Однокурсники

Сигал Эрик

Последовала небольшая пауза.

— Боюсь, я не понял сегодняшнего задания, сэр.

— Ваши слова означают, что вы пропустили прошлое занятие и даже не соблаговолили узнать у кого-либо, что задано.

— Ну…

— Мистер Джастроу, я желаю видеть вас у себя в кабинете сегодня после обеда с четырех до пяти.

— Боюсь, я не смогу, сэр, — вежливо ответил он. — У меня тренировка.

— Слушайте, — строго пригрозил Тед, — мне все равно, что там у вас, хоть встреча с самим президентом Соединенных Штатов.

Вы придете с четырех до пяти сегодня или… я за себя не ручаюсь.

И хотя до конца урока оставалось около десяти минут, он не смог продолжать занятие.

— Урок окончен, можете идти, — произнес он, кипя от злости.

Пока студенты медленно тянулись друг за другом к выходу, второкурсник Том Херман остановился около стола преподавателя и сочувственно заговорил:

— Простите, профессор Ламброс, вы не обидитесь, если я скажу вам кое-что?

— Том, — ответил Тед, — ничто сказанное тобой не сможет обидеть меня больше, чем отношение Джастроу к предмету.

— В этом-то все и дело, сэр, — застенчиво произнес Херман. — Может, вы не знаете, кто он.

— Я читаю университетскую газету, — ответил Тед. — И знаю, что Джастроу наш основной полузащитник. Но я все равно намерен выгнать его взашей, если он не начнет работать.

— Сэр, при всем уважении к вам, вы не можете так поступить. Я хочу сказать, без него мы не сможем стать чемпионами Лиги плюща.

Храбро сказав это, он повернулся и быстро покинул аудиторию.

В тот день Тед просидел у себя в кабинете с четырех до половины шестого. За это время к нему заглянуло множество народу — кто-то из студентов просил объяснить непонятный материал, а кто-то просто хотел с ним пообщаться.

Но Криса Джастроу среди них не оказалось.

Тед повязал свой (гарвардский) шарф, накинул пальто и пошел по коридору. Он заметил, что кафедра классического отделения все еще открыта, а секретарша Лиона сидит за пишущей машинкой. Он просунул голову в дверь.

— Привет, Ли, у вас найдется время напечатать для меня короткую записку?

— Конечно.

Она улыбнулась, затем быстро извлекла чистый лист бумаги из толстой пачки и, вставив его в машинку, сказала:

— Диктуйте.

— «Энтони Тэтчеру, декану факультета гуманитарных наук: Кристофер Джастроу, выпуск тысяча девятьсот шестьдесят девятого, в настоящее время не успевает по курсу латинского языка. Беспечность его отношения к предмету граничит с самонадеянностью. И если не произойдет какого-то непредвиденного чуда, то нет никакой вероятности, что он останется учиться в следующем полугодии. Искренне ваш, и так далее».

Тед продиктовал все это на одном дыхании, держась за голову. Подняв глаза, он заметил смущение Лионы.

— Да, я знаю, кто он. Но это стандарты Лиги плюща, и мы должны им соответствовать.

И пока она надписывала конверт, он добавил, словно освобождая ее от ответственности:

— Я сам положу письмо декану под дверь.

На другой день у него не было никаких занятий, и он сполна насладился богатыми возможностями библиотеки в Кентербери для своих дальнейших изысканий.

Он провел в читальном зале без малого восемь часов, успев за это время полностью проштудировать том Еврипида, изданный Фондом Хардта, и вышел оттуда с тяжелой зеленой гарвардской сумкой, набитой ценными европейскими научными журналами, которые они с Сарой проглотят за ближайшие выходные дни.

Что-то заставило его поднять глаза на главное здание университета Кентербери, возвышавшееся на холме. В окнах деканата свет не горел. Он чертыхнулся про себя, вспомнив о том, что ему еще нужно забрать почту.

Среди привычной корреспонденции он обнаружил написанное от руки письмо с кафедры физкультуры.

Дорогой Тед!

Я был бы признателен, если б вы заглянули ко мне в ближайшее время. Обычно я нахожусь у себя в кабинете примерно до 19. 30.

Ваш друг,

Чет Бигелоу

(главный тренер по футболу).

Он так и знал. Взглянув на часы, он убедился, что у него еще есть время, чтобы сегодня же вечером поставить этого самонадеянного мерзавца на место. И решительно зашагал в сторону спортивного зала.

Черты лица у Чета Бигелоу были грубыми и резкими — казалось, именно с него лепили всю ту шеренгу трофейных статуэток, которые выстроились на письменном столе, разделяя двух мужчин.

— Ну, профессор, — начал он, — как я понял, у нашего мальчика Джастроу трудности по вашему предмету. Наверное, вы не понимаете, какие нагрузки испытывают наши ребята во время футбольного сезона.

— Если честно, мистер Бигелоу, это не моя забота. На самом деле меня больше всего удивляет тот факт, что Джастроу взял латынь в качестве основного предмета.

— Послушайте, профессор, вы ведь не хуже моего знаете университетские правила. Парню ведь нужно иметь в дипломе иностранный язык, чтобы выпуститься. Так?

— Но почему латынь? Зачем вашему драгоценному полузащитнику вообще понадобилось брать древний язык, который гораздо труднее любого современного языка?

— Не такой он и трудный, если у вас правильный преподаватель, — пояснил Бигелоу.

— Что?

— За эти годы у нас сложились великолепные отношения с большинством из ваших ребят-классицистов, — пустился в воспоминания Чет. — Например, Генри Данстер — просто потрясающий. И конечно, мы ему тоже кое в чем помогали.