Однокурсники
Шрифт:
Он поднялся с места и протянул руку для дружеского рукопожатия на прощание.
— Извините, — произнес Тед, оставаясь неподвижным, — но вы меня так и не убедили.
— Профессор Ламброс, — подчеркнуто вежливо произнес декан, — прошу вас задуматься кое о чем. Если мы в конце учебного года откажемся продлевать с вами контракт, то вам, скорее всего, нигде больше не удастся найти работу преподавателя…
— Пустые слова.
— Нет, так и есть. Ибо, невзирая на все ваши публикации, декан любого учебного заведения, после того как вы подадите туда заявление, захочет получить от нас справку, характеризующую вас. Ну, например, чтобы выяснить, можете ли вы работать в коллективе.
Он выдержал паузу, а затем прибавил почти шепотом:
— Мне стоит продолжать?
— Нет, — ответил Тед, едва слыша собственный голос.
Сара была вне себя.
— Как они могут так поступать с тобой! Это жестоко, это грубо… и совершенно неэтично.
— Ты права. Но это к тому же вполне возможно, и это пугает.
Он сидел на их полуразвалившемся диване в совершенном бессилии. Сара никогда не видела его таким убитым.
Она присела рядом и обняла его.
— Тед, Кентербери еще не конец света. Найдется немало других школ, куда тебя возьмут с руками и ногами, даже если эти ребята скажут, что ты полное дерьмо.
Он опустил голову и сидел так некоторое время.
Наконец он заговорил:
— А вдруг они не блефуют? Предположим, у Тони Тэтчера и в самом деле хватит влияния, чтобы занести меня в черный список. Что тогда?
Сара Ламброс задумалась на мгновение, тщательно взвешивая каждое слово, которое она собралась сказать.
— Тед, я люблю тебя потому, что ты храбрый, добрый и честный. И всегда буду рядом с тобой, что бы ни случилось. Разве этого мало?
Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Не буду врать тебе, Сара. Впервые в жизни я так испугался.
И прежде чем кто-либо из них успел сказать еще хоть слово, в комнату весело вбежал их маленький сынишка.
— Папочка, папочка! — обрадовался он и бросился в отцовские объятия. — Джимми Эмерсон опять хотел меня побить.
— Опять? — смущенно переспросил Том, продолжая обнимать сына.
— Да, — сказал малыш, — но в этот раз я сделал, как ты мне сказал. Я тоже стукнул его, прямо в живот. И он заревел.
Тед улыбнулся и подумал про себя: «Хоть один боец в семье нашелся».
За ужином они почти не разговаривали. Сара думала, что после всех этих эмоциональных потрясений мужу необходима передышка. И удивилась, когда он встал из-за стола и надел куртку.
— Куда ты собрался? — спросила она.
— Хочу прогуляться до Кентербери-холла. Там так хорошо, когда никого нет. Хочу сегодня выставить оценки за экзамен — чтобы выкинуть все из головы.
— Хорошая идея, — ответила она, чувствуя, что он на что-то решился. — А я посижу и законспектирую пару глав из «Wege zu Euripides».
Он поцеловал ее в лоб.
— Сара, ты — десятая муза.
— Спасибо, дружище, но я вполне счастлива быть просто миссис Ламброс. А теперь иди, делай свои уроки и возвращайся в мои любящие объятия.
Он сидел в своем крошечном кабинете и смотрел в окно на Виндзор-грин. Выпал первый снег, запорошив все вокруг, он нежно переливался при лунном свете. Воздух даже звенел от неподвижности, порой откуда-то издалека доносился смех — где-то гуляли студенты.
Часы пробили десять, напоминая о том, что пора заканчивать работу. Он вернулся к стопке синих тетрадей на своем письменном столе и начал переписывать результаты экзамена в ведомость для деканата. Они были вполне приличные. Несколько «пятерок», две «тройки», остальные все же ближе к «четверкам». В общем и целом их учителю есть чем гордиться.
Конечно, здесь не оказалось экзаменационной тетради одного футболиста. Но это уже совсем другая история.
Ему хватило двух минут, чтобы внести в ведомость оценки. И лишь одна строка напротив фамилии Кристофера Джастроу, выпуск 1969 года, осталась пустой — чистой, белой, нетронутой, как свежий снег за окном.
Что поставить ему: «двойку», «неуд.» или «н/б» (то есть не явился на экзамен)? Любая из этих записей означает конец футбольной карьеры маленького паршивца.
Он все сидел, упершись взглядом в лист бумаги, и ничего не писал.
Вначале он не имел ни малейшего представления о том, что собирается делать. Но постепенно ему открылось, что он покинул дом и направился в свою пустую и холодную каморку, называемую кабинетом, по совершенно определенной причине. Чтобы побыть отдельно от Сары. Подальше от сигнального огня ее совести.
Сара не способна понять, что за страх им владеет сейчас. Она выросла в благополучной семье состоятельных родителей, занимающих высокое положение в обществе. А он все еще чувствует себя иммигрантом, которому жизненно необходимо закрепиться в своей новой стране. Может, ее далеким предкам когда-то и приходилось идти на компромиссы. Но все это осталось в далеком прошлом и никак не влияет на незыблемость фундамента ее нынешней респектабельности.
От него же требуется такая малость. Пройдет время, и он сам будет негодовать, что пошел на поводу своей сомнительной бравады. Ведь это не древние Афины. А он и вовсе не Сократ. Так чего ради ему пить смертельный яд из-за какого-то заурядного футболиста? Каким высоким принципам послужит то, что он завалит Джастроу?
«Нет, — сказал он себе. — Наше будущее сейчас под угрозой. И я сделаю это из самосохранения».
Он взял ручку и напротив фамилии Джастроу поспешно вписал «уд.».