Огневой вал наступления
Шрифт:
В семь утра китайская пехота поднялась из окопов и дружно кинулась в атаку. Ружейно-пулеметный огонь противника был слабым. Китайцы густыми цепями, несколько скучиваясь по мере продвижения, взбирались на пологие холмы, прыгали в японские траншеи, выбирались из них и уходили еще дальше, за гребень.
Первая фаза боя заканчивалась. Ясно, что сильная и нацеленная артподготовка застигла японцев врасплох. Конечно, они ждали каких-то активных действий, готовились их отразить, как обычно. Привыкли, что китайская артиллерия конными упряжками выезжает на холмы и ведет боевую работу по принципу: вижу — стреляю, не вижу — не стреляю. А этот внезапный и мощный, в две сотни орудийно-минометных стволов, первый огневой налет, накрывший сразу и все опорные пункты на холмах, и батареи в глубине, и перекрестки дорог, и линии связи, оказался для противника неожиданным и, следовательно, сильнодействующим.
А вокруг себя я видел радостные лица, штабные артиллеристы поздравляли друг друга и принимали поздравления по полевому телефону. Что-то слишком рано! Наступала вторая фаза боя — куда более сложная. Пехота пробилась в глубину обороны противника, ее заранее запланированное взаимодействие с артиллерией закончилось, теперь успех зависел от умелой импровизации пехотных и артиллерийских командиров, от того, насколько хорошо сумеют они без подсказки сверху помочь один другому. Вот эта-то сторона дела меня и настораживала.
Несмотря на первоначальный успех, на быстрый и почти без потерь прорыв переднего края противника, дальнейшее продвижение 10-й и 16-й пехотных дивизий происходило медленно. С разрешения Ло Шакая я выдвинулся вперед, на наблюдательный пункт командира 2-го легкого артполка Чжан Веня. Он возглавлял всю группу поддержки пехоты — [239] 36 орудий и 32 миномета, и с его НП хорошо просматривались боевые порядки атакующих батальонов. Боевыми эти порядки можно было назвать лишь с натяжкой. Как только японский пулемет или просто небольшая группа стрелков открывали прицельный огонь, китайская пехота начинала скучиваться. Это скучивание под огнем — один из главных признаков слабообученной пехоты. В спокойной обстановке каждый солдат понимает, что, атакуя, нельзя жаться друг к другу, что оружие противника поражает толпу гораздо быстрей и сильней, чем правильную, с хорошими интервалами цепь. Однако держать такую цепь способны лишь хорошо обученные и дисциплинированные бойцы. Здесь, на склонах холмов Чжэнсиньшань и Пайфаньшань, ничего похожего я не видел. Сбившись в толпу, пехотинцы 10-й дивизии пытались продвинуться к горевшей мандариновой рощице, но невидимая нам сила — огонь японцев — отбрасывал толпу, она разбегалась, внизу офицеры ее собирали и опять вели вверх по холму. Примерно ту же картину наблюдали мы и справа и слева.
Артиллерия поддержки пехоты очень плохо поддерживала эту пехоту. Сам Чжан Вень производил впечатление человека деятельного, бодрого, распорядительного, однако в данный момент, на четвертом часу боя, он лишь номинально являлся начальником артгруппы. Как только пехота продвинулась на три-четыре километра и артиллерия двинулась вслед, чтобы поддержать ее огнем и маневром, Чжан Вень стал терять связь с дивизионами и батареями. Одни ушли вперед, другие отстали, третьи двинулись не туда, куда он приказал, четвертые посылали вестовых с донесениями, что не могут найти пехотных начальников, которым были переподчинены. Неразбериху тактическую усугубляла нехватка телефонного провода. Резерва технических средств связи не имели ни начальник артиллерии района, ни командиры полков, дивизионов и батарей. Все это привело к тому, что Чжан Вень, который во время артподготовки управлял почти 70 артиллерийскими орудиями и минометами, теперь, в очень сложной и ответственной фазе боя, поддерживал связь с тремя-четырьмя батареями, располагавшими в совокупности 12–16 стволами. Практически он потерял управление своей группой, не мог сосредоточить огонь, где требовалось, и пехота на какое-то время оказалась предоставленной самой себе. Хорошо еще, что японская артиллерия по-прежнему молчала. Около одиннадцати утра она попыталась проявить активность. Отдельные орудия и минометы время от времени открывали огонь, но группа артиллерии [240] дальнего действия — тяжелые и легкие гаубицы 14-го и 2-го артполков — быстро подавляла эти попытки.
В третьем часу пополудни командиры дивизионов и батарей один за другим стали докладывать, что снарядов осталось очень мало. Да нам на наблюдательном пункте Чжан Веня это было и слышно и видно. Артиллерийский огонь, который примерно в полдень, после восстановления связи с большинством батарей и пехотными начальниками, приобрел некоторую стройность, опять разладился. Стрельба угасала по всему фронту прорыва 86-й армии.
В пять часов последним усилием пехотинцы 10-й дивизии вышли на гребень холмов Чжэнсиньшань и Пайфаньшань, а полки 16-й дивизии окружили японский опорный пункт на горе Булин. Это был, так сказать, последний всплеск боя 16 декабря. С передовой в тыл протянулись длинные вереницы легкораненых солдат и санитаров с тяжелоранеными на носилках. Навстречу им брели к передовой такие же вереницы
Сумерки сгустились, на поле боя там и сям оранжевыми движущимися пятнами вспыхивали костры, потянуло аппетитным дымком. Наверное, и сто, и триста, и более лет назад вот так же после боя собирались к медным котлам китайские солдаты. А я подумал, что в течение дня мы не видели ни одного японского военного самолета, что в боевых порядках 86-й армии, да и то близ штаба, стоит единственная зенитная батарея — три малокалиберные 20-мм автоматические пушки. Если японцы перебросят сюда авиацию до того, как 86-я армия завершит прорыв, ей придется очень трудно.
Меня вызвал к телефону начальник артиллерии Ло Шакай. Переговорили. Сказал ему, что в штаб не вернусь — нет времени. Постараюсь вместе с Чжан Венем подготовить утреннюю атаку на гору Булин. Возьмем ее — сможем обстреливать и старое и новое русла Янцзы и мост у Датуна. Генерал Ло с моими доводами согласился. Сообщил, что общее продвижение 86-й армии за день составило 6–8 километров, что взяты трофеи, в их числе орудия и минометы. Правый сосед — 50-я армия атаковала японцев неудачно. Отброшена на исходные позиции. Левая, 21-я армия провела артподготовку, но пехотной атаки не было. Командарма что-то остановило, а что именно — это выясняет сейчас сам «наместник» генерал Гу Чжутун. Скверная новость, [241] но в духе здешних военных обычаев. А японцы, воспользовавшись пассивностью 50-й и 21-й армий, несомненно, за ночь перебросят оттуда войска в нашу полосу.
Ночь на 17 декабря прошла в хлопотах. Противотанковая и легкая артиллерия выдвигалась к горе Булин, тяжелая артиллерия и тяжелые минометы также сменили позиции, чтобы в завтрашнем бою вести огонь не на предельных дистанциях. Командир 16-й дивизии дал мне хорошего коня, и, видя верхоконного советского «генерала» (китайцы отказывались называть меня моим настоящим званием), офицеры и солдаты удивлялись. Генерал мог объезжать войска только на носилках или в автомобиле.
В ту же ночь 86-я армия частью сил предприняла несколько успешных атак и захватила ряд японских опорных пунктов — взводных и ротных. Признаюсь, эти ночные атаки были для меня неожиданностью — настолько я привык к сугубой пассивности гоминьдановского командования. Позже я понял, что, оценивая ту или иную армию, надо всегда быть чрезвычайно аккуратным в своих оценках. Да, гоминьдановская армия, какой видел я ее в 1939–1940 годах, была во многих отношениях очень слаба. Но ее двухлетнее противоборство с хорошо тактически и технически оснащенной японской армией не прошло даром. Китайцы приспособились к ведению ночных боевых действий, в ходе которых японцы не могли использовать многие свои преимущества — авиацию, танки и просто свою техническую и огневую организованность. Таким образом, ночной бой стал своеобразной козырной картой китайской пехотной тактики.
Утром 17 декабря выпал первый снежок. День был солнечный, артиллерия произвела короткий мощный артналет по опорному пункту на горе Булин, и японцы сразу же начали отходить. Видимо, опасались, что кольцо окружения уплотнится. Они прорвались без особого напряжения, но тяжелую технику оставили. Когда мы с разведчиками и связистами Чжу Веня вышли на высоту, то среди траншей, воронок, разрушенных блиндажей, путаницы колючей проволоки увидели брошенные орудия — горные пушки, несколько противотанковых, а также минометы и множество ружейных гранатометов — тогда еще новое и, как многим тогда казалось, весьма перспективное оружие.
С вершины горы Булин открылся вид на реку Янцзы. Просматривалась она лишь частями, но вполне достаточно, чтобы взять под обстрел японские боевые и транспортные суда. Разведчики дружно закричали, указывая мне на видневшуюся [242] на северо-востоке часть реки. Там показался пароход под японским флагом. Связисты уже проверили и подключили к проводу телефонный аппарат, я по карте быстро подготовил исходные данные для стрельбы и подал команду. Сун перевел ее телефонисту, тот передал на огневую позицию, и минуты две спустя пристрелочный снаряд дал недолет — разрыв произошел на берегу Янцзы, столб земли загородил на какой-то миг пароход и показавшуюся следом за ним баржу. Прибавил несколько делений прицела. Следующий разрыв вспучил воду правее цели. Доворачиваю орудие влево на нужный угол, столб воды встал за пароходом — как бы фоном. Можно ополовинить вилку. Выпустил еще несколько снарядов и перешел на поражение всей трехорудийной батареей 14-го артполка. Пароход закрылся густым дымом и в дыму исчез — то ли потонул, то ли ушел к берегу. А баржа рванула сильно, обломки полетели к небесам. Наверное, везла боеприпасы.