Однокурсники
Шрифт:
*****
К январю 1964 года Джейсон завершил свое шестимесячное обучение на языковых курсах ульпан. Все это время он неустанно тренировал свои навыки, используя английский только раз в неделю для написания писем родителям, и в итоге обнаружил, что довольно свободно владеет ивритом.
Старшие Гилберты в письмах настойчиво звали его приехать домой на Рождество. Джейсон отказывался, объясняя, что на этих курсах нет никаких перерывов, кроме еврейских праздников в сентябре. Теперь он снова не воспользовался возможностью съездить в Штаты хотя бы на короткий срок, сказав, что собирается устроиться на «очень важную работу».
В первый же свой приезд после лета в кибуц он говорил об этом с Евой и Йосси — кстати, на иврите.
— Я собираюсь поступить на военную службу, — объявил он им.
— Хорошо! — обрадовался секретарь кибуца. — Там нужны такие опытные люди, как ты.
Ева промолчала.
Йосси обратил внимание на мрачное выражение ее лица и спросил:
— А в чем дело? Ты недовольна его решением?
— Я рада, что он остается, — ответила она. — Но у меня такое чувство, будто он делает это по какой-то неправильной причине.
— И по какой же именно? — поинтересовался Джейсон.
— Из-за личной вендетты — чтобы отомстить за смерть Фанни.
Йосси бросился его защищать:
— А мне все равно, по какой причине. К тому же разве в Священном Писании не сказано: «око за око»?
— Не надо все упрощать, ты же сам знаешь, — возразила Ева. — Это метафора, и не стоит понимать ее буквально.
— Зато арабы понимают ее буквально, — выдвинул свой довод Йосси.
— Эй, давайте прекращать полемику. Я получу от вас благословение на это дело или нет? — спросил Джейсон.
— От меня — нет, — твердо заявила Ева.
— Ну а я дам тебе свое, — парировал Йосси, — а также всего кибуца.
— Но я же не член кибуца, — ответил на это Джейсон.
— Ты станешь им после общего собрания на этой неделе, — обещал секретарь кибуца. — Если, конечно, захочешь.
— Да. Я очень хочу вступить в кибуц и стать одним из вас.
Невзирая на зимнюю погоду, следующие несколько недель Джейсон добровольно изнурял себя тренировками, готовясь к поступлению в армию: вставал на заре, чтобы сделать пробежку под ледяным дождем и потаскать гири в скромном спортзале кибуца, а потом снова бегал, уже перед обедом.
Он подолгу беседовал с Евой, пытаясь убедить девушку в искренности своего решения. А еще приставал к ней с просьбами просветить его в вопросах истории страны. Иногда, вечерами, их беседы как-то незаметно касались личных тем.
Он спрашивал ее о детстве. О том, как ей жилось с родными Фанни в годы войны. Как она сумела оправиться после трагедии холокоста, когда узнала о жестоком убийстве родных.
Ева рассказала о том, как ее потрясло известие о судьбе родителей. Впрочем, сейчас она понимает, по сравнению с большинством людей ей еще повезло. Ведь во время войны она нашла спасение в любящей семье ван дер Пост. А создание государства Израиль означает, что ее будущим детям никогда не придется испытать то, что пережила она.
Когда она заговорила о детях, Джейсон нерешительно поинтересовался, почему она не замужем. Вначале она сказала, что у нее, как у многих других, выживших после холокоста, умерли все чувства. Но Джейсон понял — она что-то скрывает. И однажды вечером Ева рассказала ему всю правду.
Когда она была в армии, то познакомилась с молодым офицером по имени Мордехай. Они стали очень близки. Он погиб за месяц до окончания срока службы. И не от вражеской пули, а во время учебных занятий с боевыми снарядами.
— Я собираюсь вернуться живым и здоровым, — уверенно заявил Джейсон, желая успокоить ее невысказанный страх.
— Конечно вернешься, — сказала Ева, совершенно не убежденная. — На складе обмундирования еще никого не убивали.
— А с чего ты решила, будто я иду в службу снабжения?
— Я же говорила тебе, — ответила она. — Я служила в армии. Новобранцев в основном набирают из восемнадцатилетних мальчишек. Парней твоего возраста считают уже стариками. И если не заставят проверять сумки в кинотеатрах, считай, тебе повезло.
— А я прошел службу в Военно-морских силах США, — сказал он с улыбкой. — По результатам подготовки занял пятое место во всем батальоне. Может, поспорим?
— Ты проиграешь, — улыбнулась она, — ведь тебе предстоит иметь дело с самым лучшим в Израиле — с его армией. И познакомиться с тем, хуже чего нет во всей стране, — с армейской бюрократией.
В один из февральских дней Джейсон Гилберт сошел с автобуса, который привез его в Келет в окрестностях Тель-Авива, где находился центр по отбору рекрутов. Большой лагерь занимал обширную территорию, здесь стояли бараки, покрытые рифленкой, тут и там торчали эвкалипты в окружении брезентовых палаток.
Еще до приезда сюда, в призывном пункте по месту жительства, он завербовался для несения зимней службы и прошел несколько предварительных тестов для проверки умственных и физических способностей.
А теперь он стоял в очереди вместе с еще одним членом кибуца, восемнадцатилетним Тувием Бен-Ами, который не скрывал своего волнения. Но не из-за службы в армии, а потому что впервые оказался так далеко от дома.
— Успокойся, Туви, — сказал Джейсон, указывая на молодых людей, стоящих в длинной очереди и ожидающих, когда их вызовут. — Похоже, в этом детском саду ты найдешь себе много новых друзей.
Когда призывников распределили по небольшим группам, юный кибуцник буквально вцепился в ремень Джейсона, дабы удостовериться, что их не разъединят.
Потом вновь прибывших отправили в санчасть, где всех безжалостно обрили наголо. Для некоторых городских донжуанов эта процедура оказалась травмой на всю жизнь. Смешно было смотреть, как юноши едва сдерживают слезы, пока сыпались на пол их шевелюры «а-ля Элвис».
Когда очередь дошла до Джейсона, он без лишних слов уселся на стул и спокойно позволил армейской «газонокосилке» срезать собственные кудри.