Огни над Деснянкой
Шрифт:
– Оно так, – поддержали мужики. – Говори дальше.
– На днях он появится у нас, – продолжил лесничий. – Врач говорит, левая рука у Леонида Михайловича еле-еле двигается. Ну да ладно. Ему головой придётся воевать, а раненая рука в этом деле не помеха.
Решено начинать с Пустошки и Вишенок, поднимать на народную войну против захватчиков, поскольку ваши деревеньки стоит в лесу, подойти к ним не так уж и просто. Руня тоже с нами. А Борки, Слобода – наши помощники, опора в делах наших праведных. Скажу лишь то, что можно сказать. Знайте одно, что ни при каких ситуациях Вишенки не останутся в одиночестве. На помощь обязательно придут соседние деревни. Кто будет оповещать, как и кто это будет делать, что узнаете со временем. Да, и вы не должны оставить один на один с бедой ни одну из этих деревенек. Только так, сообща, мы сможем противопоставить себя немецкой военной машине.
Совещались долго: слишком тяжёлая была тема разговора. Работа была привычной, обыденной, такой, какой и должна быть крестьянская работа – уборка урожая. Однако условия изменились в корне. Вот и совещались, искали новые пути, методы, способы. Приноравливались к новым условиям.
– Председателя менять не станем, я так думаю. Назначили полицаи уважаемого нами Никиту Ивановича, так и быть: пусть руководит. Уборку урожая отныне проводить и днём и ночью. То, что отмерит Никита Иванович на полях, убирать в фонд будущего года и для нужд партизан. Этим займутся полеводческая бригада и все женщины деревни. Ефим Егорович и Данила Никитич будут ответственными за создание запасов для партизан.
– Согласен, – выразил общее мнение Никита Кондратов.
– По ночам каждый жнёт для себя, – Корней Гаврилович делал особый упор на это, заостряя внимание жителей Вишенок на то, что надеяться надо только на собственные силы. – Кто сколько сжал, то и его. Но не жадничать: на всю жизнь всё равно не напасёшься, однако надо помнить и о других. И на полях не должно остаться ни картофелины, ни зёрнышка. Молотить придётся цепами на токах, молоть на жерновах. Для себя, для семьи уж кто, как и где умудрится. Важно, чтобы было чего молоть, молотить. Крупорушки, слава богу, не выбросили за колхозную жизнь, вот и пригодятся сейчас. Несколько крупорушек на деревню хватит. Старикам и немощным – из общих запасов. За это дело отвечать будет Володька Комаров. Он – человек совестливый, правильный. Не должен кого-то забыть, обделить. Кого-кого, а стариков и больных обижать не след, не по-христиански это. Не принято плохо относиться к старикам в Вишенках.
– С хранением урожая всё меняется: амбары отпадают сами по себе. Зачем же для врага собирать зерно в складах? Приедет, антихрист, да и вывезет спокойно. Тоже и с картошкой. Прятать! Только так и никак иначе! – дополнил выступление лесничего Никита Иванович Кондратов.
– Правильно. Хранить урожай для нужд будущего года там, где укажет Никита Иванович. Понятно, что трудно, но как иначе? Не сегодня-завтра немцы спохватятся, опомнятся. Что тогда? Так что на раскачку времени нет совершенно, дорога каждая минута. Привлекать к работе и старого и малого. Освобождаются только не ходячие да немощные. Сами должны понимать, что, кроме нас, никто нам не заготовит продовольствие, не обеспечит. И лавка коопторговская не приедет в деревню. Что сами заготовим, с тем и жить станем, то и есть-кушать будем.
Ещё долго Корней Гаврилович рассказывал, объяснял, стараясь не упустить чего, не забыть. И напомнил в очередной раз, что немцы не простят такой самостоятельности местного населения на оккупированной земле, сделают всё, чтобы уничтожить такие проявления на корню.
Но и на этот случай надо принимать самые срочные меры, организовывать отряд самообороны. Что да как – об этом уже скажет и организует сам товарищ командир Леонид Михайлович Лосев.
– Да, пока не забыл, – уже перед самым концом совещания поведал Корней Гаврилович. – Все помнят Макара Егоровича Щербича?
– Да, конечно, – загудели мужики. – Хороший был человек, грех плохое сказать.
– Так что там о Щербиче, Гаврилыч?
– Ну, так вот, – продолжил Кулешов. – Полицаем в Борках его внук Антон! Староста деревни. Каково?! Добровольно прошёл служить немцам! И это внук такого уважаемого в округе человека?!
– В батю пошёл, в Степана, – сразу нашёлся Данила Кольцов. – Тот-то вечно недовольным был, лодырь да пьяница. Зато гонору, гонору! Грудку-то свою выставит, ходит кочетом по округе. Тьфу! На деревню хватило бы гонору, что он один имел. Над всеми быть хотелось, повелевать чтоб, да шапки гнули перед ним. Уродилась уродина…
– Вот же сволочь, – добавил Ефим Гринь. – Только имя доброго человека, дедушки своего, портит. Кто бы мог подумать, что у такого человека, как Макар Егорович Щербич, будет такой внук? И мамка его вроде наша женщина: простая, работящая, а вот, поди ж ты, сынок какой?! Может, оно и хорошо, что старик не ведает про внука? Я представляю, какой это был бы удар по дедушке. Он пережил почти спокойно, когда землю, имущество отдал советской власти добровольно. А предательство внука вряд ли пережил бы. Он ведь патриотом был, да ещё каким. Любил Россию, чего уж.
– Уже нагадил, ай нет? – спросил Аким Козлов. – Если нагадил, напаскудил, тогда сразу к стенке, чтобы другим неповадно было. Вишь что удумал: к немцам идти в услужение? Против своих? Где это видано?
– Пока нет, не нагадил, но работу провести следует, – поддержал Корней Гаврилович. – Вдруг бес попутал? С пути праведного парнишка сбился, а направить некому, тогда что? Понимать надо, что без мужской руки рос мальчонка, некому было на путь истинный ремнём наставить, вот и… Шашкой махать, Аким Макарыч, не с руки нам. Всё ж таки хоть и сволочной парнишка, да наш, итить его в коромысло. Многие сейчас с пути сбились. Вот на полицаев посмотри. А ведь вчера ещё были нашими людьми, за одним столом с нами сидели. Война это, война виновата. Тут взрослые, зрелые мужики, а там пацан, мальчонка сопливый.
– Да уж… сопливый мальчонка… Да ему кажись, двадцать два годочка, – заметил Володька Комаров. – Если память не изменяет, они с Лёнькой Лосевым ровня. Или я ошибаюсь?
– Да. Правду говоришь, – подтвердил Кулешов. – Соседи это мои, на моих глазах росли, так что… А побеседовать стоит. Сбился с пути парнишка, наставить на путь истинный надо бы. Может, ещё и не поздно, пока не испортился совсем.
– Не скажи, не скажи, Корней Гаврилович, – не согласился Данила. – Вот тебя не испортила, меня, их, – обвёл рукой сидящих в вокруг мужиков. – Если сволочь, то он и есть сволочь. Только война или другая тяжкая година их быстрее выявляет. Сразу заметно, кто чем дышит, от кого какой дух идёт. Иной раз такая вонь распространяется, что дыхание перехватывает, на гада глядя. Так что… Зря ты так, Гаврилыч, зря. Прав Аким Макарыч: поотрубать надо руки по локти сразу, чтобы потом не каяться, что позволили гаду гадом быть, сволочью.
– Зря или не зря – это время покажет, – не сдавался лесничий. – А провести беседу, направить на путь истинный никогда не поздно. Что я и обязуюсь сделать.
– Ну-у, тебе виднее, – Данила не мог оставить последнее слово за Корнеем. – Ты ж в соседях с ним жил, что я могу сказать. А старика Щербича Макара Егоровича жаль.
– Ну, с богом! – благословил напоследок Корней Гаврилович перед тем, как разойтись. – Верю, что всё у нас получится.
Ефим Гринь сходил в колхозные гаражи, принёс и подвесил опять к конторе кусок рельса для била. Точно такой же кусок подвесили вдали от деревни у дороги, что вела к Пустошке, выставили часовых. Они должны оповещать о появлении немцев.