Оглашению не подлежит
Шрифт:
Хозяин комнаты привстал ему навстречу.
– Боже, что с вами, Александр Игнатьевич? – спросил он.
– Только что, – выдохнул Беленков, – убит поручик Милашевский! Ради бога, воды! Мне пришлось бежать…
Старик и усатый Степан молча смотрели на гостя, не двигаясь с места. Беленков переводил взгляд с одного на другого, силясь понять причину их молчания. Наконец он понял.
– Нет, нет, ваше превосходительство, я никого не привел за собой. Вообще это нелепый случай…
Тогда первым двинулся с места хозяин комнаты, он подошел к столу, двинул стул для Беленкова и потом сел сам.
–
Беленков жадно выпил ковш теплой, не успевшей остыть после дневной жары воды.
– Убили Милашевского, – повторил он, – тело бросили в воду на моих глазах, мне чудом удалось спастись.
– Нельзя ли по порядку? Кто убил? Зачем вы здесь?
Беленков снова отхлебнул из ковша.
– Убили бандиты Нас пытались ограбить здесь, недалеко, на берегу Дона. Под вечер мы встретились там с поручиком. Он должен был передать мне ваш приказ для Назарова… Разговор у нас затянулся. Поручик сетовал на ваши финансовые затруднения.
– Я его на это не уполномочил, – сказал старик.
– Измерьте мне, Константин Эрастович, я так и подумал… Мы заспорили… и вот…
Беленков снова потянулся к ковшу.
– Их было человек восемь или десять, – продолжал полковник. – Сначала они потребовали у нас денег, потом сорвали с меня пиджак. Милашевский стал сопротивляться. Меня свалили на землю, я отполз в кусты. Было уже темно, и я не видел, что там происходит. Слышал только удары. Потом кто-то сказал: “Ну, этот готов!” Я слышал, как они бросили тело в воду… Боже мой! – полковник закрыл лицо грязной рукой.
– Ну, а вы? – спросил старик.
– Про меня они, видимо, забыли. Я дождался, пока они уйдут…
– Где приказ Назарову, господин полковник?
– Остался в моем пиджаке, ваше превосходительство! – полковник встал.
Поглаживая рукой стол, старик, спокойно гляди в глаза Беленкову, сказал:
– В мое время офицеры предпочитали пустить себе пулю в лоб, чем отвечать подобным образом!
Генерал князь Ухтомский брезгливо, сверху вниз смотрел на своего подчиненного.
– Степан, – крикнул он через некоторое время, – подай Александру Игнатьичу умыться!
Утром, захватив с собой только самое необходимое, Беленков и Ухтомский направились к Новохатко. У того, несмотря на ранний час, они застали гостей
– Разрешите представить вам, Константин Эрастович, – сказал Новохатко, вводя князя в комнату, – дна самых боевых офицера нашей организации. Есаул Филатов Иван Егорович, приговорен большевиками к смертной казни.
Есаул встал навытяжку.
– Корнет Бахарев, участник “Ледяного похода”, – Новохатко замялся. – Близкий знакомый епископа Филиппа.
Ухтомский внимательно посмотрел на Бориса и подал ему руку.
– Вот как! – сказал он. – Я тоже был знаком с его преосвященством. А про вас, есаул, я много слышал, жаль, что раньше обстоятельства не позволили встретиться. Садитесь, господа.
Беленков рассказывал подробности ночного происшествия. Услышав о том, как тело Милашевского злоумышленники бросили в воду, Новохатко встал is истово перекрестился в сторону горевших в углу лампад. Лицо его было полно скорби.
Борис с интересом наблюдал за старым полицейским провокатором. Казалось, будто бы это совсем не он, не Николай Маркович Новохатко, всего полчаса назад в этой же комнате спрятал в карман деньги и документы поручика Милашевского и приказ князя полковнику Назарову. Принимая их от Бахарева, он сказал:
– Ну, я чувствую, Борис Александрович, что ваши ребята охулки на руку не положат. Так они, говорите, и полковника припугнули неплохо? Дорого ли пришлось им дать?
– Как по уговору, – ответил Борис, – они взяли половину.
Виновник скорби господина Новохатко поручик Милашевский в это время живой и здоровый сидел в одном из продавленных кресел кабинета Николаева на верхнем этаже дома на Большой Садовой. Напротив него во втором кресле, как обычно вытянув длинные ноги, бледный от бессонных ночей, помещался Павел Миронов, у окна, сложив руки на груди, стоял хозяин кабинета, а за столом над стопкой исписанных листков трудился Федор Зявкин.
Первый допрос подходил к концу. Зявкин добросовестно и подробно записал весь рассказ гражданина Лаухина о том, как он скитался по России в поисках пропавшей жены, о том, как он хотел и не смог уехать из Новороссийска и как, наконец, встретив в Ростове дальнего родственника Константина Ивановича Кубарева, поселился у него и поступил работать делопроизводителем в окрпрод.
– Прочтите и подпишите, если все верно записано.
Милашевский углубился в чтение.
Николаев от окна сделал Федору неприметный знак: “Выйди”. Тот встал, прошелся, будто бы разминаясь, и пошел к двери. За ним Николаев.
– Так ты мне расскажи, – попросил за дверью Николаев, – как прошла операция?
– Да как по нотам. Я думаю, все в порядке, – Зявкин выпустил клуб табачного дыма. – Приказ и деньги мы ему вернули через Веру. Новохатко теперь убежден, что его пожелание в точности выполнено. Дескать, нанял бандитов. Для Новохатко это дело обычное. А поручик этот для нас клад. У него все связи. Собственно говоря, мы бы уже сейчас могли тряхнуть весь этот ростовский центр.
– Ни в коем случае нельзя этого делать, – сказал Николаев, – главное ведь не в них. Я вчера опять говорил с Москвой. Они особенно подчеркивают: нужно добиться бескровного разоружения отрядов Назарова и Говорухина. Три тысячи человек не шутка! Так что тут нужно действовать безошибочно, чтобы ни один из руководителей штаба не ушел, а то они такой шум на Дону поднимут. Им терять нечего, казаков им не жалко.
Когда чекисты снова вошли в кабинет, Милашевский обратился к ним:
– Я уже спрашивал у товарища, – он показал на Миронова, невозмутимо рассматривавшего ссадину на пальце, приобретенную в ночной схватке, – но он мне ничего не ответил. Может быть, вы мне объясните: на каком основании меня задержали? Мне на службу пора!
Зявкин взял со стола подписанный протокол допроса. На каждой страничке внизу аккуратно стояло: “К сему Лаухин”. Он убрал бумаги в стол и взял чистые.
– Ну, а вот здесь, господин поручик Милашевский, вы напишете нам правду, – спокойно и даже несколько безразлично сказал он. – Забирайте бумагу – и в камеру. Когда напишете, скажете караулу, вызовем. До того времени беспокоить вас не будем. Нам не к спеху.