Оглядываюсь и не сожалею
Шрифт:
После второго курса было распределение по специальностям, и я выбрал себе специальность «Гусеничные машины», то есть тракторы и танки. Учиться было интересно. После детального изучения материальной части танка в лаборатории мы имели возможность водить танк, это было незабываемое чувство. Водили танк на пустыре напротив академии моторизации в Лефортово, ныне там все застроено. В 1985 году я был в командировке в ЦИАМе (Центральный институт авиационного моторостроения) и зашел по пути в студгородок. С трудом отыскал свой корпус, поднялся на четвертый этаж, постоял у своей комнаты, погрустил. Корпус готовили под капитальный ремонт, поэтому вид его произвел удручающее впечатление…
Когда я был на четвертом курсе, в корпусе появилась Таня, с которой мы познакомились на танцах (о чем я уже упоминал), а позже состоялось знакомство с ее отцом, который был проездом в Москве.
После четвертого курса наша группа должна была проходить так называемую войсковую практику. Часть студентов выехала во Львов, а я с остальными был направлен в город Белосток, который находился рядом с границей. Мы с нетерпением ждали отъезда. В начале июня 1941 года мы выехали. Выехали навстречу страшной ВОЙНЕ.
Студенческая практика в Белостоке. Начало войны
Наш полк размещался на окраине Белостока, в городке, где
Старшина нам попался противный, с мелкой душонкой, которого не только мы, но и солдаты ненавидели и игнорировали. Мы с большим нетерпением ожидали настоящей работы с танками и рьяно помогали экипажам подготавливать машины к предстоящим учебным стрельбам. С солдатами и офицерами установились прекрасные отношения, мы чувствовали себя полезными и всячески старались заслужить похвалу. В первый же воскресный день пошли осматривать город. Все было непривычно – чужой язык, непонятные вывески, броские витрины, чистенькие каменные домики и мостовые, настороженные взгляды некоторых прохожих. Мы держались кучкой и чувствовали себя скованно. Зашли в кондитерскую, поели пирожные. Кто мог подумать, что через неделю разразится страшная война… Потолкались в магазинах, где был приличный выбор, я купил отрез на костюм, это решение было принято еще в Москве, а затем пошли к портному и заказали костюм. Интересна история этого костюма – перед отъездом из Белостока я забрал его в виде кроя, дошил уже в Нарофоминске, а в 1945 году поехал в нем в Турцию. Позже, возвратившись, я отдал его дворнику, за что он несколько раз мне кланялся.
В субботу утром 21 июня 1941 года мы пешком отправились на танкодром, где занимались боевой учебой наши танкисты. День был жаркий, пока дошли разомлели, устали, но когда увидели новые танки, усталость как рукой сняло. Впервые я увидел тяжелый танк КВ с большой башней, который поражал своими размерами, корабль, а не машина. К вечеру вернулись в часть и стали помогать чистить танки, доливать масло, пополнять боезапас. Когда все машины были полностью подготовлены, мы пошли на ужин, а затем в кино под открытым небом. Было уже поздно, за день мы намотались и, не дождавшись конца картины, мы пошли спать. До начала войны оставалось четыре часа!..
Проснулись от рева самолетов и стрельбы. Повыскакивали из палаток и не можем понять, что происходит. Над нами низко проносятся самолеты и строчат из пулеметов. Рассмотреть опознавательные знаки невозможно – чуть светает. Кто-то высказал предположение, что начались маневры в связи с прибытием командующего Белорусским военным округом Д. Г. Павлова, чей приезд в часть ожидали со дня на день. Но когда мы услышали свист пуль, то поняли, что это серьезно. Однако, никто не допускал мысли, что это война, предполагали, что провокация. Побежали в штаб и узнали у дежурного, что весь полк уже достиг границы и ведет тяжелый бой. Война…
На нашу просьбу дать нам боевое задание командир ответил, что не имеет права, так как мы всего лишь прикомандированные студенты, без пяти минут инженеры, военному делу не обучены, и отвечать за нас он не хочет, поэтому поручает нам помочь эвакуировать из города семьи командиров. Мы тотчас же отправились по данным нам адресам. Город бурлил, везде оживленные толпы что-то обсуждающих людей. Многие с детьми и чемоданами спешат на вокзал, некоторые из местных, не скрывая озлобления, грозили нам кулаками. По одному адресу мы никого не застали, по другому нам открыла молодая женщина с испуганными глазами, рядом стоял ребенок. Мы помогли им собраться и доставили на вокзал, где шла погрузка в вагоны. Дело было хорошо организовано, никакой паники. Мы возвратились в часть и напросились на новое задание, которое нам дали, чтобы отвязаться от нас – провести инвентаризацию металла на складе полка. Мы восприняли задание со всей ответственностью и стали считать прутки, швеллера, уголки, замерять их размеры, а в это время немцы были вблизи Белостока. Лишь позже до нас это дошло, а тогда надо было действовать, безделье было невыносимо. В полдень из репродуктора на столбе рядом с нами раздался голос «говорит Москва», и мы, затаив дыхание, слушали обращение к народу. Вскоре нам приказали следовать на вокзал и покинуть город. Взяв свои чемоданы, мы втиснулись в какую-то теплушку и поехали. Помню лишь когда проезжали Лиду, увидели сидевших на откосе понурив голову летчиков. Как потом мы узнали, их самолеты были уничтожены прямо на аэродроме, взлететь они не могли, так как бензобаки были вынуты для профилактики. Прибыли в Минск, дальше поезд не шел. Здесь я был свидетелем воздушного боя, когда наш истребитель, делая круги над немецким бомбардировщиком, постепенно прижимал его к земле, вынуждая приземлиться. Этот эпизод имел для меня необычное продолжение. Через несколько лет я пытался попасть во МХАТ и, стоя у входа в театр, спрашивал нет ли билетика. Вдруг мое внимание привлек шум, невдалеке от меня назревал скандал. Опираясь на палочку, спиной ко мне стояла молодая девушка, которую я заметил раньше, так как она тоже искала билетик и громко, хлестко отчитывала стоявшего перед ней спекулянта билетами. Вокруг собралась толпа, подошел и я. Причиной скандала была цена на билет. Растерявшийся спекулянт поспешил удрать, удовольствовавшись номинальной ценой, а девушка, тяжело дыша от возмущения, осматривалась вокруг и, увидев меня, предложила один из отвоеванных билетов. Когда в гардеробе она сняла плащ, я увидел у нее на груди орденские планки. В антракте разговорились и оказалось, что она та самая летчица, которая пилотировала упомянутый истребитель и посадила немецкий самолет, командиром которого был огромный немец, никак не веривший, что его дожала эта маленькая девчонка. Позже она провела много боев, была ранена в колено. Нога перестала сгибаться
До Москвы от Минска доехали специальным поездом, в котором ехали какие-то загадочные военные и гражданские, вагоны были закрыты, поезд стоял в стороне от станции. Мы упрашивали пустить нас в вагон, но безрезультатно. Однако, когда мы объяснили кто мы, двери открылись и нас приняли довольно приветливо. Приехав в Москву, мы сразу же собрались всей группой, проголосовали идти в ополчение и подали заявления. Через пару дней нас зачислили в ополчение, разместили в школе на Почтовой улице, и мы стали ждать отправки. Здесь со мной произошел инцидент, способствовавший моему возмужанию. Я был назначен на ночь дежурным по роте и добросовестно отстоял до утра, хотя без привычки качало от усталости. Вдруг узнаю, что меня опять назначили дежурить?! Понимая, что это недоразумение, я обратился к командиру за разъяснением, но тот не желая разбираться, начал кричать на меня и заявил, что отдаст меня под трибунал. Я спорить не стал, но понял, что передо мной разновидность белостокского старшины, их, к сожалению, встречается в жизни немало, и спорить с ними бесполезно. Часа через два меня все-таки сменили, а через сутки нас всех распустили, так как вышел приказ Государственного комитета обороны, согласно которому студентов старших курсов направить на оборонные предприятия для работы по специальности. Вскоре ребята разъехались по заводам, а я попросил направить меня по специальности на ремонт танков, мне обещали.
Шли дни. Ночами я с ребятами дежурил на крыше общежития во время налета немцев на Москву, а днем отсыпался. Однажды бомба упала в районе нового здания энергетического института, нас сильно тряхнуло. Вскоре мне вручили направление и я поехал в Нарофоминск на автобронетанковую рембазу № 81 Наркомата обороны. Это было в первых числах августа 1941 года. Рембаза располагалась в нескольких километрах от города, имела два цеха, где ремонтировались танки и гусеничные тракторы. Танки приходили прямо с поля боя, горелые, с пробоинами, со следами крови. Их полностью разбирали, детали обезличивались, все необходимое заменялось, сборка шла заново. Затем испытания пробегом, окраска и танк, как новый, отправлялся на передовую вместе с экипажем, который помогал рабочим собирать машину. Здесь же ее и принимали. Начальником базы был майор Овечкин, высокий, худой, со впалыми щеками и воспаленными от недосыпания глазами. Человек долга, он не щадил ни себя, ни других, обстановка была как на передовой. В длинной шинели, заложив руку за борт, он, как призрак, постоянно ходил по цехам, все видел, всех выслушивал, делал скупые замечания, слегка гнусавя, оперативно помогал. Когда он спал – непонятно. Его девизом были слова: единственным оправданием не выполненного тобою задания может быть только твоя смерть. Его боялись, но больше уважали. Он назначил меня заместителем начальника танкового цеха, а позже – диспетчером базы. Как-то я сказал ему, что люди валятся с ног от усталости, надо бы дать отдых. На это он ответил жестко: «Кто свалится – того в канаву, на его место – другого, там (он показал в сторону фронта) труднее». Он был прав.
Как-то поехал я на отремонтированном танке в испытательный пробег, занял место в командирской башенке, высунув голову наружу. Шли на большой скорости по проселочной дороге. Вдруг машину сильно тряхнуло на очередном бугорке, крышка люка, соскочив с защелки, стукнула меня по голове и я, потеряв на миг сознание, свалился в танк. К счастью, обошлось лишь шишкой на голове, а не будь шлема…
Жил я в общежитии (в бараке) на берегу реки Нары, но бывал там редко, так как в основном ночевал на базе, притулившись где-нибудь на столе или на полу. Запомнились холодные осенние ночи, когда под тонким одеялом всю ночь не мог согреться, а утром с Нары наплывал туман и все утопало в мокром полумраке. Нарофоминск отличается в Подмосковье микроклиматом, там всегда холоднее. Позже, слушая уже послевоенные метеосводки, я обращал внимание на погоду в том районе и вспоминал военные годы. Ночные бдения на базе были очень тяжелыми, все время на ногах, полуголодный, не выспавшийся. Чтобы как-то скрасить положение, я купил трубку в виде головы Мефистофеля, они в то время продавались в каждом табачном ларьке, и пустил ее по цеху. Недели две ее круглосуточно курили все по очереди и посмеивались, получилась отлично обкуренная трубка. Однажды нам сообщили, что в районе высадился немецкий десант. Взяв оружие (я ручной пулемет), мы расположились в лесу около базы и дежурили всю ночь, но все обошлось. Однако, над нами гудели немецкие бомбардировщики, идущие на Москву, и невыносимо было осознавать собственное бессилие. В начале октября нас предупредили о предстоящей эвакуации. Наступили холода, у меня ничего не было теплого. Кто-то мне сказал, что в военном городке одна женщина хочет продать сапоги. Я разыскал ее и купил легкие хромовые сапожки, которые буквально спасли меня в ту холодную зиму 1941–1942 годов. Затем купил ватник, а вскоре достал и брюки, правда не совсем законным способом. Однажды мимо базы проезжала автомашина, доверху груженая теплым солдатским обмундированием. Увидев ее, один из рабочих обратился ко мне: «Вон лежат твои брюки, бери, а то поздно будет». Я стал отнекиваться, что как-то неудобно, но меня подняли на смех. Тогда я догнал машину и ухватил первые попавшиеся брюки. Трудно представить, что бы я без них делал, хотя они оказались немного тесноваты. Таким образом, я худо-бедно, но экипировался. Вид у меня был почти военный, на голове шлем танкиста, остальное солдатско-офицерское. А вот с питанием на дорогу было плохо. Мы с ребятами взяли грузовик, я сел за руль, хотя до этого ни разу не водил, но автомобиль знал хорошо (в институте изучал), и мы поехали в Нарофоминск. Там уже большая часть населения эвакуировалась, магазины были закрыты. Только в одном месте прямо на улице женщина продавала колотый сахар из мешка. Мы взяли по кульку и поехали обратно, это была вся наша добыча. Как мне удалось довести машину – до сих пор удивляюсь: заехал в гараж, жму на тормоз, а машина катится, уткнулась в стену, ключи выскочили и куда-то провалились, так и не нашел. Бежим в цех, там идет подготовка к погрузке. На следующий день 15 октября получили команду грузиться, и ночью эшелон тронулся на Москву. Эвакуация базы длилась несколько дней, немцы были рядом. Как я узнал позже, при обстреле базы погиб майор Овечкин. Очень жаль, это был настоящий командир. Утром мы прибыли в Москву и остановились на станции Сортировочная, недалеко от нашего студгородка. Узнав, что эшелон простоит часа три, я отправился в общежитие в Лефортово. В корпусе было безлюдно, большинство студентов разъехались. Поднимаюсь на четвертый этаж и стучу в комнату Татьяны. Дверь открывается – в комнате Татьяна, Мария (ее сестра) и подруга. Обсуждают, что делать. Эти дни были днями массовой эвакуации предприятий. Время на размышления не было, я предложил ехать со мной, и через час мы уже вчетвером с чемоданами, узлами и даже с тазиком, обливаясь потом, шли к Сортировочной.