Огненная кровь. Том 1
Шрифт:
Всё пытался найти на лице Альберта следы драки или бурных возлияний, вглядываясь в него внимательно. Но князь был хмур, зол, сосредоточен и трезв. И это было ой как нехорошо!
— Думал, — коротко бросил Альберт, пристраивая шляпу на комод.
Цинта метнулся, живо развёл огонь, поставил чайник и собрал на столе нехитрую еду — холодное мясо и хлеб, искоса поглядывая на хозяина и надеясь уловить настроение на его лице.
— Цинта, не надо следить за мной так напряжённо, — буркнул Альберт, ставя в угол баритту
— Охохошечки, мой князь, это-то меня и пугает! — Цинта, поразмыслив немного, начал колдовать над яичницей, надеясь, что сытый князь будет наверняка добрее.
— Тебя пугает, когда я пьян и собираюсь подраться, но, когда я трезв и не собираюсь этого делать, ты пугаешься ещё сильнее. И как тебя понять? — князь повернулся к окну и уставился куда-то в одну точку, разглядывая торговок с корзинами зелени, направляющихся вниз по улице.
— А я скажу тебе, мой князь. Я как увидел вчера эту помолвку, так и сделался ни жив, ни мёртв, потому как думал, что ты сразу же дворец спалишь или ещё что похуже.
— Ну не спалил же, — устало ответил Альберт.
— Зато умудрился за один обед собрать целую армию желающих тебя убить. Это слишком даже для тебя, мой князь!
— Заткнись, Цинта, не порти мне праздник, — голос Альберта был странно спокойный и даже какой-то рассеянный, словно он был в глубокой задумчивости.
— Мой князь, а давай я тебе пустырника заварю или мяты с хмелем? Ты хоть поспишь немного. Ну чего ты там углядел на улице? Боюсь даже спросить, где ты провёл эту ночь!
— Вот набью морду Драгояру и буду спать, как младенец.
— И где это видано, чтобы мордобитие успокаивало?
— Ты же не хочешь, чтобы я спалил этот дом или, к Дуарху, весь Эддар? — Альберт прислонился плечом к косяку. — Цинта, я не знаю, что со мной такое, но силы во мне сейчас столько, что кажется, я взорвусь, и я не могу ничего с собой поделать, так что пусть уж лучше это будет Драгояр. К тому же он сам напросился. Жаль только, ждать теперь три дня, тётя Эв попросила перенести дуэль, чтобы мы не портили бал своими синяками и сломанными рёбрами.
— Но ты же хотел сидеть тихо и не высовываться!
— Хотел. Да. Но это было до того, как я узнал, что женщина моей мечты оказалась невестой моего брата!
— Мой князь, Альберт, послушай, я давно не напоминал тебе о данной тобой клятве…
— Цинта, если по вашему таврачьему обычаю я сейчас опять должен сделать какую-нибудь благородную ерунду, то лучше тебе сразу залезть в бочку из-под вина, чтобы остаться в живых. Я даже слушать ничего не хочу!
— Ладно. Ладно. Владычица Степей! Я понял — ты спятил совсем.
— Да, Цинта, считай, что я спятил. И знаешь, я даже вот сам сейчас понимаю, что я просто
— Я вот, веришь ли, мой князь, всю ночь глаз не сомкнул! Думал о том, в какой канаве тебя искать поутру! И знаешь, вот ты опять станешь мне грозить…
— Ты не отстанешь, да? — князь обернулся. — Ладно, мы что-то забросили наши уроки, ты же всё ещё хочешь стать лекарем?
Альберт достал старую толстую книгу из сумки.
— Вот, держи. И учи в день по странице! Вечером расскажешь, что выучил.
— А что это такое? — спросил Цинта, вытирая руки о полотенце и осторожно беря книгу.
— Это? Мёртвый язык, на котором говорят все лекари мира. Даже если ты не знаешь, как лечить больного, эта книга, по крайней мере, поможет тебе заработать пару лей.
— В смысле?
— Делаешь умное лицо, трёшь переносицу и произносишь что-то вроде Contradictio simptomatum* и смотришь в потолок. Если лицо у пациента красное и пульс высокий — назначаешь кровопускание, если пациент бледный и холодный, то вино с перцем. И считай ты уже наполовину лекарь… Мне кажется или кто-то стучит?
* (прим. (лат) — «противоречивость в симптомах»)
Цинта поспешил открыть дверь, не забыв предварительно глянуть через цепочку, и почтительно отступил в сторону.
— Где бы записать такое счастье! Дядя Гасьярд? Собственной персоной? — воскликнул Альберт, усаживаясь на подоконник. — И что привело тебя в наше скромное жилище? А дай-ка я угадаю, ты пришёл отговорить меня… от чего-нибудь из того, что я собираюсь сделать.
— Пожалуй, что и так, — ответил Гасьярд, входя неторопливо, отодвигая стул и снимая шляпу, — ты позволишь?
— Присаживайся, будь, как дома. Завтрак? — усмехнулся Альберт, указывая на тарелки.
— Благодарствую, но я уже завтракал.
Гасьярд был одет изящно и гладко выбрит, в бриджах, высоких сапогах и бархатном камзоле, а его грудь украшало жабо с рядами серебристо-серых кружев, он даже трость с собой прихватил, хотя на самом деле она была ему без надобности.
— Как ты меня нашёл?
— Это было не трудно, учитывая, какую слабость ты всегда питал к старому вояке Мунсу.
Повисла молчаливая пауза.
— Так и будем молчать, как на первом свидании, или ты скажешь, наконец, что привело тебя сюда? — спросил Альберт, понимая, что дядя занят изучением обстановки.
— Я хотел поговорить с тобой… наедине, — Гасьярд бросил шляпу на стол и посмотрел в упор на слугу.
— Считай, что говоришь со мной наедине, Цинта не понимает айяарр, — ответил Альберт.
Цинта тут же отвернулся к печи и усердно загремел котелками.
— Я бы хотел спросить тебя, что ты собираешься делать дальше, Альберт? — Гасьярд откинулся на стуле и уставился на племянника немигающим взглядом.