Одна и без оружия
Шрифт:
— Хорошо, она сейчас выйдет, только обещайте больше не капризничать и четко выполнять наши требования.
— Я сделаю все, что вы хотите, — быстро проговорил Андрей, — только оставьте меня одного и дайте сосредоточиться.
— Убирайся! — приказал Ростислав. Мне показалось, что я ослышалась.
— Да-да, это к тебе относится, — повторил он, уже прямо обращаясь ко мне.
Такого откровенного хамства я от него еще не видела. Очевидно, больше я ему не нужна, и теперь можно вытереть о меня ноги и выкинуть в мусор.
— До чего же ты дошла! — с болью сказал Андрей. — Глаза б мои тебя не видели.
Я вылетела из комнаты. Слезы душили меня. Хотелось бежать куда угодно, лишь бы подальше от негодяя Ростислава, от этого проклятого места. Но у выхода меня задержал его сатрап, стоявший на стреме с автоматом.
— Куда, красавица, не приказано выпускать. Если скучно стало, могу развеселить, как только сменят, довольна будешь.
«И этот готов со мной повеселиться, — с тоской подумала я. — Прав Андрей, до чего же я дошла. Теперь один путь — в петлю. Хотя, стоп, почему в петлю? Пусть этот негодяй заплатит по полному счету за все мои похождения. Мне терять нечего».
Поднялась к себе. Кстати, в этом доме живет вся команда Ростислава, кажется, человек десять, и у меня своя комната. У них здесь филиал. Основная база в Москве. И главный шеф какой-то грузин — Гиви. Его я никогда не видела. Знаю о нем понаслышке от Ростислава, да и от его друзей, часто гостивших в нашей московской квартире. Напьются, и начинаются разборки. Меня не стеснялись, считали за свою. Так что всегда была в курсе их дел. Прекрасно знала, что затевают крупную операцию под названием «Шантаж», которая должна принести огромные деньги. В плане ее подготовки предстояла поездка в США за адресами тех, с кем фирма будет «работать». Не догадывалась только, что добывать показания намереваются у Андрея Петровича и его дочери и что мне придется принять в этом участие.
Жилище это временное, и потому все сделано наспех — и ремонт, и интерьер. Привезли мебель, тряпки, я навела у себя порядок, создала какой-никакой уют. В комнате небольшое окно, отсюда полумрак. По привычке включаю свет, вздрагиваю от неожиданности. Развалившись в кресле, сидит Георгий Мефодьевич. Он — правая рука Ростислава. Строит из себя интеллигента. Вообще я слышала, что Гиви требует, чтобы все приходили «на работу» трезвыми, выбритыми, одетыми по последнему писку моды. Георгий Мефодьевич может служить примером. Интересно, что ему здесь надо?
— Не пугайся, Татьяна, я на минуту, — голос мягкий, доверительный, — дверь была открыта, я решил зайти и подождать тебя.
Врет, хорошо помню, как щелкнул английский замок. Но сердце все же екнуло, хотя знаю, что женщине опасаться его не надо, он голубой, а на службе действует как теоретик — чужими руками.
— Зашли передохнуть? — бросила я мимоходом, направляясь в ванную. И уже оттуда, раздевшись и встав под душ, прокричала, чтоб поиздеваться: — Может, составите компанию?
— С удовольствием, ха-ха-ха, — услышала я смех, но уже здесь, в ванной, и задрожала от ужаса.
Георгий Мефодьевич, этот гомик, как мне не раз презрительно называл его Ростислав, сбрасывал одежду и в следующую секунду шагнул ко мне.
— Ты же, ты же… — больше я не могла вымолвить ни слова — он сжал меня, словно в тисках, своими ручищами и зашептал:
— Я по-всякому могу, а ты зажгла меня и, перед тем как уйдешь, — прости, Ростислав велел, — сверкни молнией.
Он повалил меня на пол. Отбиваться не было сил. Подонок сделал свое дело, а потом медленно протянул свои клешни к моей шее и сомкнул ладони. Свет померк. Еще глоток воздуха, еще… и вдруг хватка разомкнулась, тяжелая туша сползла с меня. Сделав усилие, чуть приоткрыла веки. Сквозь туман разглядела фигуру женщины. Нагнулась ко мне, прохладная ладонь у шеи. Должно быть, пульс проверяет.
— Жива, — слышу так, будто уши ватой забиты. Чувствую — поднимает меня, как пушинку, и несет в комнату.
Край стакана стукнул о зубы. Глоток воды — и я прихожу в чувство.
— Не пойму, где это я тебя видела, — снова слышу тот же до боли знакомый голос.
Нет, не может быть! Я сплю, и мне снится кошмар. Окончательно пришла в себя. Даже в этом полумраке узнаю Ию. Протягиваю ей руки. Не могу сдержать слез.
— Ия, родная, прости меня!
Марк Шиманский оказался могучим стариком с густой, почти белой бородой. Его хорошо поставленный баритон прекрасно сочетался с высоким ростом и длинными руками. Крупный нос, широкие скулы и пронзительный взгляд глубоко сидящих под темными пушистыми бровями глаз удачно дополняли облик этой далеко не ординарной, можно даже сказать, таинственной личности. Вот уже четверть века, как он трется в кругах отпетых уголовников, пользуясь их доверием и выполняя отдельные поручения, порой весьма деликатного свойства, связанные с поставкой наркотиков, оружия и даже живого товара. Это позволяет ему вести безбедное существование.
Никто, кроме Дика, а в последнее время и генерала Рожкова, не знает о делах Шиманского. Виктор Николаевич Рожков вышел на старика по своим каналам, и тот согласился давать информацию, но только касающуюся русских мафиози в Америке. Дик Робсон мог определить сферу его работы. Дик и Виктор Николаевич договорились соблюдать все меры предосторожности, чтобы не подставить Шиманского. Лишь в крайнем случае допускался контакт с ним под гарантированной «крышей». Наш случай и был тем самым чрезвычайным, когда и в Москве, и здесь, в Штатах, пошли на риск с Марком Шиманским. Он оказался в доверии у тех, кто инсценировал смерть Андрея Петровича и держит его взаперти, пытаясь вырвать признания.
Все это рассказал Павел в машине, пока мы направлялись на встречу с Шиманским. Павлу, в свою очередь, поведал о старике генерал Рожков во время инструктажа перед поездкой в США.
Мы подъехали к госпиталю. Нас встретила медсестра и повела по длинным коридорам в палату на восемнадцатом этаже.
Там мы и познакомились с Шиманским.
— У меня была скромная задача, — начал он свой рассказ, наверное, с самых низких баритонных нот.
Мне невольно подумалось, что старик специально сдерживает себя, иначе может просто оглушить слушателей. С его вокальными данными только в церковном хоре петь или на сцене исполнять «Вдоль по Питерской».
— Меня не особенно посвящают в таинства своих дел, — продолжал между тем Шиманский. — Так, случайные, поверхностные сведения приходится ловить, не проявляя особого интереса, иначе разом вычислят, и разговор короткий, как в той небезызвестной песне: «И никто не узнает, где могилка моя». Вот и случай с Андреем Петровичем. Поручили только найти им хату и ждать приезда гостей. И если бы не указание Робсона разнюхать насчет мнимого убийства Андрея Петровича и аналогичная просьба из Москвы, я бы так и не понял, с кем имею дело и кого они притащили.