Офицеры и джентльмены
Шрифт:
— Все уже сделано, полковник, — поспешил доложить майор Хаунд.
— Отлично.
В четверть одиннадцатого по телефону из штаба главнокомандующего в Каире посыпались длинные, скучные, противоречивые распоряжения; они продолжали поступать в течение всего дня. Майор Хаунд выслушивал, записывал и с воодушевлением передавал их дальше.
— Да, сэр. Слушаюсь, сэр. Все ясно. Все оповещены, — отвечал он штабу главнокомандующего. — Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! — торопил он подразделения.
Но Людовича это показное рвение не обмануло.
«Странно,
Для майора Хаунда это была первая боевая погрузка на корабли, а для Гая — третья. Гай равнодушно наблюдал за обменом «любезностями» между начальником штаба бригады, его помощником по тылу и офицером штаба, ведавшим погрузкой, сначала серьезными, затем озабоченными, потом озлобленными; за вереницами навьюченных и угрюмых солдат, проходивших по тесным палубам и неуклюже спускавшихся вниз по трапам; за моряками, ловко сновавшими между грудами военного имущества. Все это было знакомо Гаю по прежнему опыту, и он держался от всего в стороне. Разговаривая с зенитчиком-артиллеристом морской пехоты, Гай услышал:
— Никакого воздушного прикрытия. Наша авиация на Крите разгромлена. Если мы не управимся с переходом туда и обратно в темное время суток, уцелеть шансов нет. Высаживаться вашим ребятам придется гораздо быстрее, чем они грузятся сейчас.
Под погрузку оперативной группы Хука выделили крейсер-минзаг и два эскадренных миноносца; на всех кораблях были заметны следы участия в эвакуации войск из Греции. Корабль, выделенный под погрузку штаба бригады, был потрепан больше других.
— Нашему кораблю нужен минимум месяц на ремонт, — продолжал морской пехотинец. — Если хватит пороху на переход, наше счастье, а уж о том, чтобы в случае чего-нибудь справиться с противником, и разговора быть не может.
С наступлением сумерек они вышли в море. На борту эскадренного миноносца вместе со штабом находились три роты второго отряда командос. На палубах и в кубриках вповалку лежали солдаты; офицеры разместились в кают-компании. Томми Блэкхауса пригласили на ходовой мостик. Постепенно установились сравнительная тишина и спокойствие.
— Краучбек, — спросил Гая майор Хаунд, — вам не приходило в голову, что Людович ведет дневник?
— Нет.
— Это запрещено уставом — вести личный дневник на фронте.
— Да, конечно.
— Вот именно. Вы лучше предупредите-ка его. Я совершенно уверен, что он записывает что-нибудь неофициальное.
В восемь часов стюард-мальтиец накрыл стол для обеда, поставив в центре вазу с розами. Командир корабля остался на мостике. Старший помощник командира извинился и за отсутствие командира, и за неудобства размещения.
— Мы не в состоянии оказать гостеприимство в таких масштабах, — сказал он. — Боюсь, что мы во всем будем испытывать нехватку.
Солдаты достали свои кружки, котелки, ножи и вилки. Денщики помогли стюарду. Обед был отменный.
— До
Командир эсминца уступил свою каюту Томми, майору Хаунду и заместителю командира второго отряда командос. Чемоданы и постельные скатки оставили в лагере. Армейские офицеры устроились в креслах, на диванах и на полу в кают-компании. Вскоре все уснули.
Проснувшись на рассвете, Гай вышел на свежий воздух. Восхитительное утро после безветренной ночи; море спокойное, вокруг ни одного корабля, земли не видно. Довольно медленно двигавшийся эскадренный миноносец, казалось, плыл в фосфоресцирующей пустоте. Гай встретился со вчерашним артиллеристом.
— Ну как, здесь начнутся неприятности? — спросил Гай.
— Нет, не здесь. — Затем артиллерист, поскольку ему показалось, что на лице Гая появилось удивление, добавил: — Замечаете что-нибудь странное в положении солнца?
Гай посмотрел на солнце. Оно находилось слева по носу, довольно высоко над горизонтом, яркое, но пока еще не жаркое.
— Нет, — ответил он.
— Разве оно там, где вы ожидали увидеть его?
— А-а! — воскликнул Гай. — Теперь я понимаю, что вы имеете в виду. Оно должно быть с другого борта.
— Вот именно. Через час мы будем снова в Александрии. Неисправность машин.
— Как нескладно все это получилось!
— Я же говорил вам, что корабль нуждается в серьезном ремонте. К тому же его здорово потрепало в Эгейском море. Меня это вполне устраивает. Я в этом году еще ни разу не увольнялся на берег.
За завтраком Томми молча хмурился; майор Хаунд открыто ликовал. Он приложил к губам штуцер своего спасательного жилета и исполнил пантомиму игры на волынке.
— Дьявольски не везет, — обратился Томми к Гаю. — Но есть надежда, что в Александрии нам дадут другой эсминец.
Майор Хаунд повернулся к Гаю:
— Краучбек, вы говорили по тому вопросу с Людовичем?
— Еще нет.
— Сейчас самое подходящее время.
На горизонте уже показался берег, когда Гай разыскал старшину Людовича.
— До меня дошло, что вы ведете дневник, — сказал он.
Людович пристально посмотрел на него своими вызывающими неприятное впечатление глазами с серо-розовыми зрачками.
— Вряд ли я назвал бы это дневником, сэр.
— Вы понимаете, что все письменные материалы, могущие попасть в руки противника; подлежат цензуре?
— Я всегда прекрасно понимал это, сэр.
— Боюсь, что мне придется попросить вас дать мне дневник для просмотра.
— Слушаюсь, сэр. — Людович достал блокнот из кармана шортов. — Пишущая машинка осталась в лагере, сэр, вместе с остальным канцелярским имуществом. Не знаю, сможете ли вы разобрать, что здесь написано.
Гай прочитал: «Капитан Краучбек — человек уравновешенный. Он — как свинцовый шар, который в вакууме падает не быстрее пушинки».
— Это все, что вы написали?
— Все, что написал с тех пор, как мы выбыли из лагеря, сэр.