Огненный дождь

Лугонес Леопольдо

ЦИКАДЫ

I Их дерзкий хор обрушила аврора. Они шелка лазурных снов пронзают ^{85} . Но бубен солнца их трезвон сметает, как будто горсти золотого сора. Зной, опаляя мальвы и оливы, цветы изранил стрелами-лучами, и в каждом раненом — петарды пламя: любовь цветов — пыльцы созревшей взрывы. Просторы золотисты и румяны; их выпекла жара на углях полдня. Казалось, лето, треском мир наполня, поджаривает звонкие каштаны. И нет их древней трескотне предела. Она весь день терзала наши уши, но притомилась и звучит все глуше. Вдали телега ночи заскрипела. Когда в тиши задумчивой лагуны колдует полнолунье над округой, на лунной лютне, светлой и округлой, гудят басы — серебряные струны. Гудят, гудят, все новой силой полнясь, как разъяренных пчел семья большая, тягучим хрипом словно подражая стенным часам, что бить собрались полночь. II Распелся

дрозд на гроздьях винограда. Жильцы пруда горланят не смолкая и незабудки смотрят, умоляя: «Не позабудь меня!» — лазурью взгляда. Расчесывает солнце в буйных кронах созревшие рожки ^{86} ; козленок прыткий благоухает мускусом — в попытке прельстить пастушку, словно коз влюбленных. В котле клокочут соки; гроздь-подруга подмигивает черными очами; и в залихватском ритме перед нами бузит и пляшет Карнавал-пьянчуга. Напев цикады — мужества звучанье; хор кавалеров слышен повсеместно (ведь госпожа цикада бессловесна ^{87} , как ни противно женщине молчанье). Избранник дамы не собьется с тона — «Счастливый муж!» — сказал Лопе де Вега ^{88} . Кто вина осветляет нам от века, и впрямь достоин лиры Аполлона. В крестьянскую гирлянду фестиваля эклога ^{89} приплетает неуклонно и розы из венка Анакреона ^{90} , и провансальский майоран ^{91} Мистраля ^{92} . III Назойливая, звонкая цикада! Пусть эти песни резвые пусты — тебе моя гитара вторить рада и мой лазурный бубен высоты. Перевод Майи Квятковской

ПЕЙЗАЖИ

I ЛАЗУРНЫЙ ЧАС День перевел дыханье, как пахарь утомленный, со лба откинув пряди алеющих волос, и золотом колосьев на ниве отдаленной пылали стрелы солнца, огня апофеоз. У грани мирозданья бесцветные березы в кольцо замкнули вечер, цветущий сад земной, и Тишина, сгущая лазоревые росы, неслышно подступала огромною борзой. Неслышно подступала, челом сияя звездным, таясь в потустороннем, нездешнем, неземном, и синева сгущалась в просторе купоросном, и цвет необычайный заполнил окоем. Над синею травою, в прозрачности сапфира душа горы светилась ядром голубизны, и небо сотворило в бескрайности эфира индиговую гамму, все ирисы весны. Мир замолчал; а дале, в пространстве неохватном, где лунные пылинки соткали пелену, ночь напоила воздух дыханьем ароматным и, словно синий ладан, струилась в вышину. II ЦВЕТЫ И ЗВЕЗДЫ А ночь была прекрасной, в ночах непревзойденной И Тишина над морем в спокойствии своем чело к земле склонила под звездною короной, раздумьями до края заполнив окоем. Когда от черной почвы, где ирисы сияли, созвездия раздумий всходили к небесам, невидимое море они одушевляли, напевы навевая и струнам, и волнам. И Тишина взрастала, спокойствием одета; порой цветок жасмина срывался, и тогда печально исходила душа в слезинке света, и это пролетала падучая звезда. И трепет мирозданья, в самом себе рожденный, явил в цветах и звездах свою живую суть, и Тишина стремилась над пропастью бездонной пытливо в сердце неба и мира заглянуть. Цвело весенним садом ночной земли дыханье. И только лепет лютни в молчании ночном. И только чаши лилий в пустыне мирозданья. И только звездный трепет в покое мировом. III РАССВЕТ Но вот и побледнела звезда у врат Востока, и жаворонок гимном приветствует поля, и магия росинок, — мерцанья поволока, — творила чудо света из мглы и хрусталя. И от земли, казалось, второе небо взмыло неясным трепетаньем, туманной пеленой, врата лазури, словно крылами, осенило своею несравненной, слепящей белизной. И вот звезда сокрылась, войдя в портал янтарный, коса ее сияет, фата до самых пят, но все еще тянулся за девой светозарной почти неуловимый, тончайший аромат. IV СИЯНИЕ И день у кромки поля нацелил лук могучий в топольники густые свой дротик запустя, и в тополях, дрожащих, как зыбь волны текучей, смеялся свет, ликуя, как резвое дитя. И ветер, лук подъемля в порыве безрассудном, прозрачными волнами гнал стрелы пред собой, кружился, как бутылка, плывущая за судном, и мирного пространства раскачивал покой. То синие провалы взрывал в дремучих чащах, как бык жестоковыйный, рожденный для побед, то в призрачное поле спускал собак рычащих, и свора завывала на свет, на свет, на свет… V ОБЛАКА И небо затянулось судами-облаками, надув попутным ветром химеры-паруса, невидимые мачты украсило флажками, на палубы сгрузило и горы, и леса. В мерцании опала вставала в темной сини то башня из фарфора, где грозный хан царит, то дева-амазонка, нагая, как пустыня, и солнечною пеной скакун ее горит. Жемчужные селенья, серебряные грады, невиданные страны мелькнули и прошли, и загремели бубны, пролились водопады, и медленно раскрылась лазурь… вдали… вдали… VI СОЛНЦЕ В РАЗГАРЕ А

зной звенел, казалось, трепещущим тимпаном, и небеса струили хмельной, палящий ток, и полдень обернулся сверкающим каштаном, и с еле слышным треском курился солнцепек. И роща в тайных сенях украдкой наблюдала там, где чистейшей влагой играл родник лесной, как золотые косы наяда ^{93} выжимала, сияя наготою, хрустальною волной. Усталый бриз в пеленах невидимого флера, блуждая в нежных травах, казалось, изнемог; его к себе манили лазурные озера, где резкий Южный ветер свистал среди осок. И полдень притомился, и с тополя-гиганта дрожа, пролились трели веселого щегла, он зернышки маиса дробил на бриллианты, и золоту маиса была его хвала. Роскошное дыханье пахучего тимьяна, коснулся вечер кистью округи золотой, и солнце опустилось, и сноп его медвяный разлегся перед домом огромною борзой. Перевод Майи Квятковской

* * *

ГРАД Во двориках и на дорожках сада, на крышах кинозалов, на карнизах, упавшие из туч свинцово-сизых смеются белоснежно зубы града. Смеются и мгновенно пожирают газоны, виноградники, посевы, по стеклам барабанят: люди, где вы? — плевки в щели под дверью оставляют. Цыпленок, посреди двора забытый, пищит и ищет, где бы мог укрыться, утратила гнездо лесная птица, цветы с дрожащих веток яблонь сбиты. Град стискивает зубы в мертвой хватке, взирает туча с неба кровожадно; от мокрых улиц к пампе необъятной бегут ручьи в бурлящем беспорядке. Перевод Виктора Андреева ЯСНЫЙ ВЕЧЕР На дне колодца шелестит родник, из темной глубины звенят лягушки, в вечернем сумраке холмов макушки, над ними черноокой ночи лик. Бросают на лету в последний миг: «Прощай, до завтра!» — ласточки-подружки. Перевод Владимира Литуса ЯСНАЯ НОЧЬ Сверкает жасмин ослепляющим цветом в весенних садах, что омыты дождем, и ночь — в балахоне бескрайнем своем — запуталась в сетях, наполненных светом. Перевод Артема Андреева

КРЫЛЬЯ

СОРОКА На толстой ветке старой, порыжелой в полдневную жару, на солнцепеке, возле гнезда, сплетенного умело, торчит приметный вымпел хвост сороки. Она гнездо — ведь в нем птенец — листвою прохладною от солнца укрывает. Передохнет, повертит головою и — сплетничать трескуче начинает. Сон навевает листьев колыханье, и птица задремать уже готова; и слышится в сорочьем бормотанье почти что человеческое слово. Перевод Виктора Андреева ЩЕГОЛ Летний зной волной прошел пламенной по желтым нивам; в ликовании счастливом заливается щегол. Летний мир забыл тоску, прочь печали отлетели; стеклышко прозрачной трели мелет новую муку. Птичка малая в зенит прянет с песенкой простою, звонкой искрой золотою синеву небес пронзит. Перевод Анастасии Миролюбовой ДЯТЕЛ Дятел, лекарь и рабочий, в яркой шапочке своей; стук его с утра до ночи слышится из-под ветвей. Шелестит листва лениво, смолк устало птичий гам, только он трудолюбиво бьет, колотит по стволам. Небеса в истоме сонной, над дорогой пыли взвесь; но звучит неугомонно дятла трудовая песнь. Перевод Виктора Андреева ЦАПЛЯ ^{94} Не создана, должно быть, для полета, застывшая навеки, в оперенье белом. Сырое одиночество болота и знак вопроса, что начертан мелом… Перевод Виктора Андреева НОЧНАЯ ПТИЦА Посредине дороги широкой, безлюдной, что в потемках ночных серой пылью мерцает, птичка смутною тенью мелькает минутной, либо, слившись с дорогой, совсем исчезает. Кот и тот не услышит бег ее торопливый. Убежала, вернулась, застыла в испуге. И все кажется: в этой пичуге пугливой отразилась душа чутко спящей округи. Перевод Виктора Андреева СОВА Инфернальный призрак ночи, мглы могильной порожденье. Сквозь густых ветвей сплетенье, устрашая, светят очи. В лунном свете пролетает над кустами, над травою; в сонной тишине порою женским голосом вещает. Что она сказать нам хочет? От нее не жди ответа; лишь, пугая, до рассвета как безумная хохочет. Перевод Виктора Андреева КАЧИЛА ^{95} В поднебесье быстро взмыла и повисла, как на нитке, (ох, людей берут завидки), птичка легкая — качила. У нее гнездо простое, — у тропинки вдоль оврага, где оставил мул-трудяга след, наполненный водою. Все вокруг ее пугает, горько стонет, ввысь взмывая. Так живет она, летая, так, летая, умирает. Перевод Виктора Андреева