаются выразить себя вне авторитарности.
Говорили о разработанном этикете, об отсутствии общего интереса к проблеме. Кому нужна книга о блокаде?
Очень мало читаю, это он определил тоже. Первое, что теперь нужно было бы прочесть, это роман Г. Гессе «Степной волк».
Я несколько раз ошибался в словах. «У вас уже тоже начинается склероз», – сказал он.
3.6.78. Гранин ходит с лицом сфинкса, слушает мои откровения, комментирует коротко и скептично.
О моем разговоре с демоном [306] сказал:
306
Что за разговор – неизвестно. Скорее всего, речь о каком-то начальнике.