Оглашению не подлежит
Шрифт:
Милашевский, казалось, оцепенел. Он тупо смотрел на лежавшую перед ним бумагу.
– Что именно я должен написать? – наконец спросил он.
– Все подробно и о своей деятельности, и о князе, о знакомых. Адреса не забывайте.
Милашевский потянулся к карандашу.
– Нет, не здесь, – остановил его Зявкин. – Я же говорю – не к спеху. В камере напишете.
Милашевский покорно взял бумагу и пошел к двери.
– Карандашик забыли, ваше благородие, – сказал, подымаясь за ним, Миронов.
16. Служу Родине
На
Под помещение штаба отвели просторный полуподвал дома с наглухо закрытыми окнами. Из него на задворки дома вел потайной выход. Когда пошел разговор о преемнике Милашевского по штабу, Ухтомский сказал:
– Этот вопрос я решу позже. Вы свободны, господа.
Белен ков, Филатов и Борис вышли в переднюю. Уже у самых дверей полковник осторожно спросил Филатова:
– Надеюсь, Иван Егорович, вы не в претензии на меня за прошлое. Вы понимаете, ведь я должен был проверить. Посудите сами…
– Оставим этот разговор. Скажите лучше, что вы знаете относительно срока начала десанта?
– Теперь уже скоро, – ответил Беленков. – Неделя, может быть, две.
Борис торопился домой. Надо было связаться с Зявкиным. Он прикинул план на ближайшие дни. Надо сосредоточить внимание только на самом главном: связь с отрядами, связь с Врангелем. Дома в кресле он закрыл глаза, стараясь собрать воедино все известные ему уже сведения, и… не заметил, как уснул. Снилась ему Астрахань, он гуляет в саду – сзади подходит Беленков, берет его за плечо…
– Борис Александрович, к вам пришли, – услышал он голос Веры.
В дверях комнаты, необычайно взволнованный, стоял есаул Филатов. Вера торопливо вышла.
– У меня чертовская новость! – зашептал есаул. – Князь назначил тебя своим адъютантом!
– Меня? – спросил Борис. Он на секунду подумал, что все еще не проснулся. Ему вдруг стало весело. – Стоило будить из-за таких шуток! – сказал он. – Спать хочется!
– Да нет, я серьезно, – есаул с досадой тряхнул его за плечо. – Не имей сто рублей, как говорят. Я сказал Новохатко, что если мы хотим иметь своего человека… Ну, а князь ему сейчас доверяет, должен доверять. Ведь все боевики в городе подчинены Новохатко.
В тот же вечер корнет Бахарев снова предстал перед князем Ухтомским в домике Новохатко.
– Мне рекомендовал Николай Маркович вас, корнет, – сказал князь, – как исполнительного и преданного нашему делу человека. Кроме того, ваше происхождение, – в этом месте Борис скромно опустил глаза, – убеждает меня, что в вашем лице я найду деятельного и верного помощника. Это особенно необходимо сейчас, когда мы стоим на пороге крупных событий.
– Я буду счастлив служить вам, ваше превосходительство, – ответил Борис.
– Не мне, а несчастной России, – поправил Ухтомский.
– Так точно! – повторил Борис. – Родине!
Когда Борис познакомился с делами штаба, он убедился в том, что, несмотря на сложную обстановку подполья, Ухтомский сумел разработать действенную систему мобилизации сил на случай высадки десанта. Для Бориса было неприятной новостью то, что в подпольном штабе ОРА постоянно имелись самые свежие сведения о дислокации частей Северо-Кавказского военного округа.
“Неужели в нашем штабе кто-то работает на них?” – думал Борис.
Новые загадки появлялись одна за другой. Только к середине июля Борису, наконец, удалось добыть полный список всех членов организации в городе. Лишенный возможности вести в штабе какие-либо записи, Борис зазубривал в день до двадцати фамилий с адресами. Вечерами он диктовал их Вере, и наутро они пополняли список Федора Зявкина. Этот список заставил Милашевского давать правдивые помазания. А в штабе постоянно теперь появлялись все новые и новые люди.
Новохатко в эти дни чувствовал себя как рыба в воде. Он не мог жить без интриг. Это было его призванием. Борис видел, как этот человек прибирает к рукам все нити штаба, и, конечно, ни в какой мере не препятствовал этому. Напротив, как человек, попавший в штаб по протекции Николая Марковича, он во всем подчеркивал свое согласие с ним.
Особенно не давал покоя Новохатко вопрос о том, откуда у полковника Беленкова английская салюта.
– У него, несомненно, должна быть связь с генералом Хольманом, помимо пас, – сказал он однажды Бахареву.
– А кто такой Хольман? – прикидываясь незнающим, сказал Борис.
– Представитель английской разведки при штабе Деникина. Он, собственно говоря, и основал наш штаб. Видите, тут идет сложная игра. Хольман, конечно, интересуется сам, без третьих лиц, знать, как тут у нас обстоят дела. Он барону не очень верит.
Однажды ранним утром Ухтомский сказал Борису:
– Отправляйтесь сейчас на пристань. Около кассы вас будет ждать молодой человек в белой косоворотке, глаза голубые, блондин. Подойдете к нему и спросите: “Когда пойдет пароход до Константинов-ской?” Он ответит: “Пароход до Константиновской не ходит третий день”. Проводите этого человека по набережной до четвертой скамейки.
– В котором часу я должен быть на пристани?
– Немедленно, – ответил Ухтомский.
Борис не решился забежать по дороге домой, чтобы сказать Вере о новом задании. “Это какой-нибудь связной от Говорухина или Назарова”, – подумал он.
У старого дебаркадера, стоявшего у высокого берега Дона, на откосе, с которого тысячи ног стерли даже признаки какой-нибудь растительности, толпилось множество народу. Картина была обычная для того времени.
Борис не без труда пробился к будке с покосившейся и полинявшей от дождей и солнца вывеской “Касса”. Рядом с кассой Борис заметил нужного ему человека. Его трудно было не заметить. Рослый, плечистый, с ярко-голубыми глазами, он выделялся в толпе каким-то особым, брезгливо презрительным выражением, не сходившим с его лица.