Однокурсники
Шрифт:
— Какое, например?
— Например, что интеллект за пределами штата Массачусетс тоже имеет право на существование.
Когда они сошли с трапа самолета в Сан-Франциско, их встречали двое преподавателей: один из них среднего возраста, другой — коллега помоложе, он держал в руках опознавательный знак: книгу Ламброса о Софокле. При виде подобного проявления уважения у Теда, который мрачно молчал последние несколько часов полета, сразу же поднялось настроение.
Билл Фостер тепло приветствовал вновь прибывших и представил им Иоахима Майера, специалиста по папирусам, который недавно перевелся из немецкого Гейдельберга в Калифорнию. Они оба были чрезвычайно любезны и настояли на том, чтобы отнести их чемоданы из зоны выдачи багажа к машине.
Несмотря на то что вечер еще не наступил, на главной улице Беркли царило оживление.
— Что-то у вас тут много хиппи, как я погляжу, — отметил Тед неодобрительно.
— А я слышу красивую музыку, — сказала Сара.
Билл Фостер среагировал на замечание Теда.
— Их вид вводит вас в заблуждение, Тед, эти студенты могут разгуливать в джинсах вместо твидовых костюмов, но среди них есть просто блестящие молодые люди. Они сводят нас с ума своими пытливыми вопросами. Наступают на пятки, не давая интеллектуально расслабиться. Мы посетим какие-нибудь занятия, если вам интересно.
— Да, — ответил Тед, — очень интересно.
— Я бы тоже с удовольствием послушала, — присоединилась к разговору Сара.
— Ах да, — искренне обрадовался Майер. — Знаю, вы ярая поклонница эллинистической поэзии, Сара.
Как раз в это время они доехали до конца улицы, и Билл Фостер сказал:
— Мы с Майером оставим вас у нового преподавательского корпуса. И если вы не слишком устали, советую прогуляться по Телеграф-авеню и выпить пива в каком-нибудь заведении, вроде «Ларри Блейкса». Чтобы проникнуться ночной атмосферой этого города.
— Прекрасные люди, как тебе кажется? — спросила Сара, когда они разбирали вещи у себя в номере некоторое время спустя. — По-моему, такие открытые и дружелюбные. Майер так прост в общении, по его виду никогда не догадаться, что он в тридцать один год стал профессором. И вообще для немца он выглядит совсем не по-тевтонски. Может, его прокалифорнили.
— Будет тебе, — сказал Тед, — они за нами просто ухаживают. Ты обратила внимание — им даже известна тема твоей дипломной работы.
— Обратила, и мне это было приятно, — ответила Сара. — А тебе разве не нравится, когда тебя соблазняют?
— Ну, меня еще не соблазнили, — сурово отрезал Тед.
— Ну, тогда отбрось предубеждения и давай прошвырнемся по Телеграф-авеню.
Сначала казалось, будто ничто вокруг не радует его глаз. Ни оживленные улицы, ни книжные магазины, ни колоритные менестрели со своими гитарами. Но уже через квартал Сара заметила: все же один аспект этого пространства, заполненного жизнью, привлек внимание мужа.
— Ага, — улыбнулась она, — наконец-то ты выделил кое-что из окружающего пейзажа.
— О чем это ты?
— Мы прошли мимо шестерых девиц, у которых под платьем не было лифчиков, и ты с удовольствием пялился на них во все глаза, доктор Ламброс. И не говори мне, что я ошибаюсь: я наблюдала за выражением твоего лица.
— Ты ошибаешься, — сказал Тед, поджав губы. — Их было семь, не меньше.
И заулыбался.
Из-за трехчасовой разницы во времени они проснулись очень рано и думали, что первыми придут в столовую преподавательского корпуса. Но они просчитались.
Кто-то уже сидел за столиком в углу, одной рукой черпая ложкой кашу, а в другой руке держа оксфордское издание «Классических текстов».
— Ты видишь то же, что и я? — прошептала Сара. — Во всей столовой никого нет, кроме нас и профессора Оксфордской королевской кафедры по древнегреческому языку и литературе.
— Боже мой, ты права. Это Камерон Уайли. Что это он здесь делает, черт возьми?
— То же, что и мы, — улыбнулась Сара. — Ест свой завтрак. Кроме того, разве он не читает в этом году курс Сатеровских лекций?
— А ведь и правда. Что-то по Гомеру и Эсхилу. Думаешь, у нас получится его послушать?
— Может, ты подойдешь к нему, представишься и сам его обо всем спросишь?
— Нет, не могу, — воспротивился Тед, внезапно оробев. — Я хочу сказать, он же такой великий человек.
— Будет тебе, мой непокорный грек. Куда подевалась твоя обычная смелость? Или ты хочешь, чтобы я первая подошла к нему и представила тебя?
— Нет, нет, нет, я сам. Просто я не знаю, как начать, — ответил Тед, нехотя вставая с места.
— Для начала скажи «здравствуйте». Это приветствие освящено веками.
— Да, — коротко бросил Тед, его чувство юмора полностью притупилось из-за внезапно возникшей неуверенности в собственном статусе.
Он с волнением прислушивался к звукам собственных шагов, эхом разносившимся по пустой столовой.
— Прошу прощения, профессор Уайли, надеюсь, не помешал, просто я хотел сказать вам, как восхищаюсь тем, что вы делаете. Я считаю, ваша статья об «Орестее» в прошлогоднем «Журнале эллинистических исследований» — это лучшее из того, что когда-либо было написано об Эсхиле.
— Благодарю вас, — произнес англичанин с нескрываемым удовольствием. — Не желаете присоединиться?
— Вообще-то мы с женой думали пригласить вас за свой столик. Она сидит вон там.
— Ах да, я сразу обратил на нее внимание, как только вы вошли. Спасибо, я буду рад.
Он встал со своего места, прихватив тарелку с кашей и оксфордский текст, и пошел вслед за Тедом к их столику.
— Профессор Уайли, это моя супруга Сара. Ой, я забыл сказать, я — Теодор Ламброс.