Однокурсники
Шрифт:
— И имела бы большие сиськи, так, что ли? — весело спросил Дэнни.
— Это бы тоже не повредило, — сказал продюсер, не кривя душой.
Дэнни Росси остановился как вкопанный, упер руки в бока и застыл подобно небольшому колоссу посреди песков Мартас-Винъярд.
— Знаете, Эдгар, я лучше умру, чем позволю Теоре Гамильтон выступать в моем спектакле. У меня свои принципы.
— Ко мне это тоже относится, — добавил Стюарт.
— Полегче, ребята, полегче. Никто здесь не собирается заставлять вас изменять своим принципам, — вступил в переговоры Харви
Когда четверо мужчин вернулись к дому, Мария Росси, разжигавшая вместе с Ниной Кингсли костер из древесного угля, подняла голову и спросила:
— Ну что, господа, вы уладили все свои проблемы?
— Абсолютно все, — сказал Харви Мэдисон. — Взгляды наших великих умов совпали.
И тогда, в сумерках, опустившихся на безлюдный берег, Эдгар Уолдорф провозгласил:
— Я имею огромное удовольствие сообщить всем, что репетиции «Манхэттенской Одиссеи» в постановке сэра Джона Чалкотта начнутся двадцать шестого декабря. А первое представление, которое позволит обкатать спектакль перед Бродвеем, состоится в здании Шубертовского театра в Бостоне, седьмого февраля. Ко времени премьеры в Нью-Йорке двадцать четвертого марта все билеты будут распроданы на год вперед. Поскольку наш мюзикл не только гениально написан, но на афишах также будут блистать убойные имена мистера Зеро Мостела и…
Он помолчал для большего эффекта.
— И мисс Теоры Гамильтон.
Обе женщины с тревогой взглянули на своих мужей, на лицах которых читалось странное смирение.
Во время барбекю дружеское общение продолжилось. Затем все быстро перебрались с пляжа в дом и молча расселись перед телевизором. И с восхищением стали следить за тем, как виртуозно Сэнди Куфакс переправлял свои мячи, так что никому из игроков команды «Великанов Сан-Франциско» не удавалось нанести ни одного удара.
— Как он смог тебя уговорить? — спросила Мария, когда они ехали к себе домой на машине.
— Я и сам не понял, — признался Дэнни. — Я хочу сказать, он все время играл словами — у меня до сих пор голова идет кругом. Я чувствовал себя, как генерал Кастер в окружении индейцев. Только отобью одну из атак Эдгара, как он опять налетает со спины с очередным томагавком.
— Но, Дэнни, — не унималась Мария, — вы же художники. Безусловно, последнее слово должно было остаться за вами.
— Я и оставлял за собой последнее слово. — Он язвительно улыбнулся. — Да только у Эдгара нашлось еще несколько тысяч аргументов после того, как я сказал свое последнее слово. Вдруг выяснилось, что участия Зеро в спектакле еще недостаточно, чтобы все раскупали билеты. Оказывается, он переигрывает. И надоел публике после «Скрипача». И таких аргументов полным-полно. По словам Эдгара, единственное, что может нас спасти, — это присутствие бездарной грудастой Теоры Гамильтон.
— Но разве ты не мог согласиться на какую-нибудь другую артистку?
Дэнни потупил взгляд и признался:
— Похоже, инвесторы Эдгара встретили Джеймса Джойса в штыки. И очень нелегко найти другую актрису, чей муж готов выложить полмиллиона баксов за роль для своей жены.
— Ах вот оно в чем дело, — сказала Мария со смешанным чувством удивления и разочарования. — Что ж, не зря говорят, что бродвейские пьесы рождаются из компромиссов, как Венера — из пены морской.
— Да уж, — произнес Дэнни, теперь уже не в силах скрывать свое огорчение, — но это мой последний компромисс. Самый последний.
*****
В считанные часы после того, как Теду Ламбросу отказали в продлении контракта в Гарвардском университете, на него обрушился шквал звонков из всех наиболее важных университетских центров Соединенных Штатов Америки. Некоторые коллеги звонили, чтобы просто посочувствовать и выразить свое соболезнование. Кто-то спрашивал, неужели это правда, подразумевая, что если даже Теда Ламброса прокатили, то чего же остальным ожидать от Гарварда. Но наверное, самые неожиданные звонки были от тех, кто делал вид, будто знает, в чем секрет того рокового голосования.
Когда Тед и Сара вернулись к себе от Уитменов, настроение у него уже было другим: угнетенное состояние сменилось чем-то вроде посмертной эйфории. Им овладело парадоксальное ощущение «парения» над разочарованием.
Уолт Хьюлет из Техасского университета позвонил, чтобы донести до него неофициальную информацию:
— Тедди, я знаю, кто тебя зарубил: это ваши ребята, «гробологи».
Так Уолт называл археологов, которые, как он считал, только и делают, что копаются в гробах, оставшихся от древних цивилизаций.
— С чего ты это взял, Уолт?
— Послушай, эти парни испытывают патологическую ненависть ко всему, что написано в книгах. Они доверяют только порнографическим каракулям, нацарапанным на римских писсуарах. Значит, ты собираешься ехать в Беркли, да?
Теда словно оглушили. Он и не подозревал, что в мире классической филологии все всё знают.
— Не уверен, — уклончиво ответил он.
Благодаря сегодняшнему опыту он многое узнал о законах, царящих в академических джунглях.
— Знаешь, Уолтер, дружище, я очень тронут, что ты позвонил. Но сейчас время уже за полночь, а то, что контракт не продлили, не означает, будто я могу не идти завтра читать лекцию в девять утра.
Он повесил трубку и посмотрел на Сару, на которую к этому времени тоже напал смех.
— Это похоже на фарс, Тед. Надо снять трубку с телефона и идти спать.
В эту минуту снова раздался телефонный звонок.
Это был Билл Фостер из Беркли.
Уставший и полупьяный, Тед не очень-то был расположен разговаривать среди ночи. Но Билл не стал его утруждать, поскольку взял весь разговор на себя.